Теперь собственно игра
Вот легенда, которая сложилась к настоящему моменту. В Танаисе, думаю, она приобретет более конкретные очертания и детализируется. У нас ведь будет два ночевечера после отхода детей ко сну на проработку сюжета?
Отряд исторической разведки прибывает в некое мистическое место Танаис, где, по словам очевидцев, дышит история. Что это значит, никто толком не знает. Очевидцы рассказывают странные вещи. Отряду надлежит выяснить, что, собственно, здесь происходит (например, по заданию какого-нибудь Всемирного центра изучения времени).
Разведчики разбивают лагерь. Неожиданно появляется некто (Хранитель древностей?). Он говорит, что вновь прибывшим нужно получить разрешение на жизнь в Танаисе: у этого места есть свои древние духи. Нужно выказать им уважение. В сумерках явившийся ведет всех к реке Танаис, где, в зависимости от погоды, нужно омыться, умыться или омочить ноги. После этого Хранитель надевает на шею приобщившегося к духам Танаиса священный амулет (черепок с дырочкой? Кусочек глиняной ручки? У вас ведь за гончарной мастерской горы таких ручек?).
Хранитель говорит какие-нибудь важные слова. Что-нибудь вроде: «Танаис принимает тебя. Теперь твое сердце открыто, и уши твои открыты, и глаза открыты. Теперь ты услышишь, как дышит история!»
Потом разведчики приступают к изысканиям — начинают собирать сведения о Танаисе.
Нам ведь нужен день спокойной жизни для реализации просветительского зуда? Значит, в этот день мы отправляемся в музей, примериваемся к пифосу, пробуем сдвинуть с места каменные жернова зернотерок и т. п. Все записываем-запоминаем.
Хорошо бы нам вечером полепить в мастерской.
А вечером на раскопах пусть вдруг появится свет. Такое одинокое, манящее световое пятно…»
1. Меня зовут Лисимрина.
Это мое танаисское имя. Я знаю: когда-то меня звали совсем по-другому. Но не помню, как именно. Зато я прекрасно помню, как родилось мое имя. Оно уже жило во мне — в тот день, когда колесница Гелиоса появилась на небосклоне. Я вдруг ясно увидела: Гелиос едет по небу. И тогда поняла: меня зовут Лисимрина. И другие — те, с которыми я была — тоже вдруг обрели новые имена. А я даже не удивилась.
Только Федрата была напугана. Она долго не признавала свое новое имя и все повторяла: «Не надо было нам пить из глиняных кружек в раскопе! Говорила я вам: не пейте!» И все спрашивала меня: «Как же так, Лисимрина? Ты не можешь не помнить, что мы должны возвратиться! Ты же выпила лишь половину кружки».
Я выпила половину кружки из-за Федраты. И этого я не смогу ей простить.
Мы работали в мастерской. Там была женщина-мастер… Это было тогда, когда мое новое имя мне еще не открылось. Женщина-мастер учила всех нас управляться с гончарным кругом. Она говорила: гончарный круг — символ вращения времени, исторического колеса, придающего форму материи…
Мы лепили из глины кружки и расписывали их тонкой кистью. Женщина-мастер сказала:
— Эти кружки вам пригодятся, когда колесница Гелиоса закончит свой бег по небу.
Мы тогда удивились тому, как серьезно она говорила про колесницу.
И она еще улыбнулась…
А потом возник этот свет.
Его хорошо было видно из нашего поселения. То есть нет — в тот момент это еще был лагерь… Я помню, что это был лагерь… Зачем же я это помню?
Мы очень устали под вечер. Но свет так манил нас к себе, что мы не могли противиться. К тому же кто-то сказал: вдруг этот свет — то, что нужно? Вдруг с его помощью мы разберемся в том, что здесь происходит?
Это как-то связано с тем, что мы должны возвратиться…
Не знаю, зачем мне об этом помнить.
Было довольно жутко идти в темноте к раскопу. Фонарики не спасали. Их свет позволял нащупать тропу под ногами, но усиливал тьму вокруг.
