Но как они могли быть уверены, что Диана забудет пристегнуть сына?
Она увидела пробитый капот своей машины, раздавленное ветровое стекло, сложившееся, как гофрированная ткань, левое крыло, прислонилась к колонне и согнулась пополам, боясь, что ее сейчас вырвет, но, когда кровь прилила к голове, неожиданно успокоилась, собралась с силами и подошла к правой задней дверце.
Диана достала из сумки галогеновый фонарь, заглянула внутрь и снова испытала шок. Запекшаяся черная кровь на краях детского кресла. Крошечные осколки стекла на сиденье.
В мозгу всплыли два взаимоисключающих воспоминания.
Она видела ремень и металлическую пряжку рядом с креслом Люсьена. Ремень, который не был пристегнут. Но она точно помнила, как пристегивала его, устроив сына в кресле. С течением дней убежденность в том, что она действительно это сделала, крепла, несмотря на доказательства обратного. Теперь, когда она стояла перед «тойотой», сомнения отпали окончательно.
Как могли сосуществовать две эти истины? Диана взяла фонарик в зубы и полезла внутрь, ища признаки саботажа – подпиленное крепление, вывернутый болт, – но все было в полном порядке. На заднем сиденье лежали папки с ксерокопиями, пластиковые коробки с чипами, спальный мешок цвета хаки. Все эти предметы ударились о стенку в момент столкновения. Диана все перетряхнула, но ничего не нашла.
Встав коленом на сиденье, она перегнулась к багажнику. Удар был таким сильным, что откидной борт оторвался и ударил ее по затылку. Сзади лежали картонные коробки, старый полотняный мешок, кроссовки и пропитанная бензином куртка. Ничего странного, ничего подозрительного.
В сознании Дианы медленно оформлялась немыслимая гипотеза.
Диана погасила фонарь и прислонилась к спинке переднего сиденья. Чтобы все проверить, она должна допросить единственного свидетеля.
Себя.
Нужно оживить воспоминания и решить, теряет ли она рассудок или это дело выходит за границы возможного.
Только один метод позволял нырнуть внутрь себя.
И помочь Диане тоже мог один‑единственный человек.
22
Из мраморного холла открывался вход в затянутый темным бархатом зал с белыми колоннами. В полукруглых нишах стояли столики. В полумраке блестел лаком рояль, сумрачные картины на стенах отбрасывали золотистые блики, зелень и светлые фасады на Елисейских Полях виднелись в широких окнах, создавая тонкий контрапункт красно‑коричневым переливам дерева. Исходивший от грозового неба ровный перламутрово‑серый свет идеально гармонировал с приглушенным декором зала. Даже тишина в этом ресторане была особой: нежно звенел хрусталь, позвякивало серебро, чопорно звучал смех.
Идя по залу за метрдотелем, Диана чувствовала спиной взгляды посетителей. В основном это были мужчины в дорогих костюмах и с тусклыми улыбками. Диана знала, что за уютной обстановкой и спокойными лицами бьется потайное сердце власти. Ресторан был одним из тех престижных мест, где каждый день за обедом решались политические и экономические судьбы страны.
Метрдотель подвел Диану к последней нише и удалился. Шарль Геликян не читал газету и не разговаривал о делах с собратом по деловому миру. Он ждал – спокойно, терпеливо. Диана оценила этот знак утонченного уважения.
Выйдя из мастерской, она позвонила отчиму на сотовый – номер Шарля знали от силы человек двенадцать в Париже – и попросила немедленно с ней встретиться. Шарль рассмеялся, восприняв просьбу падчерицы как детский каприз, и пригласил ее в ресторан, где у него была назначена деловая встреча с клиентом. Диана съездила домой, приняла душ, смыла въевшийся в волосы запах марихуаны и машинного масла, переоделась и явилась в ресторан, излучая принятую здесь беспечность и непринужденность.
