– Герман! – вскрикнула Эмбер.
– Извини, – попросил он, крепко обнимая ее, – не надо вызывать полицию. Не сейчас.
– Почему?
– Потому что все в порядке. Я уверен, что все в порядке. Нам ничто не угрожает. Про-сто кто-то… не знаю кто, но он ведет со мной какую-то игру. И помогает, как мне кажется. Если мы вызовем полицию, то я не смогу дописать книгу, это совершенно точно. А написать роман я должен обязательно. Это просто игра. Когда все закончится, мы получим все пропавшее обратно.
Наутро явилась Хэтти с бригадой рабочих, вооруженных инструментами для установ-ки сигнализации и камер видеонаблюдения. Пока они сверлили и стучали, Герман испыты-вал единственное желание – укрыться в кабинете и читать продолжение своего романа. Но рядом вертелась Хэтти, сыпала вопросами и вела себя по обыкновению чересчур свободно, потому он не мог позволить себе оставить их вдвоем с Эмбер, боясь, как бы жена не прого-ворилась о люстрах. Он не доверял ей и не верил, что она приняла его объяснение. Он и сам не до конца поверил себе, но с каждым часом его теория нравилась ему все больше и боль-ше, и ему казалось, что другого объяснения и быть не может. Пусть не он печатал книгу, но это была его книга, его идеи и его герои, перенесенные на бумагу. Герман ощущал себя за-конным собственником этого текста и беспокоился лишь о том, как бы кто другой не про-славился в качестве автора этой работы. Впрочем, он не думал, что это ему всерьез угрожа-ет. Так он размышлял, сидя на диване рядом с Эмбер, а заодно обдумывал следующий сюжетный ход романа.
Конечно, Хэтти не могла не увидеть, что люстры исчезли. От внимания этой женщины не укрывалось ничто, не замечала она разве что огромную родинку, грозившую захватить всю ее верхнюю губу. Герман спокойно сообщил, что люстры он снял, чтобы они не пострадали во время монтажных работ.
– Да я вас уверяю, это очень аккуратные ребята. Я знаю их уже пятнадцать лет и, где бы ни работала, всегда приглашаю их ставить охранные системы. Они ни за что не повредили бы ваши люстры, им вообще нет нужды к ним приближаться.
– Все равно.
– Позвольте спросить, а как вам удалось в одиночку спустить люстры? И куда вы их отнесли? Мне чрезвычайно интересно.
Эмбер сидела, уставившись в одну точку и будто не слыша вопросов Хэтти. Это бес-покоило Германа: он боялся, что она все испортит.
– Дорогая, почему бы тебе не угостить миссис Браун чаем?
– Спасибо, не стоит беспокоиться…
– А я бы выпил эспрессо, – перебил Герман. – Люстры я отнес в домик священника. Скажите, скоро ли они закончат? Понимаете, для работы мне нужны тишина и покой.
Хэтти была не дура и сразу догадалась, что вопрос следует считать закрытым.
– Они говорят, что закончат к вечеру, но я подозреваю, кое-что останется и на завтра.
Она оказалась права, к концу дня рабочие всего не успели, а когда явились на следую-щий день, то не увидели кричащих, на их вкус, картин, висевших раньше на стенах, но, ко-нечно, промолчали.
– Готов поспорить, что он проиграл их в карты, – заметил один из них, когда они под-креплялись принесенными с собой сандвичами и кофе, хотя миссис Бэнкс все время пыта-лась их накормить. Они сидели в доме священника, отряхнув от пыли стулья и столы, кото-рые стояли там без дела со времен закрытия музея.
– Да он миллионер, – сказал второй.
– Миллиардер, – поправил третий, откусывая сандвич с джемом и размышляя, когда же его молодая жена научится готовить что-то другое.
– Миллиардами ворочает его компания, а не он сам, – сказал четвертый, кусая сандвич с фаршированной индейкой, так что клюквенный соус стекал по подбородку – к черной за-висти обладателя сандвича с джемом.
– Теперь уже нет, дела у них плохи, – сообщил доселе молчавший пятый, и все с удив-лением уставились на него.
