Он накрыл ее своими ладонями, пытаясь согреть. Другая рука проскользнула под мышкой, обвила его грудь и просочилась меж ладонями. Эли повернула голову, прижавшись щекой к его спине.
Комнату наполнил новый запах. Слабый запах папиного мопеда с полным бензобаком. Бензин. Оскар наклонил голову, понюхал ее руки. Точно. Пахло от них.
Так они и лежали. Когда Оскар услышал мамино ровное дыхание из соседней комнаты, когда их сплетенные руки окончательно согрелись на его сердце и стали влажными, он прошептал:
– Где ты была?
– Ходила за едой.
Ее губы щекотали его лопатку. Она высвободила руки из его ладоней, перевернулась на спину. Какое‑то время Оскар оставался неподвижен, глядя в глаза Джину Симмонсу. Потом лег на живот. Из‑за деревьев над головой Эли с любопытством выглядывали человечки. Ее глаза были широко открыты и казались иссиня‑черными в лунном свете. По рукам Оскара пробежали мурашки.
– А твой папа?
– Его больше нет.
– Как это – нет? – Оскар невольно поднял голос.
– Тсс… Не важно.
– Но… как это… он что?..
– Говорю же – неважно.
Оскар кивнул в знак того, что больше не будет задавать вопросов. Эли положила руки под голову и уставилась в потолок.
– Мне было одиноко. Вот я и пришла. Ничего?
– Конечно. Но… ты же совсем голая…
– Извини. Тебе это неприятно?
– Нет. Но разве ты не мерзнешь?
– Нет. Нет.
Белые пряди в ее волосах исчезли. Да и вообще выглядела она куда лучше, чем вчера. Щеки округлились, так что на них даже появились ямочки, когда Оскар в шутку спросил:
– Надеюсь, ты не проходила в таком виде мимо «секс‑шопа»?
Эли засмеялась, но тут же состроила серьезную мину и произнесла загробным голосом:
– Проходила. И знаешь, что сделал тот мужик? Высунул голову и сказал: «Иди‑и‑и сюда‑а‑а… иди‑и‑и сюда… я дам тебе конфе‑е‑ет… и бана‑а‑анов!»
Оскар уткнулся головой в подушку, Эли приникла к нему и прошептала ему на ухо:
– «Идиии сюда‑а‑а! Конфе‑е‑еты! Пастила‑а‑а!»
Оскар сдавленно выкрикнул в подушку:
– Прекрати!
Они еще немного подурачились. Потом Эли начала разглядывать книги на полке, и Оскар вкратце пересказал ей свою любимую, «Туман» Джеймса Херберта. Лежа на животе, Эли изучала книжные корешки, а ее спина белела в темноте, словно лист бумаги.
Он поднес руку так близко, что почувствовал ладонью тепло ее тела. Потом растопырил пятерню и пробежался кончиками пальцев по ее спине, приговаривая шепотом:
– Ползет‑ползет паучок, угадай, сколько ног!
– Мм… Восемь?
– Точно!
Потом они поменялись ролями, но у него угадывать получалось значительно хуже. Зато в «камень, ножницы, бумага» он выиграл с большим отрывом. Семь–три в его пользу. Они сыграли еще раз. Он выиграл со счетом девять–один. Эли даже немного рассердилась.
– Ты что, заранее знаешь, что я выберу?
– Да.
– Откуда?
– Знаю, и все. Вижу. Как картинку перед глазами.
– Давай еще раз. Я постараюсь не думать.
– Ну, попробуй.
Они сыграли еще раз. Оскар выиграл со счетом восемь– два. Эли притворилась обиженной и отвернулась к стене.
– Я с тобой больше не играю. Ты жульничаешь.
Оскар посмотрел ей в спину. Хватит ли у него смелости? Да, пока она на него не смотрит, пожалуй, хватит.
– Эли… Хочешь стать моей девочкой?
Она повернулась к нему, натянув одеяло до самого подбородка.
– А что это значит?
Оскар уставился на корешки книг, пожал плечами.
– Ну… что мы с тобой типа вместе.
– Как это – вместе?
Она напряглась, в голосе сквозило подозрение. Оскар поспешил добавить:
– Хотя у тебя, наверное, уже есть парень в школе.
– Нет, но… Оскар, я не могу… Я не девочка…
Оскар прыснул:
– А кто же? Мальчик, что ли?
– Нет… Нет.
– И кто же тогда?
– Никто.
– Что значит – никто?
– Никто. Не ребенок. Не взрослый. Не мальчик. Не девочка. Никто.
Оскар провел пальцем по книжному переплету «Крыс», поджал губы, покачал головой:
– Так да или нет?
– Оскар, я бы с удовольствием, но… может, оставим все как есть?
– …Ну ладно…
– Ты расстроился? Если хочешь, можем поцеловаться.
– Нет!
– Ты не хочешь?
– Не хочу.
Эли нахмурилась.
– А когда люди вместе, они делают что‑нибудь особенное?
– Нет.
– То есть все будет… как всегда?
– Да.
– Тогда ладно.
Переполненный тихого ликования, Оскар продолжал изучать корешки книг. Эли лежала, не двигаясь, ожидая реакции. Через какое‑то время она спросила:
– И что, все?
– Все.
– А давай еще полежим, как раньше?
Оскар улегся на бок спиной к Эли. Она обняла его, и он накрыл ее ладони своими. Так они лежали до тех пор, пока Оскара не стало клонить в сон. Веки налились тяжестью, глаза закрывались сами собой. Прежде чем уснуть, он произнес:
– Эли?
– А?
– Хорошо, что ты пришла.
– Да.
– А почему от тебя пахнет бензином?
Руки Эли лишь плотнее прижались к его груди, к сердцу. Обвили его. Комната стала расти, стены и потолок растворились, пол разъехался, и, почувствовав, что кровать парит в воздухе, он понял, что спит.
Что‑то горячее чувствовалось на его лице. Страх пронзил его живот. Голова была облеплена чем‑то горячим, застывающим. Парафин. Его подключили к дыхательному аппарату, потому что все лицо было залито парафином.
Он сосредоточился, отыскивая правую руку. Да. Вот она. Он разжал кулак, снова сжал, чувствуя прикосновение кончиков пальцев к ладони. Хоть какое‑то ощущение. Он облегченно вздохнул, вернее, представил себе вздох облегчения, поскольку грудь его двигалась в такт аппарату, не подчиняясь больше его воле.
Он медленно поднял руку. Движение отдалось болью в груди и в плече.