Шарль встал и усадил Диану на округлую банкетку. Она сняла плащ, представ перед отчимом в обтягивающем черном платье без рукавов, таком простом, что в нем, казалось, не было ни единого шва, в мерцавшем на ключицах жемчужном ожерелье, с которым перекликались такие же жемчужины в ушах.
Диана Тиберж во всем своем блеске.
– Ты…
– Прекрасна?
Шарль улыбнулся.
– Великолепна?
Белозубая улыбка стала еще шире, подчеркнув обаяние смуглого лица.
– Пленительна? Сексуальна? Обольстительна?
– Все вместе.
Она спросила со вздохом, сплетя пальцы под подбородком:
– Значит, я одна считаю себя скверно одетой дылдой?
Шарль Геликян достал из внутреннего кармана пиджака сигару.
– В любом случае твоя мать в этом не виновата.
– Разве я утверждала обратное?
Отчим Дианы сжал пальцами сигару, хрустнув листьями.
– Она передала мне ваш… разговор.
– И напрасно.
– У нас нет секретов друг от друга. Сибилла звонит тебе, оставляет сообщения, а ты…
– А я не хочу с ней говорить.
Отчим недовольно взглянул на Диану:
– Ты ведешь себя просто нелепо. Сначала отвергаешь ее сочувствие, а теперь, когда Люсьен начал поправляться, замыкаешься в молчании…
– Давай оставим этот разговор. Я не за тем сюда пришла.
Шарль выставил перед собой открытую ладонь, давая понять, что сдается, подозвал официанта и сделал заказ. Кофе для себя. Чай для Дианы.
– Ты хотела меня видеть – и по срочному делу, если я правильно понял. Что случилось? – сухо и жестко спросил он.
Диана исподлобья взглянула на отчима. Воспоминание о прощальном поцелуе на лестнице заставило ее покраснеть, она почувствовала смятение и постаралась сосредоточиться на разговоре.
– Однажды ты в моем присутствии рассказывал о гипнозе и сказал, что иногда прибегаешь к этому методу.
– Верно. Если у пациента логоневроз или он страдает немотивированными страхами, гипноз незаменим.
– Ты упомянул, что гипноз обладает неограниченными возможностями, если надо покопаться в памяти.
– Люблю иногда прикинуться специалистом, – с иронией бросил Шарль.
– Я помню, ты объяснял, что гипноз способен превратить память человека в камеру, направленную на воспоминания, и что мы, сами того не зная, храним в подсознании мельчайшие детали пережитых событий. Детали, которые никогда не всплывают на поверхность сознания, но остаются вот здесь, в голове. – Диана постучала указательным пальцем по виску.
– В тот вечер я явно был в ударе.
– Я не шучу. По твоим словам получается, что под гипнозом можно воскресить эпизоды прошлого, выделяя те или иные моменты и укрупняя ту или иную деталь. То есть использовать свое сознание как видеомагнитофон, останавливаясь на отдельных кадрах, меняя фокус изображения…
– К чему ты все это говоришь? – Шарль больше не улыбался.
Диана продолжила, проигнорировав вопрос:
– Ты упоминал психиатра – лучшего, если верить тебе, гипнолога Парижа, который проводит подобные сеансы.
Шарль повторил, повысив голос:
– Чего ты добиваешься?
– Мне нужно с ним связаться.
Официант поставил на стол тяжельш серебряный поднос. Блестел черным глянцем кофе, мерцал рыжим золотом «Эрл Грей». Ароматы смешивались в божественную композицию. Разлив напитки по чашкам, человек в белом удалился, и Шарль спросил:
– Зачем?
– Я хочу под гипнозом восстановить сцену аварии.
– Ты сошла с ума.
– Мама явно имеет на тебя влияние – это ее любимое определение в мой адрес.
– Что ты ищешь?
Диана вспомнила потерянный взгляд Марка Вуловича, проведенный ею хронометраж, и у нее сложилась та же версия: попытка убийства, замаскированная под аварию с участием нескольких человек.
– Факты не сходятся.