- Не дразни меня, - сказала она.
- Разве я тебя дразню? И не думаю. Я говорю все это потому, что так чувствую, хочу, чтобы так было. Извини. Боюсь, слишком я с тобой нюни распускаю; наверно, следовало бы делать вид, будто я вовсе не считаю, что жизнь у нас сложится чудесно. А ведь жизнь у нас сложится чудесно, если я сумею преодолеть чувство вины. Первый месяц мы станем только заниматься любовью и смотреть на все вокруг. Мы ведь будем такие усталые, когда там обоснуемся, и нам придется смотреть на мир заново и строить его, начиная с фундамента: засыпать гравий, потом класть камень за камнем.
Она рассмеялась.
- Мы с тобой будем этим заниматься? Он явно обиделся.
- А разве нет? Это кажется тебе неразумным? Меня, например, после любви с тобой всегда тянет к земле. Сегодня утром, когда мы под руку вышли на улицу, я увидел в витрине магазина маленькое растение, и оно показалось мне удивительно живым. Каждый листочек, каждая жилка. Именно такими я видел предметы, когда учился в художественной школе. В Вайоминге я снова начну писать маслом - и рисовать тостеры для рекламного агентства в Каспере.
- Расскажи мне про художественную школу, Джерри.
- А нечего рассказывать. Я поступил туда и встретил там Руфь, и она очень неплохо для женщины рисовала; отец у нее был священником, и я женился на ней! И не жалею об этом. Мы прожили вместе несколько хороших лет.
- Знаешь, тебе будет ее не хватать,
- В определенном смысле - пожалуй. А тебе, как ни странно, будет не хватать Ричарда.
- Не говори “как ни странно”, Джерри. Ты иногда вынуждаешь меня думать, что все это - дело моих рук. Ты и Руфь были так счастливы...
- Нет.
- ...а тут появилась эта злополучная женщина, которая вела себя так, будто хочет завести любовника, тогда как на самом деле хотела заполучить тебя в мужья.
- Да нет же. Слушай. Я ведь уже не один год люблю тебя. И ты это знаешь. И понял я, что люблю тебя, не в ту минуту, когда мы легли в постель, - я это понял, увидев тебя. Что же до брака, то ведь не ты завела о нем разговор. Ты считала его невозможным. А я подумал, что из этого может кое-что получиться. Мне, конечно, не следовало говорить об этом, пока я сам твердо не решил, но ведь и тут мною двигала любовь к тебе: я хотел, чтобы ты знала... Ох, слишком много я болтаю. Даже слово “любовь” начинает звучать бессмысленно.
- В одном ты был не прав, Джерри.
- В чем же? Похоже, я не прав во всем.
- Своей великой любовью ты внушил мне, что быть на положении любовницы - это для меня унизительно.
- Так оно и есть. Ты для этого, право же, слишком хорошая, слишком прямая. Слишком безоглядно ты собой жертвуешь. И я ненавижу себя за то, что все это принимаю.
- Принимай и дальше, Джерри. Если ты не можешь взять меня в жены, пусть хоть я останусь для тебя хорошей любовницей.
- Но я не хочу, чтобы ты оставалась любовницей, - наши жизни для этого не приспособлены. Любовницы - это для европейских романов. А здесь, у нас, другого института, кроме брака, нет. Семья - и баскетбол в пятницу вечером. Ты так долго не выдержишь; тебе кажется, что выдержишь, но я-то знаю, что нет.
- По-моему, я это тоже знаю. Просто я ужасно боюсь, погнавшись за безраздельным обладанием тобой, потерять даже то, что у нас сейчас есть.
- У нас есть любовь. Но любовь должна приносить плоды, иначе она иссякнет. Я вовсе не имею в виду детей - видит Бог, у нас их и так слишком много, - я имею в виду ощущение раскованности, праведности - понимаешь, любовь должна быть освящена благословением.
Слово “благословение” кажется тебе глупым?
- А разве мы - не благословение друг для друга?
- Нет. Оно должно исходить не от нас, а свыше.
Над ними в еще ярком небе, тогда как на землю уже наползала тень, беззвучно висел распластанный серебряный самолет. Джерри легонько обнял ее за плечи и совсем по-иному посмотрел на нее - лицо его расползлось в отеческой улыбке, всепрощающей, обволакивающей. Он сказал:
- Эй! - и посмотрел на свои колени. - Ты знаешь, я могу сидеть здесь с тобой и говорить о потерях - о том, что могу потерять тебя и что мы оба можем потерять нашу любовь, но ведь я говорю только потому, что ты - со мной, и все это всерьез не воспринимаю. А вот когда я потеряю тебя, когда тебя со мной не будет, тут я взвою, как зверь. По-настоящему взвою. И все, что мешает мне сейчас прийти к тебе, покажется пустыми словами.
- Но ведь это не пустые слова.
- Нет. Пожалуй, не совсем. Возможно, беда наша в том, что мы живем на закате старой морали: она еще способна мучить нас, но уже не способна поддерживать.
Тембр его голоса, заглохшего в беспросветном мраке, заледенил ее. Она чуть подвинулась вперед, высвобождаясь из-под его руки, встала, глубоко вобрала в легкие воздух и позволила мысли разориться в природе.
- Какой чудесный долгий день, - сказала она, пытаясь вернуть радость, охватившую их при виде этих мест.
- Почти самый долгий в году, - сказал он, поднимаясь с наигранно самоуверенным видом, который старался придать себе всякий раз, как получал отпор. - Никак не могу сообразить, дни сейчас убывают или еще прибывают? - Он посмотрел на Салли и, решив, что она не поняла, пояснил:
- Я имею в виду солнцестояние.
И оба расхохотались от этой его попытки объяснить очевидное.
Они вернулись в зал ожидания и обнаружили, что там по-прежнему полно народу. Самолет в пять пятнадцать улетел. Запах сосисок усилился: настало время ужина. Трое молодые людей за стойками уже явно осатанели от нескончаемого столпотворения. Они перекидывались остротами, то и дело пожимали плечами и не столько отвечали на вопросы разъяренной, взволнованной толпы, сколько стоически сносили ее возмущение. Девушка с седыми волосами потягивала кофе из стаканчика с эмблемой авиакомпании. Джерри осведомился у нее, будет ли дополнительный самолет в шесть часов.
- Нам еще ничего не известно, сэр.
- Но ведь час назад вы сказали, что он будет.
- О вылете объявят, сэр, как только мы получим подтверждение.
- Но нам необходимо попасть домой. Наша... наша помощница, которая сидит с ребенком, собиралась пойти на танцы. - Как это похоже на Джерри, подумала Салли: зачем врать, когда не умеешь. Танцы во вторник вечером? Они с девушкой переглянулись, и тогда Джерри, разоблаченный ими обеими, спросил девушку напрямик:
- Так есть надежда?
- Мы запросили о дополнительном самолете нашу главную контору и ждем ответа, - сказала она и отвернулась, чтобы без помехи насладиться кофе.
Вид у Джерри был такой мрачный, что Салли сказала: “Я есть хочу”, в надежде услышать от него обычную грубовато-дружескую шутку по поводу ее аппетита. Но он воспринял ее слова лишь как некий факт, требовавший определенных действий, и, вытащив не без труда свой чемодан из-за пластмассового кресла, повел ее назад по голубому и кремовому коридору в бар. Все столики были заняты, Он поставил чемодан у металлического столба и, усадив на него Салли, отправился к стойке выяснять, есть ли сандвичи.