– Мой сын вернулся, – размешивая сахар, произнесла старуха неожиданно хриплым голосом. – Побывал в аду и вернулся. – Она без тени сочувствия взглянула на него поверх чашки.
– Простите, матушка. Я говорил с капелланом, который навещал меня в заключении, и я буду ходить к нему постоянно, чтобы стать ближе к Богу и людям. Я искуплю свою ви-ну перед вами и батюшкой. И перед Маргарет. Обещаю заслужить ваши прощение и лю-бовь.
Эдвин ожидал, что это произведет впечатление, репетировал эти слова много раз, с каждым разом все больше и больше проникаясь их смыслом, но того, что произошло в дей-ствительности, он никак предугадать не мог.
Мать с досадой фыркнула, и на лице ее отразилось нескрываемое отвращение.
– Не вовремя ты собрался каяться, сынок. Мне нужен не святой, восставший из ада, а убийца.
– Что? –ужаснулся Эдвин. Она схватила его руки и злобно зашипела: – Я хочу, чтобы ты снова согрешил. Убей! Убей его! Пусть тебя снова отправят в ад, ибо только так я бу-ду уверена, что дело сделано. И видит Бог, без этого не обойтись.
В окне блеснули фары, и Герман отвлекся. Взглянув на монитор, он увидел на извили-стой подъездной дороге арендованный им автомобиль. Это Эмбер возвращалась домой. Она опять уезжала на целый день. Завтра он выследит ее и узнает, с кем она вполголоса беседует по телефону. Он не настолько глуп, чтобы поверить, будто ей каждый день звонит мать. В этом случае она давно вернулась бы в Нью-Йорк, и они оба знали об этом. В последнюю неделю Эмбер почти ни с кем не общалась, потому что Герман боялся, что стоит ей загово-рить, как правда выплывет наружу, и тогда им конец. Его рукопись достигла уже внуши-тельных размеров, наполняя его гордостью и волнением. Эмбер он книгу читать не давал – и не дал бы, даже будь их отношения совершенно безоблачны. Из суеверия он предпочитал держать рукопись в секрете до тех пор, пока она не будет дописана, да и до окончания рабо-ты уже было не за горами.
Неизвестно, сколько еще времени ему понадобится. Нервы у Эмбер были на пределе, что ставило под угрозу весь его труд. Уговоры Германа не помогали ей побороть страх пе-ред ворами или сверхъестественными силами, орудующими в доме, а лишь вызывали новые вопросы, которые он старался пропускать мимо ушей, думая лишь о завершении книги. По-том они соберутся и улетят обратно в Нью-Йорк, чтобы продолжить трудиться над восста-новлением мира в семье. Вот тогда он и сможет окружить ее необходимым вниманием, чего оба они ждут не дождутся. Но это будет позже…
Беспокоясь о нем, Эмбер как-то раз отважилась на решительные действия, нарушив его творческое уединение, и, если задуматься, это было весьма мило и романтично, но в ре-зультате вылилось в безобразный скандал, и он, зная, как она боится находиться в доме но-чью и даже днем, все-таки ушел спать в другую комнату.
Имущество между тем продолжало исчезать, а рукопись каждое утро пополнялась но-выми страницами, и пусть Герман по-прежнему ничего не понимал, его тревога уступила место чувству радостного возбуждения. Его не пугало потустороннее вмешательство, он жил будто в адреналиновом экстазе, предвкушая скорое завершение трудов. Он не выходил на воздух, не видел солнца, почти не двигался, не общался с людьми – за исключением Эм-бер, с которой они только ссорились, и подозрительной Хэтти – и ощущал себя оторванным от реальности. В душе он полагал, что между ним и Грегори Бернсом существует некая связь, а потому, живя в его доме, занимая его кабинет и питая огромное уважение к его творчеству и его личности, он в виде благодарности получает от него поддержку. Конечно, он никогда не решился бы заговорить об этом, хотя именно таково было его убеждение. На самом деле эта удивительная и невероятная связь помогала ему укрыться от преследований Эмбер, от мыслей об их браке и от оставшихся за океаном деловых обязанностей.
Эмбер сидела на кухне, где было теплее, чем в других помещениях.
