Даже малышка, только-только учившаяся ходить, и та, казалось, сторонилась ее и предпочитала держаться за воздух. Быть может, все это ей просто мерещится - порою Салли всерьез боялась за свой рассудок.
Она поднялась на ноги. Море, сшитое с небом тоненькой бежевой ниточкой острова, казалось, исключало возможность вырваться отсюда. Ею овладела паника.
- Ма-альчики! - позвала она. - Пора е-ехать!
Тельце Бобби изогнулось и упало на песок в припадке досады. Он крикнул:
- Мы же только что приехали, ты, дурочка!
- Никогда не смей так говорить, - сказала она ему. - Если будешь грубить, никому и в голову не придет, что, в общем-то, ты славный маленький мальчик. - Еще одна из теорий Джерри: если часто повторять человеку, что он славный, он и станет славным. И в известном смысле это срабатывало. Питер подошел к ней; Бобби, испугавшись, что его оставят одного, надулся, но все же нехотя побрел за ними к“саабу”.
Не езди. Не надо. Однако приказ этот не имел веса, никакого веса, и хотя она читала его в десятке предзнаменований, возникавших препятствиями на ее пути, пока она одевалась и что-то лгала, чтобы выбраться из дома, и мчалась в аэропорт, и оплачивала проезд на самолете, - слова оставались пустыми, невесомыми, они колыхались на поверхности, а под ними была глубокая убежденность, что ехать надо, что ничего другого и быть не может, что только это - правильно. Волна уверенности в том, что она поступает правильно, подхватила Салли и пронесла над неожиданным препятствием в виде изумленной Джози, мимо обращенных к ней лиц детей, заставила стремительно, задыхаясь, переодеться, пренебречь зловещим непослушанием стартера в “саабе”, погнала ее вниз по извилистым аллеям парка Мерритт, по захламленным металлическим ломом бульварам Куинса, помогла выдержать нервотрепку в аэропорту Ла-Гардиа, пока служащие компании “Юнайтед” искали для нее место на самолете, вылетавшем в Вашингтон. И Салли полетела - стала птицей, героиней. Небо легло ей на спину, когда они взмыли ввысь в безоблачную прерию над облаками, - трепещущая, сияющая, неподвижно застывшая, она залпом проглотила двадцать страниц Камю, в то время как тупорылый воздушный кондиционер шелестел над ее волосами. Самолет накренился над глинистым континентом ферм, где скакали лошади величиной с булавочную головку. В иллюминаторе потянулись акры пастельных домиков, изогнувшихся кривыми рядами, а потом город - пересекающиеся авеню и миниатюрные памятники. Обелиск Вашингтона на мгновение возник в глубине широкого Молла с куполом Капитолия в противоположном конце. Самолет пролетел над самой водой, подскочил, коснувшись земли, моторам дали обратный ход, машина содрогнулась, потом, величественно покачиваясь, пробежала немного вразвалку и остановилась. Промчавшийся ливень оставил мокрые следы на взлетно-посадочной полосе. Послеполуденное солнце припекало бетон, и от него поднимался влажный жар, тропически душный, совсем не похожий на жару у моря, откуда Салли бежала. Было три часа дня. В аэровокзале люди стремительно шли к выходу, осаждаемые смешанными запахами натертых полов и горячих сосисок. Салли отыскала пустую телефонную будку. Рука не слушалась, вкладывая в отверстие монету. Заусеница на указательном пальце больно задралась, когда она стала набирать нужный номер.
***
Джерри работал художником-мультипликатором и иллюстрировал телевизионную рекламу; Госдепартамент заказал его фирме серию тридцатисекундных сюжетов на тему о приобщении слаборазвитых стран к свободе, и Джерри отвечал за этот проект. Со времени той первой поездки в Вашингтон Салли помнила, в каком отделе Госдепартамента можно его найти.
- Он не работает у вас в штате, - пояснила она. - Он приехал всего на два дня.
