– Ведь от спасательных жилетов, конечно, мало толку, если только мы не дунем в свисток, пока будем лететь вниз, в надежде на то, что кто-нибудь нас услышит и поймает. У нас нет парашютов?
– Нет причин для беспокойства, сэр, мы не будем падать над землей.
– Хорошо. Это, конечно, очень успокаивает. Но если мы все же будем, скажите пилоту, чтобы он направил самолет в стог сена или что-то в этом роде.
Я сижу как воды в рот набравши и делаю вид, что мы не знакомы. Продолжаю читать книгу «Золотой век голландской живописи: Вермеер, Метсю и Терборх» и убеждаю себя, что хотела-то я – как лучше, но получилось – как всегда.
– Где тут туалет?
– В передней части и слева, но вы не можете пойти туда, пока мы не взлетим.
Папа широко раскрывает глаза:
– А когда это произойдет?
– Всего через несколько минут.
– Всего через несколько минут это… – достает он гигиенический пакет из кармана впереди стоящего кресла, –…будет использовано не по назначению.
– Мы будем в воздухе уже через несколько минут, уверяю вас. – Стюардесса быстро уходит, пока он не успел задать следующий вопрос.
Я вздыхаю.
– Даже не думай вздыхать, пока мы не взлетим, – говорит папа, и мужчина, сидящий рядом со мной, смеется и делает вид, что это он закашлялся.
Папа смотрит в иллюминатор, и я наслаждаюсь минутой тишины.
– Ой-ой-ой, – говорит он нараспев. – Грейси, мы теперь движемся.
Самолет отрывается от земли, шасси со скрежетом убирается внутрь, и мы плавно поднимаемся в небо. Папа неожиданно затихает. Он боком сидит в кресле, прильнув к иллюминатору, и смотрит, как мы достигаем края облаков, – в иллюминаторе мелькают белые рваные клочья. Самолет трясется, входя в облака, и вот белизна окружает нас со всех сторон.
Папино любопытство на пределе, он крутится из стороны в сторону, заглядывая но все доступные иллюминаторы, а потом неожиданно мы оказываемся в спокойной голубизне над пушистым миром облаков. Папа крестится. Он прижимает нос к иллюминатору, его лицо озарено лучами близкого солнца, и я делаю мысленную фотографию для своего собственного зала воспоминаний.
Знак «пристегнуть ремни» гаснет с резким «дзинь», экипаж корабля приветствует нас на борту. Стюардесса объявляет, что теперь можно пользоваться электронными приборами и туалетами, и обещает, что скоро будет предложена еда и прохладительные напитки. Папа опускает столик, засовывает руку в карман и достает мамину фотографию. Он ставит ее на столик лицом к иллюминатору. Откидывает свое кресло, и они оба смотрят, как все ниже под нами исчезает безбрежное море белых облаков, и не произносят ни слова до конца полета.
Глава двадцатая
Что ж, должен сказать, это было совершенно изумительно. В самом деле изумительно. – Папа с энтузиазмом качает руку пилота вверх и вниз.
Мы стоим у только что отдраенного люка, очередь из нескольких сотен раздраженных пассажиров гневно дышит нам в затылок. Пассажиров можно поняты они похожи на борзых – вольер открылся, заяц выпущен, однако их неукротимому бегу поставлена преграда. В виде моего папы. Папа – привычный камень в потоке.
– А еда! – продолжает папа рассказывать экипажу корабля. – Она была прекрасна, просто прекрасна.
Он съел булочку с ветчиной и выпил чашку чая.
– Не могу поверить, что я ел в небе, – смеется он. – Еще раз: все было отлично, просто изумительно. Чудо, поистине чудо, не побоюсь этого слова. Милорд. – И папа снова качает руку пилота с такой почтительностью, как будто перед ним сам Джон Кеннеди.
– Ладно, папа, нам нужно проходить дальше. Мы всех задерживаем.
– Правда? Еще раз спасибо, ребята. До свидания. Может быть, унижу нас на обратном пути! – кричит он через плечо, пока я тяну его прочь.
Мы всех задерживаем.
