— Как вы думаете, она тоже считала вас своей лучшей подругой?
— Естественно. Я ведь была единственной ее подругой.
Брови Предуцки приподнялись.
— Она трудно сходилась с людьми?
— Да нет. Она нравилась людям, — ответила Сара. — Что могло в ней не нравиться? Она только не становилась другом запросто. Она была спокойной девушкой, держалась скромно.
— Где встретились с ней?
— На работе.
— Где вы работаете?
— Вы знаете где. В клубе «Горный хрусталь».
— И что она там делала?
— Вы знаете это тоже.
Кивнув головой, Предуцки коснулся ее колена и в строгой отеческой манере произнес:
— Совершенно верно. Я знаю это. Но видите ли, мистер Харрис не знает. Я не позаботился о том, чтобы сообщить ему. Мое упущение. Извините, вы не могли бы сказать об этом и ему?
Она повернулась к Грэхему:
— Эдна занималась стриптизом, как и я.
— Мне знаком клуб «Горный хрусталь», — произнес Грэхем.
— Вы бывали там? — спросил Предуцки.
— Нет. Но я знаю, что это клуб высшего разряда, не то что большинство стриптиз-клубов.
В один момент светло-карие глаза Предуцки сузились. Он пристально посмотрел на Грэхема.
— Эдна Маури была танцовщицей из стриптиза. Вам что-нибудь это говорит?
Он совершенно точно знал, о чем детектив думает. Ведь в программе Прайна он уже сказал, что имя жертвы может быть Эдна-танцовщица. Он был не прав, но он также и не ошибся полностью. Ее звали Маури, она зарабатывала на жизнь тем, что была танцовщицей. Со слов Сары Пайпер, Эдна пришла на работу в пять часов накануне вечером. Она выступала в десятиминутных представлениях дважды в час в продолжение семи часов, снимая детали одежды, пока не оказывалась совершенно голой. Между выступлениями, одетая в черное вечернее платье с разрезами, она подходила к посетителям, преимущественно мужчинам, сидящим по одному или группами, разносила напитки в сдержанной и элегантной манере, которая соответствовала их статусу девушек из стриптиз-шоу. Она закончила свое последнее выступление без двадцати двенадцать и покинула «Горный хрусталь» не позднее, чем через пять минут.
— Вы думаете, она пошла прямо домой? — спросил Предуцки.
— Она всегда так делала, — ответила Сара. — Ей никогда не хотелось прогуляться или повеселиться. Выступление в клубе «Горный хрусталь» — это вся ночная жизнь, которую она была в состоянии вынести. Кто может обвинить ее? — Ее голос дрогнул, как будто она снова была готова расплакаться. Предуцки взял ее руку и легонько пожал. Она позволила ему задержать свою руку, и казалось, что это доставляло ему невинное удовольствие.
— Вы танцевали в последнем вечере?
— Да. До полуночи.
— Когда вы сюда пришли?
— Без пятнадцати три.
— Почему вы оказались здесь в столь поздний час?
— Эдна любила читать всю ночь напролет. Она не ложилась спать до восьми-девяти утра. Я сказала ей, что забегу позавтракать и поболтать. Я часто так делала.
— Вы, возможно, говорили мне, — на лице Предуцки было написано затруднение, извинения, неуверенность, — я извиняюсь, решето в голове, говорили ли вы мне о том, почему вы не пришли в полночь, как только закончили работу?
— Я была на свидании, — ответила она.
Грэхем мог сказать по выражению ее лица и тону голоса, что свидание у нее было с богатым клиентом, его это немного задело. Она ему уже нравилась. Он не мог ей помочь, но она ему нравилась. Он ощущал слабые волны ее психической вибрации.
Он не мог ей помочь, но она ему нравилась. Он ощущал слабые волны ее психической вибрации. Это были положительные мягкие и томные импульсы. Она была хорошим человеком. Он чувствовал это. И желал только самого хорошего для нее.
— У Эдны было свидание этой ночью? — спросил Предуцки.
— Нет. Я говорила вам. Она пошла прямо домой.
— Может быть, ее ждал дружок?
— У нее не было дружка.
— Возможно, один из старых приятелей остановился поговорить с ней?
— Нет. Когда Эдну останавливал парень, он оставался с носом.
Предуцки вздохнул, сжал пальцами переносицу и уныло покачал головой.
— Я испытываю неловкость, спрашивая об этом... Но вы были ее лучшей подругой. Вот о чем собираюсь спросить — пожалуйста, поймите, у меня и в мыслях нет, чтобы как-нибудь унизить ее. Жизнь жестока. Мы все когда-нибудь делаем то, чего не хотели бы делать. И я, кстати, не могу гордиться каждым прожитым днем. Бог знает, не судите строго. Это моя обязанность. Только одному преступлению я не могу найти объяснение. Убийству. Я действительно испытываю неловкость, спрашивая об этом... Ладно, была ли она... Как вы думаете, она когда-нибудь...
— Была ли она проституткой? — спросила его Сара.
— О, я не хотел бы таким образом! Это так беспардонно... Я действительно подразумевал...
— Не беспокойтесь, — сказала она, с мягкой улыбкой на губах, — я не обиделась.
Грэхема позабавило видеть, как она пожимает руку детектива. Теперь она успокаивала Предуцки.
— Я иногда сбиваюсь с пути, — сказала Сара. — Нечасто, может, раз в неделю. Я занималась любовью с парнем, у которого были лишние двести долларов. Для меня это все равно что стриптиз, правда. Но Эдна так не могла. Она была удивительно правильной.
— Мне не следовало бы спрашивать. Это не мое дело, — сказал Предуцки. — Но мне пришло в голову, что в ее работе могло быть много искушений для девушки, которой нужны деньги.
— Она получала восемь сотен в неделю, занимаясь стриптизом и разнося напитки, — сказала Сара. — Она тратила деньги только на книги и квартиру. Она откладывала их в банке. Больше ей не было нужно.
Предуцки был угрюм:
— Но вы понимаете, почему я спросил? Если она открыла дверь убийце, он должен быть тем, кого она знала, и знала хорошо. Это то, что ставит меня в тупик больше всего в этом случае. Как Мясник заставляет их открывать дверь?
Грэхем никогда не задумывался над этим. Убитые женщины все были молоды. Они занимали различное положение. Одна была домохозяйкой. Другая — адвокатом. Две были школьными учительницами. Три — секретаршами. Одна была манекенщицей. А предпоследняя — продавщицей. Как Мясник заставил таких разных женщин открыть ему дверь поздно ночью?
На кухонном столе были разбросаны остатки наскоро приготовленной и быстро съеденной пищи. Кусочки хлеба, засохшая шкурка от ломтика колбасы, остатки горчицы и майонеза. Два яблочных огрызка. Банка из-под консервированных персиков, в которой осталось немного сиропа. Ножка жареной курицы, обглоданная до кости, половина пирожка, три смятых банки из-под пива. Мясник был прожорлив и неряшлив.
— Десять убийств, — произнес Предуцки. — И он всегда идет на кухню, чтобы перекусить после всего.
Подавленный психологической атмосферой кухни, невероятно сильным ощущением присутствия убийцы, которое было здесь почти таким же тяжелым, как и в комнате убитой женщины, Грэхем смог только кивнуть. Месиво на столе, так контрастирующее с обычно опрятной кухней, произвело на него сильное впечатление. Банки из-под персиков и из-под пива были покрыты красно-бурыми пятнами: убийца ел, не снимая своих окровавленных перчаток.