- Мы нашли его, мисс.
Со времени той первой поездки в Вашингтон Салли помнила, в каком отделе Госдепартамента можно его найти.
- Он не работает у вас в штате, - пояснила она. - Он приехал всего на два дня.
- Мы нашли его, мисс. Скажите, пожалуйста, что передать - кто звонит?
- Салли Матиас.
- Мистер Конант, вас спрашивает мисс Матиас. Шуршанье электрических помех. И его резкий хохоток.
- Эй, ты, сумасшедшая мисс Матиас, привет.
- Я сумасшедшая? Наверно. Бывает, смотрю на себя и думаю - совсем спокойно: “Ты рехнулась”.
- Ты где, дома?
- Солнышко, неужели не ясно? Я здесь. В аэропорту.
- Господи, в самом деле приехала, да? Безумица.
- Ты на меня сердишься?
Он рассмеялся, но не стал разуверять ее. Во всяком случае, не сказал ничего утвердительного - одни вопросы.
- Да разве я могу на тебя сердиться, если я люблю тебя? Какие у тебя планы?
- А надо мне было приезжать? Я поступлю так, как ты хочешь. Ты хочешь, чтоб я уехала?
Она почувствовала: он что-то высчитывает. За стеклом телефонной будки на натертом полу стоял маленький пуэрториканец приблизительно одних дет с Питером - должно быть, его тут оставили. Он вращал своими черными глазенками; острый подбородочек его вдруг задрожал, и он заплакал.
- Можешь убить как-то время? - спросил, наконец, Джерри. - Я позвоню в отель и скажу, что жена решила приехать ко мне. Возьми такси, поезжай в Смитсоновский институт или еще куда-нибудь часика на два, встретимся на Четырнадцатой улице у пересечения с Нью-йоркской авеню примерно в половине шестого.
Дверь соседней телефонной будки распахнулась, и смуглый мужчина в цветастой рубашке раздраженно схватил мальчика за руку и повел куда-то.
- А что, если мы друг друга не найдем?
- Слушай. Я найду тебя даже в аду. - Ее всегда пугало, что Джерри, упоминая про ад, имеет в виду вполне конкретное место. - Если почувствуешь, что заблудилась, иди на Лафайетт-сквер - ну, ты, знаешь, в садик за Белым домом - и стой под передними копытами лошади.
- Эй? Джерри? Не смей меня ненавидеть.
- О Господи. Вот было бы хорошо, если б я тебя возненавидел! Скажи лучше, как ты одета.
- Черный полотняный костюм.
- Тот, в котором ты была на вечеринке у Коллинзов? Грандиозно. В Смитсоновском институте на первом этаже потрясающие старинные поезда. И не пропусти самолет Линдберга. До встречи в полшестого.
- Джерри? Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
"Значит, он считает, что хорошо было бы, если бы он мог возненавидеть меня”, - подумала она и, выйдя из аэровокзала, взяла такси. Шофер спросил, в какой Смитсоновский институт ей надо - в старый или в новый, и она сказала - в старый. Но подойдя к двери старинного особняка из красного кирпича, круто повернула обратно. Прошлое было для нее лишь пыльным пьедесталом, возведенным для того, чтобы она могла жить сейчас. Она повернула обратно и пошла под солнцем по Моллу. Убывающий день, тротуары, усеянные пятнами тени и семенами, тележки торговцев сластями, туристские автобусы с темными стеклами, набитые глазеющими американцами, стайки детей, причудливое кольцо колеблемых ветерком красно-бело-синих флагов у основания высокого обелиска, индийские женщины в сари с браминскими кружочками на лбу и жемчужинками в ноздре и в то же время при зонтиках и портфелях - все это создавало у Салли впечатление ярмарки, а купол Капитолия вдали, более светлый, чем серые крылья основного здания, поблескивал, словцо глазированный марципан.