– Теперь уже нет, дела у них плохи, – сообщил доселе молчавший пятый, и все с удив-лением уставились на него.
– С каких это пор ты стал следить за рынками?
– С тех самых, когда мой зять уговорил меня прикупить золотишка. Я потратил почти все деньги, что остались от матери, а ведь хотел устроить себе игровую комнату. Теперь я смотрю деловые каналы и скажу вам, что золото скорее вырастет в цене, чем моя игровая комната. Так или иначе, Си-эн-эн часто упоминает Германа Бэнкса. Говорят, он исчез и у его компании большие неприятности.
– И что он тут делает?
– Пишет книгу.
Один из них фыркнул:
– Как же! Зачем ему? Он может нанять кого-нибудь, чтобы написали за него.
– Пишет-пишет. Когда я тянул провод по верхнему окну, я видел, что он сидит за сто-лом со старой пишущей машинкой и черкает страницы красной ручкой. Там вся комната полна этих машинок, и этот писатель Грегори Берне на всех стенах.
Раздался общий стон:
– Еще один!
– Но у этого, похоже, получится, в отличие от остальных.
– Сегодня по Си-эн-эн была передача «Где Герман Бэнкс?», – сообщил самый молча-ливый.
– Наверное, они были бы рады узнать, что он в Литерли, – предположил тот, что ел сандвич с джемом. – И заплатили бы на радостях столько, что хватило бы на игровую ком-нату.
Все притихли.
– Нет, ребята, не стоит. Мы до сих пор не закладывали клиентов, давайте не будем портить себе репутацию.
Все согласились.
У бригадира зазвонил телефон. Наверное, Хэтти Браун – торопит их с работой.
– Мы только что пообедали, – объяснил он, стряхивая крошки с груди, – в старом до-мике священника. А то мы ему там надоели. – Она что-то сказала, и он огляделся по сторо-нам. – Люстры? Ни одной люстры здесь нет.
Герман сидел в кабинете и смотрел на маленький монитор, благодаря новой системе безопасности отображавший все закоулки дома. Ночью в инфракрасном освещении изобра-жение на экране приобретало зеленоватый оттенок. С утра он спешил просмотреть ночную запись, вглядывался в каждый дюйм на экране, но ни разу не обнаружил вора, входящего в дом среди ночи или ранним утром и выносящего их столовые приборы, картины, драгоцен-ности или плазменные телевизоры.
Никто не входил и не выходил, а рукопись между тем росла, и вещи продолжали исче-зать. Несмотря на эти загадочные явления, Герман странным образом чувствовал себя в полной безопасности. Ему ничто не угрожало, работа над книгой продвигалась: он перева-лил за половину и готовился вскоре перейти к завершению – сочинить чудесный, восхити-тельный финал. Все оказалось гораздо лучше, чем он ожидал. Они с писателем-невидимкой находились на одной волне, плавно сменяя друг друга, и тот порой удивлял его, добавляя неожиданные детали и повороты сюжета, которые даже Герману не приходили в голову. Невидимка был наделен чувством юмора и знанием подробностей жизни, и пусть всякий раз при виде новых страниц по спине у Германа пробегал холодок, вскоре он, увлекшись, уже довольно прищелкивал языком.
Герман взял одну из ранних глав и вновь погрузился в чтение. Англия начала девятна-дцатого века: грязь, жестокость, грубые нравы. Маленькие люди, такие как его герой, бо-рются за выживание. Эдвин Грей выходит из тюрьмы после десяти лет заключения, превра-тившись в тень прежнего человека. Согбенный, изнуренный тяжелой работой и исто-щенный постоянным недоеданием, он выглядит гораздо старше своих тридцати шести лет и ходит с палкой, прихрамывая. Таким он возвращается домой, туда, где живет его семья и двенадцатилетняя дочь, которую он совсем не знает.
Когда он проходил по Сэвил-роу, ему издали бросилось в глаза, что вывеска над их се-мейным ателье лишилась слова «сын». Сердце тяжело заныло. Но, подойдя поближе, он увидел, что «е» в фамилии «Грей» отвалилось, да и само ателье закрыто, окна заколочены.