Они разговаривали обо всем, начиная от религии — «Почему Иисус не брился?» — и заканчивая политикой — «Папа, а когда ты будешь премьер-министром?»
Одиночество сжимало грудь, как удав. Брюс затушил сигарету о подошву и попытался найти спасение в ненависти к женщине, которая когда-то была его женой и которая отняла у него детей.
Но ненависть тоже оказалась холодной, словно остывший вонючий пепел. Он знал, что винить только жену нельзя. Это был и его провал. Возможно, если бы он сдержался, если бы не сказал тех горьких слов… Возможно… Но сказанного не вернуть. «Все кончено, я один. Хуже одиночества ничего нет. Это разоренная высохшая земля».
В темноте кто-то шевельнулся почти рядом с ним. Чуть слышно зашуршала трава. Брюс замер. Правая рука сжала винтовку. Он медленно поднял ее и напряженно вгляделся в темноту, скорее чувствуя, чем видя.
Снова шорох, уже ближе. Хрустнула ветка. Брюс нацелил винтовку на звук, указательным пальцем готовый спустить курок, а большим пальцем придерживая предохранитель. Глупец. Как будто специально напрашивался на неприятности. И вот пожалуйста — балуба. В тусклом свете звезд Керри разглядел осторожно передвигающийся силуэт. Интересно, сколько их. Если подстрелить этого, там может оказаться еще дюжина. Что ж, придется рискнуть. Выстрелить и помчаться. Фигура остановилась, прислушиваясь. Брюс видел очертания головы — без каски, не свой. Он поднял винтовку и прицелился. Слишком темно, но на таком расстоянии он не промажет. Брюс сделал глубокий вдох, приготовившись выстрелить и побежать.
— Брюс? — Тихий испуганный шепот Шермэйн.
Он вскинул дуло вверх. Господи… Чуть ее не убил.
— Да, я здесь, — хрипло ответил он.
— А, вот ты где.
— Ты почему ушла из лагеря? — накинулся он на нее, отойдя от шока.
— Прости, Брюс. Я решила посмотреть, все ли у тебя хорошо. Тебя так долго не было.
— Ладно, иди обратно и больше так не делай.
Наступила тишина, а потом Шермэйн, не в силах скрыть обиду, тихо сказала:
— Я принесла тебе поесть. Ты, наверное, голоден. Прости, если что не так.
Она подошла к нему, поставила что-то перед ним на землю и ушла.
— Шермэйн!
Он хотел, чтобы она вернулась, но ответом ему было шуршание травы, а потом тишина. Брюс снова остался один.
Он поднял тарелку с едой.
«Дурак. Тупица. Грубиян. Ты ее потеряешь, и ты это заслужил. Ничему ты не научился, да, Керри? И еще не знаешь, что за эгоизм следует наказание?»
Он посмотрел на тарелку. Тушенка, нарезанный лук, хлеб, сыр.
«Да, теперь знаю, — сказал он себе решительно. — Между мной и этой девочкой будет все гладко. Больше такого не повторится. Я избавлюсь от дурного нрава и жалости к себе».
Он съел все с жадностью, внезапно осознав, что очень голоден. Затем встал и пошел к лагерю.
Его окликнул часовой, и он с готовностью ответил. В темноте солдаты обычно быстро спускают курок. Такая обходительность была необычна.
— Нехорошо ходить одному в лес в темноте, — пожурил его часовой.
— Почему? — спросил Брюс. От плохого настроения не осталось и следа.
— Нехорошо, — уклончиво ответил солдат.
— Привидения? — попытался поддразнить его Брюс.
— Тетка мужа моей сестры однажды исчезла, отойдя от хижины на бросок копья. Ни следов, ни криков. Ничего. Я там был. Сомневаться не стоит, — сказал он с достоинством.
— Может быть, лев? — не отставал Брюс.
— Если вы так говорите, значит, так оно и есть. А я знаю то, что знаю. Нехорошо пренебрегать обычаями страны.
А я знаю то, что знаю. Нехорошо пренебрегать обычаями страны.
Внезапно проникнувшись такой заботой, Брюс положил ему руку на плечо и дружески сжал.
— Я не подумал. Больше не буду так делать.
Он вошел в лагерь. Часовой подтвердил то, о чем Керри смутно догадывался, но не проявлял интереса. Солдаты его любили. Он никогда не обращал внимания на тысячи мелких проявлений этого чувства, а сейчас получил такое удовольствие, которое вознаградило его за только что испытанное ощущение одиночества.
Он прошел мимо бойцов, сидящих у костра, к «форду», который стоял во главе колонны. Вглядевшись в стекло, он заметил на заднем сиденье Шермэйн, завернувшуюся в одеяло, и постучал в окно. Она села и опустила стекло.
— Что? — спросила она холодно.
— Спасибо за еду.
— Не за что. — Голос чуть потеплел.
— Шермэйн, я иногда говорю не то, что думаю. Ты появилась неожиданно, и я чуть тебя не застрелил.
— Это моя вина. Не стоило мне за тобой идти.
— Я грубиян, — продолжал Брюс.
— Да. — Шермэйн рассмеялась. — Ты был груб, но не без причины. Давай забудем. — Она положила руку ему на локоть. — Отдохни, ты ведь два дня не спал.
— Поедешь со мной завтра на «форде», чтобы я точно знал, что прощен?
— Конечно, — кивнула она.
— Спокойной ночи, Шермэйн.
— Спокойной ночи, Брюс.
«Нет, — сказал себе Брюс, расстилая одеяла у огня, — я не один. Я больше не одинок».
20
— А как же завтрак, босс?
— Поем в дороге. Выдай каждому по банке тушенки — мы и так потеряли много времени.
Над лесом розовело небо. Рассвело, можно было рассмотреть стрелки на часах: без двадцати пять.
— Поднимай бойцов, Раффи. Если проедем Мсапу затемно, потом двинемся ночью, будем дома к завтрашнему утру.
— Вот теперь вы дело говорите, босс.
Нахлобучив каску, Раффи ушел будить солдат, спящих на дороге под грузовиками.
Шермэйн тоже спала. Брюс просунул голову в окно «форда» и стал рассматривать ее лицо. Прядь волос, упавшая на губы, подрагивала от дыхания, задевая нос, отчего тот подергивался, как у кролика.
Брюса охватила непреодолимая нежность к девушке. Одним пальцем он убрал прядь с ее лица и улыбнулся.
«Если у тебя такое даже до завтрака, то все серьезно», — подумал он.
«А знаешь что, — тут же возразил он себе. — Мне нравится это ощущение».
— Эй, вставай, лежебока! — Он потянул ее за мочку уха. — Пора.
Колонна тронулась в путь только в половине шестого — почти час ушел на то, чтобы выбить остатки сна из шестидесяти человек и погрузить их в машины. Сегодня утром задержка уже не казалась Брюсу невыносимой. Он умудрился поспать четыре часа, хотя этого, конечно, недостаточно, чтобы восполнить двухдневное бодрствование.
Забыв про усталость, он чувствовал легкость и какое-то возбужденное, ярмарочное веселье. «Спешка ни к чему, дорога на Элизабетвиль свободна. К завтрашнему утру будем дома!»
— К мосту доберемся через час. — Он искоса взглянул на Шермэйн.
— Ты оставил там патруль?
— Десять человек, — ответил Брюс. — Подберем их, и следующая остановка — авеню дю Касаи, гостиница «Гранд-отель Леопольд II», номер 201. — Он улыбнулся. — И ванна — такая глубокая, что перельется через край, и такая горячая, что залезать в нее придется минут пять. Чистая одежда.