– Правда? Еще раз спасибо, ребята. До свидания. Может быть, унижу нас на обратном пути! – кричит он через плечо, пока я тяну его прочь.
Мы проходим через тоннель, соединяющий самолет с терминалом, и папа здоровается и приподнимает кепку перед всеми, мимо кого мы проходим.
– Папа, нет никакой необходимости здороваться с каждым встречным.
– Приятно быть важным, Грейси, но еще важнее быть приятным. Особенно в другой стране, – говорит человек, который десять лет не покидал своего дома в пригороде Дублина.
– Пожалуйста, перестань кричать.
– Не могу. У меня странное ощущение в ушах.
– Заложило от высоты. Либо зевни, либо зажми нос и попытайся выдохнуть. Это поможет.
Папа стоит рядом с багажной конвейерной лентой. Лицо побагровело, щеки надуты, пальцы зажимают нос. Он делает глубокий вдох, пытается вытолкнуть воздух – и пукает.
Конвейерная лента резко вздрагивает, приходит в движение, и, подобно мухам, слетающимся к мертвой туше, на багаж неожиданно налетают люди, обступают нас, загораживая обзор, как будто их жизнь зависит от того, сумеют ли они схватить свои сумки в ближайшую секунду.
– Вон твой чемодан. – Я делаю шаг вперед.
– Я возьму его, дорогая.
– Нет, я сама. Ты надорвешь себе спину.
– Отойди, дорогая, я в состоянии это сделать. – Папа переступает через желтую линию, хватает свой чемодан и – какой конфуз! – только тогда обнаруживает, что приподнять его над конвейерной лентой не может. Он семенит рядом с чемоданом, пытаясь его стащить. Надо бы броситься ему помогать, но на меня напал приступ бессмысленного смеха. Я слышу бесконечные папины «извините, извините», адресованные людям, которые стоят за желтой линией, пока он пытается не отстать от движущегося чемодана. Папа делает полный круг вокруг конвейера, и к тому времени, когда он возвращается к месту, где стоит, не в силах справиться с хохотом, его бессердечная дочь, у кого-то хватает ума помочь запыхавшемуся и ворчащему старику.
Он везет чемодан ко мне, покрасневший, тяжело дыша.
– Ты уж свой сними, пожалуйста, сама, – говорит он, смущенно натягивая кепку еще ниже на глаза.
Я жду свой чемодан, а папа бродит вокруг багажной ленты, «знакомясь с Лондоном». После происшествия в аэропорту Дублина голос интуиции постоянно ворчит, призывая меня сделать поворот на 180 градусов прямо сейчас, но голос сердца отдает строгий приказ не сдаваться и продолжать поездку. Забирая багаж с ленты, я отдаю себе отчет в том, что мы мчимся в Лондон практически без цели. Это всего лишь погоня за дикими гусями. Инстинктивный порыв, вызванный странным разговором с девушкой по имени Бэа, заставил меня лететь в другую страну вместе с моим семидесятипятилетним отцом, который никогда в жизни не покидал пределов своей страны. То, что в ту минуту показалось «единственным выходом», теперь видится нелепой эскападой.
Так что же со мной произошло? Почти каждую ночь я видела сны о незнакомой белокурой девочке, а потом ндруг поговорила с ней по телефону. Набрала номер экстренного вызова своего папы, а девочка (теперь уже девушка) ответила, что это номер экстренного вызова ее папы. Что это значит? Какой урок из этой ситуации и должна вынести? Это обыкновенное совпадение, на которое здравомыслящий человек не обратил бы внимания, или я права, считая, что таких совпадений не бывает и во всей этой истории скрыто что-то еще? Я надеюсь на то, что поездка в Лондон даст мне ответы на мои вопросы… Но папа, как быть с ним? Зачем я его-то втянула и спои трудности? Паника поднимается в душе волной, пока я наблюдаю за папой, читающим плакат на дальней стене багажного отделения.
Неожиданно папа резко вскидывает руку к голове, хватается за грудь и бросается ко мне с неестественным блеском в глазах. Я быстро достаю его таблетки.