Фонарики не спасали. Их свет позволял нащупать тропу под ногами, но усиливал тьму вокруг. Небо было как купол, все в мелких звездочках-точках. В какой-то момент показалось, что нас поймали в ловушку и накрыли огромной крышкой. Я почувствовала, как меня пробирает озноб. И все вокруг, мне кажется, почувствовали то же самое. А ведь еще предстояло спуститься в раскоп…
Там нас ждал человек. Он был в черном плаще с капюшоном. Сначала мы даже не поняли, статуя это или кто-то живой — так долго он стоял неподвижно. Мы тоже застыли на месте, словно боялись что-то или кого-то спугнуть. Наверное, этого он и ждал.
Оказалось, это Хранитель. Он уже приходил к нам в лагерь. Правда, тогда на нем была другая одежда. Мы тогда смотрели на него с любопытством: ну и чудак! Говорит, что живет в раскопе не одну сотню лет. Будто бы он проводник. Он знает, зачем мы явились, и готов нам помочь.
Но теперь фигура Хранителя не вызывала улыбки. Перед ним стоял низенький столик. Он молча сдернул тонкое покрывало, и мы увидели кружки — те самые, что лепили.
— Возьмите кружки и пейте. Это питье приобщает к тайнам здешней земли.
Все потянулись к кружкам. Я почувствовала, как Федрата схватила меня за рукав:
— Подожди! Подождите! Объясните, что в этих кружках…
Я осторожно высвободила свою руку: вот моя кружечка — белая, с тонким узором по краю. Какая же я молодец! Я с удовольствием поднесла кружку к губам.
— Но там же нет ничего! — Федрата растерянно смотрела на остальных. — Что же они все пьют?
Человек в капюшоне будто бы улыбнулся — еле заметно, одними губами:
— Воздух. Они пьют воздух древней реки Танаис.
— Стой! — Федрата опять схватила меня за рукав.
— Стой… У меня нет кружки. Я не лепила с вами. Дай пригубить.
Она почти выхватила у меня из рук кружку. Я увидела, как округлились от страха глаза Федраты, когда она сделала первый глоток. Как дернулось ее горло.
— Там оставалось совсем немного. На донышке. Я не должна забыть… И ты, Лисимрина. Ты выпила не до конца. Гораздо меньше всех остальных. Ты тоже должна запомнить, что мы прибыли как разведчики. И мы должны возвратиться. Обещай, что ты не забудешь.
А наутро, когда колесница лучезарного Гелиоса появилась на небе, ко мне пришло новое имя. И к другим оно тоже пришло. И все очень быстро забыли старые имена и перестали на них отзываться. Лагерь вдруг стал поселением, мы все сменили одежду. Это было как праздник — туники, амулеты, украшения для волос, сандалии и плащи.
И только Федрата не могла успокоиться:
— А где же Максим с истфака?
Никто не понял, о ком она говорит.
— Куда подевался мой сын? Вы не могли забыть, что у меня был сын!
Она была так расстроена, что мы стали ее жалеть. Но она была безутешна:
— Я поняла, поняла: они пили из кружек, стоя лицом к кургану!
— Объясняйся понятней, Федрата. Ты пока не Кассандра, — Эпивлада слова Федраты насторожили.
А та с трудом прошептала:
— Нас было намного больше, когда мы прибыли в Танаис. Хранитель сказал нам, что мир Танаиса делится на две части. Если кто-то пил воздух, стоя лицом к кургану, и теперь его нет между нами, значит, он уже отдал свое сердце степи.
— Кто может отдать свое сердце степи? Только кочевники. Скифы! — Эпивлад нахмурился. — Им отвратительно мирное поселение. Они называют нас изнеженными богачами. Я чувствую: Танаису угрожает опасность!
Его слова потонули в нарастающем гвалте. Нас оглушило свистом и топотом.
Кочевники налетели внезапно. Жители поселения в панике заметались. Что происходит, толком никто не понял. Но когда пыль рассеялась, дети подняли крик:
— Они увели с собой Поликсюну.