Эмбер сидела на кухне, где было теплее, чем в других помещениях. Кухня к тому же была обставлена самой современной мебелью и оборудованием – как в любом «нормаль-ном» доме где-нибудь в Нью-Йорке. Эмбер нарочно устроила все так, чтобы ничто, ни один предмет, не напоминал ей о прежнем хозяине и страшном самоубийстве в кладовой для продуктов. Кухня меньше других помещений подверглась грабежу. Исчезли столовые при-боры, фарфоровая посуда и телевизор, но к микроволновым печам и духовым шкафам вор, кажется, не испытывал интереса.
Мало ей было этой чертовщины, так еще муж вел себя, точно одержимый. Он превра-тился в параноика, злобного лунатика – хотя, признаться, не без ее помощи. Он ходил с грязной бородой, в ужасном халате, порой надевая его наизнанку, который ей хотелось по-сыпать дустом, а лучше сжечь. Эмбер надеялась, что их семейная жизнь наладится, когда они уединятся на природе вдали от остального мира, но муж и не думал становиться внима-тельным и заботливым. Жизнь вдвоем напоминала смерть. Искры любви, что остались тлеть после нью-йоркского кризиса, никак не разгорались. Однако уехать она не могла, поскольку отъезд был равнозначен поражению. Хотя Эмбер мучилась своим проступком, она не хотела отступать – вопреки равнодушию и странностям Германа, отчетливо проступившим в последнее время. Что бы он ни делал и чем бы ни увлекался, она любила его и подумать не могла о том, чтобы прожить без него хотя бы день. Нет, она во что бы то ни стало попытается все исправить.
Услышав звонок в дверь, Эмбер невольно подскочила. Гостей она не ждала, а отдален-ное местоположение поместья вряд ли могло привлечь к ним в дом случайных проезжаю-щих. Она с грустью вспоминала рабочих, которые устанавливали им камеры наблюдения, как они разговаривали, присвистывая, помогали друг другу, и от тоски решила было нанять экономку, чтобы можно было хоть с кем-то перекинуться словечком и не чувствовать себя запертой в одиночной камере. Но пришлось бы объяснять, куда деваются вещи, а значит, экономки у нее не будет.
Взглянув на монитор, Эмбер увидела за дверью Хэтти и запаниковала. Герман настоя-тельно просил ее не разговаривать именно с Хэтти: боялся, что если она войдет и увидит опустевшие комнаты, то Эмбер не в силах будет отстаивать ту нелепую ложь, которую он ей навязывал. Приотворив дверь, она улыбнулась в щелку.
– Здравствуйте, Хэтти.
– Миссис Бэнкс! – обрадовалась та.
– Пожалуйста, зовите меня Эмбер.
– У вас все в порядке?
– Конечно! – заставила себя улыбнуться Эмбер. – Я просто неодета для приема гостей. Надеюсь, вы не обидитесь, если мы поговорим через порог.
– Что за глупости, мне все равно, как вы одеты, – удивилась Хэтти, но Эмбер не дви-нулась с места. – Дело в том, что я взяла для вас в прокат новый автомобиль.
– Новый автомобиль?.. – Эмбер шире приоткрыла дверь и увидела за спиной у Хэтти черный «джип-мерседес» и рядом – незнакомого мужчину.
– Это Алан. Когда мы оформим документы, я подброшу его домой, – объяснила Хэтти, пытаясь заглянуть в расширившийся проем, но Эмбер успела закрыть ей обзор.
– Мистер Бэнкс позвонил мне сегодня утром и просил срочно доставить еще одну ма-шину
Эмбер судорожно сглотнула. Значит, она все-таки была права, одной машины им мало. Возможно, Герман тоже так считает, лишь виду не подает, а сам собирается отлучиться куда-то надолго.
– Отлично! – произнесла Эмбер с натянутой улыбкой. – Давайте ключи, я ему пере-дам. – Она высунула руку в щель. – Спасибо вам большое. И Алана от меня поблагодарите.
– Простите, но придется подписать кое-ка-кие бумаги, миссис Бэнкс, – не отступала Хэтти, изо всех сил стараясь сохранить дружелюбный тон и одновременно дать понять, что предпочла бы зайти в дом. Она была одета в твидовый костюм, отнюдь не защищавший ее от пронизывающего холода.