Я никогда не встречала людей, подобных Рами. Мой предыдущий бойфренд был представителем контркультурной богемы, ездил на старом автобусе «Фольксваген» и разгуливал босиком. Он был милым, удивительным, ласковым человеком. Мы провели вместе шесть лет, пока я не ушла от него сама, потому что он стал мне скорее братом, чем любовником.
У меня было намного больше амбиций и планов, и я была готова встречаться с другим типом мужчины — с кем-то таким, кто будет бросать мне вызов, стимулировать меня. Рами привнес в мою жизнь вкус нового возбуждения, и я очертя голову кинулась в наши быстро развивавшиеся и страстные отношения.
Рами мог предложить мне нечто еще более соблазнительное, чем деньги или красивую внешность, а именно — приключения. Думаю, это особенно привлекало меня, потому что я происхожу из консервативной среды. Моя семья по-прежнему живет в маленьком красивом южном городке, где я выросла.
Теперь, став взрослой, я способна понять красоту этого простого бытия. Но когда я была подростком, образ жизни моих родителей казался мне ужасно ограниченным. Мне не давала покоя жажда странствий. Может быть, в том повинна коллекция энциклопедий мира, которые папа подарил мне в детстве, со всеми их картинками, изображавшими Амазонку и Дальний Восток: даже когда я стала взрослой, мое влечение к экзотике так и не потускнело.
Мы с Рами были людьми из разных миров, исповедовали разные религии и следовали разным культурным традициям. Мне нравились наши различия, несмотря на то что я их не вполне понимала. На самом деле я, вероятно, даже фетишизировала эти различия, не осознавая, что некоторая доля сходства — качество, составляющее необходимый фундамент для любых отношений.
Когда я влюбилась в Рами, некоторые из моих подруг обеспокоились моим расцветающим интересом к арабской культуре, видя в ней сплошь «террористов и тюрбаны». Но я чувствовала себя так, будто ступила сквозь магический портал на древний путь шелковых караванов.
Рами водил меня танцевать под арабскую музыку, мы курили яблочный кальян, пили пряные чаи и путешествовали по Ближнему Востоку. Наша любовь буквально цвела на фоне опьяняющих декораций из пухлых подушек и богатых тканей, которыми были задрапированы низкие кушетки, просто созданные для того, чтобы лениво лежать на них, поедая финики, в ожидании момента, когда можно будет заняться любовью.
Наш период ухаживания был сущим пиршеством для чувств, пропитанным вездесущими ароматами кумина, мускатного ореха и душистого перца, и нежным ритмом кочевничьих барабанов, и песнями гортанных голосов, и томительным и неотвязным воздушным пением флейт.
Я была ослеплена этим миром и тем, как он меня развивал. Моя мама тревожилась. Она предсказывала, что до меня со временем дойдет: мы с Рами — не пара. Мы «по-разному запряжены», говорила она.
Я же ни о чем не беспокоилась, учитывая, что ни один из нас не был истово религиозен, — если не считать одного примечательного исключения.
Однажды летом мы решили сплавиться в каноэ по реке во Флориде. Внезапно разразилась послеполуденная буря с грозой и застигла нас на середине водного потока. Мы только и успевали пригибаться, когда молнии били со всех сторон. Мы начали изо всех сил грести, чтобы убраться прочь с реки, — и тут я стала взывать к Иисусу, а он — к Аллаху. Когда мы добрались до берега, я спросила Рами:
— Почему ты называешь себя мусульманином? Ты не посещаешь мечеть, ты не блюдешь пост в Рамадан… Да, на ужины ты ходишь, но ведь ты и целый день ешь! А в детстве ты учился в католической школе.
— Я родился мусульманином, — ответил он.
— Но ты же не родился религиозным, — настаивала я.
— Да, но я родился в религиозной культуре, — парировал он.
Я заметила, что Рами практиковал наиболее красивые постулаты ислама.
Я заметила, что Рами практиковал наиболее красивые постулаты ислама. Он оценивал себя в соответствии со своим гостеприимством и щедростью по отношению к другим — в особенности к беднякам. Он тратил значительную часть своего времени, трудясь волонтером в бесплатной столовой для бездомных, а если на него находило вдохновение, то превращал в такую столовую и собственный дом.
Как-то раз он собрал команду домашних слуг и садовников, которые работали в его домах, закатил им пир на весь мир и сам сервировал стол в своей столовой. Они были потрясены.
Я очень ценила его умение получать искреннее удовольствие от дарения подарков другим, и неважно, что было тому причиной — его религия или личность; я предпочитала сосредоточиться на этой добродетели, нежели на каких-то там различиях.
В общем, я следовала своему обычному шаблону — идеализировала любовь и обрядила ее в эффектное платьице, не желая обращать внимание ни на какие несовершенства под этой глянцевой поверхностью. Я не хотела, чтобы что-то неприглядное помешало моим грезам. Может быть, различия между нами и существовали, но мне казалось, что они не имеют значения…
…До того момента, пока он через четыре месяца после начала нашего романа не пригласил меня в поездку в Марокко, куда собирался со своими друзьями.
В тускло освещенном и битком набитом марракешском ресторане звуки «живых» барабанов и звякающих цимбал наполняли воздух, а мимо проплывали, соблазнительно покачивая бедрами, исполнительницы танца живота. Рами привел меня в заведение, где он и его друзья, американские бизнесмены арабского происхождения — у некоторых были дома в этих местах, — частенько устраивали вечеринки. Мы уселись за стол, собираясь знатно попировать кускусом, — и, к моему удивлению, к нам присоединился целый цветник девушек, самой младшей из которых было не больше тринадцати, а самой старшей — семнадцати лет.
Я мгновенно почувствовала себя не в своей тарелке — и это еще слабо сказано. Это что же — секс-туризм в действии?! Я не могла не понимать, что каждый из мужчин выберет себе на вечер одну из девушек.
Я принялась изучать их. Они выглядели юными — и при этом преждевременно состарившимися. Одна была похожа на оборванного уличного ребенка, голодного и настороженного, глаза ее так и стреляли по сторонам. Она скорчилась над своей порцией в какой-то первобытной позе, загребая кускус ладошками и периодически оглядываясь через плечо.
Рядом с ней сидела спокойная девушка с хорошими манерами. Но слишком прямая спина и сжатые кулаки выдавали ее неуверенность. Еще одна девочка-подросток, чья одежда была жалкой попыткой подражать западной моде, была довольно кокетлива и отличалась бы замечательной красотой, если бы не явные признаки недокормленности.
Неужели мои спутники не понимали, что они эксплуатируют юных девушек, оказавшихся в отчаянном положении? Неужели им было наплевать на физический и эмоциональный вред, который они наносят этим подросткам?
По дороге в дамскую комнату я принялась расспрашивать «кокетку». Картина оказалась неприглядной. Эти девочки не были жертвами работорговли, ими торговали не организованные преступники и даже не местная сводня. Их посылали на панель родители, и они на самом деле мечтали выйти замуж за какого-нибудь французского туриста или стать второй женой бизнесмена из Саудовской Аравии, чтобы обеспечивать деньгами всех своих родственников.
А пока они довольствовались едой, небольшой суммой денег или парой шальвар. Девушка объяснила мне на запинающемся английском, что при столь ограниченных возможностях устроиться на работу и отсутствии законов против сексуального домогательства, которые могли бы защитить женщин в рабочей обстановке, они всегда рискуют быть соблазненными своими же коллегами-мужчинами.
У этих девушек не было никакого выбора, никакой защиты и никакого права голоса.