Лорд П. стоял рядом со мной; возможно, просто боялся затеряться в этом женском царстве.
— He понимаю, как они могут смеяться? — произнес он скорее удивленно, чем расстроенно. — Всего час назад половина из них утопала в слезах. Лично я взял с собой четыре носовых платка — и мне не хватило…
— Вот что: надо попить чайку, — заявила Лив, которая знала, как обращаться со старшим поколением. — Я сейчас принесу.
Не успела я ответить, как на нас спикировали две дамы с протянутыми для приветствия руками (похоже, сестры). Что и говорить, девушки из «Филлимора» не робеют на вечеринках.
— Бетси! Я Марсия Гольдерстоун, — сказала одна из них. — Ты, наверное, меня не помнишь. Когда-то я заплетала тебе косички. Ну, на уроках по уходу за собой. Тебе тогда было лет шесть… Как же я рада тебя видеть!
Я невольно улыбнулась, и в этот момент мне прочувствованно пожали руку. Да, все-таки есть что-то завораживающее в этой самоуверенности. Обзавидоваться можно. Что там Фрэнни с ее наставлениями: мол, на приеме надо ходить, задрав нос, и делать вид, что всех знаешь! Марсия явно понимала этот постулат по-своему: она действительно всех знала и при этом совала свой нос всюду, где только можно (благо при ее росте в три вершка делать это было совсем не сложно).
— Мы в свое время провели здесь удивительный год, правда, Кейт? — Марсия повернулась к сестре, и ее вдруг опять бросило в сочувственно-похоронное настроение. — О, мы так скорбим о вашей утрате, лорд Филлимор. И о твоей, конечно, Бетси. Леди Франсес была женщина
— Вряд ли лорду Филлимору интересны эти подробности, — поспешно перебила ее сестра.
Судя по тому, как напрягся лорд П., Кейт не ошиблась. Вообще, в кругах лорда П. моральная подготовка к такого рода социальным событиям отличала только женщин: мужчины по поводу рождения или смерти могли лишь напиваться портвейном и хрюкать. Представляю, каково ему было выслушивать восторги в адрес жены — и мучительно соображать, что ответить…
— А никому и не положено знать подробности, — сказала я чуть более звонким голосом, чем обычно. — Ведь это
— Понимаю, понимаю, — разочарованно покачала головой Марсия. — Какая жалость. — Она вновь протянула руку для рукопожатия. — Не смею больше вас задерживать. Уверена, что другие тоже захотят высказать вам свои соболезнования.
«Других» образовалась целая очередь: они кружили рядом на холостых оборотах, готовые выдать на-гора парочку трогательных рассказов о расстроенных помолвках, волосах в супе или похоронных канонах. Естественно, девушки из «Филлимора» должны знать, как найти нужные слова даже в самой неловкой ситуации. Никаких натянутых пауз в разговоре!
Как только Марсия и Кейт отчалили в сторону стола, к нам устремилась следующая гостья.
Я тронула лорда П. за руку.
— He хотите немного побыть один? Я-то знаю, каково это — каждые пять минут переключаться на новую тему.
Попробуйте потихоньку сбежать в библиотеку, а чай я вам туда принесу.
— Не могу. Долг прежде всего, — сказал лорд П. с таким пафосом, как будто утром на рассвете его должны были расстрелять. И тут же сдался: — Давай через четверть часа, а? Как только увидишь, что меня совсем загнали в угол… Франсес приходила меня спасать по условному сигналу: я должен был надеть очки. Хитрый ход, правда? — Он выглядел таким несчастным, что я поняла, какой хорошей парой они были эти сорок с лишним лет.
— Хорошо, — шепнула я, и лорд П., расправив плечи, вернулся к своим обязанностям.
Ужасно захотелось чаю, и я направилась к столу. Глаза с жадностью выхватывали из интерьера давно забытые реликвии: мрачный портрет первой хозяйки «Филлимора», на котором ее георгианский бюст был стыдливо замазан кем-то из более поздних викторианских предков, китайские ароматические чаши на дубовых столах, групповые фото всех выпускниц Академии на темно-красных стенах… Все так же, как и раньше.
Лив оживленно беседовала с какой-то расфуфыренной бабулькой, поэтому я быстро взяла чашку и отошла к стене с фотографиями. Здесь была вся история «Филлимора», начиная с послевоенных лет с их неизменными улыбками и изящными лодыжками и заканчивая 1995 годом, утонувшим в лаке для волос. Возле снимка 1981 года — года своего рождения — я невольно задержалась. Вот они, эти девушки — сидят, смущенные, в саду среди роз. Поколение Большого взрыва, которое слушало «Duran Duran» и красило губы розовой перламутровой помадой.
А ведь, наверное, кто-то из них сейчас тоже здесь? Интересно, как они теперь выглядят? Помнят ли меня, знают ли вообще историю про коробку под дверью? А может, кому-то из них даже известно, кто эту коробку подбросил?
С самых похорон Фрэнни меня грызла одна мысль: кому может быть известно, где сейчас моя родная мать? Все эти годы я мысленно представляла себе различные варианты встречи с биологическими родителями, при этом никогда всерьез не задумывалась о том, чтобы заняться их поисками. Своей настоящей матерью я считала Фрэнни, несмотря на то что та никогда не делала тайны из моего происхождения. Вдобавок я давно заметила, что разговоры и расспросы на эту тему не очень приятны Фрэнни, вот и старалась не заводить их слишком часто. Теперь же, когда мое любопытство уже никого не могло ранить, я подумала, не пришла ли пора начать расследование. Да, из улик у меня только записка и амулет; но если кто-то пытается меня разыскать, значит, он должен быть здесь!
Я еще раз вгляделась в фотографию выпускниц «Филлимор-81» — в их воротнички с цветочным рисунком и темно-голубые тени для век. Может быть, даже здесь, на этом фото…
— Боже правый! Как же мы все здесь ужасно выглядим! Нет, вы только посмотрите на мою гофрированную блузку… Кошмар! А прическа — как будто меня полили сливками из баллончика.
Эту тираду произнесла дама в платье с принтами от Эмилио Пуччи, которая появилась за моей спиной так внезапно, что я вздрогнула. Судя по всему, к заявленному на сегодня «праздничному» дресс-коду она подошла со всей ответственностью, ибо дополнила платье бирюзовыми туфлями и украсила стриженные под боб черные волосы изящным пером (видимо, на случай, если платье окажется недостаточно праздничным). Сама она, впрочем, легко затмевала собственный наряд озорным блеском в глазах: она вела себя так, как будто мы давно знакомы. Между тем я не была уверена, что знаю ее настолько близко, чтобы обсуждать достоинства «мерзкой кофточки».
— Э-э… а-а… по-моему, гофре опять возвращается, — невнятно промычала я.
— Возвращается?! — воскликнула она, так страстно всплеснув руками, что едва не разлила свое вино. — Ну разве что на театральные подмостки! Впрочем, вы еще слишком молоды, чтобы понять, насколько нелепы эти наряды.