— Все рыжие любят боль, разве ты не знал?
— Гм. — Йодольф повернулся к Грегору. — А как есть насчет тебя, лягушка? Ты любийт пытка? А еще я могу поставийт очень громкая музыка!
Булле с беспокойством посмотрел на Грегора.
— Товько, — сказал Грегор, на языке которого все еще звенела связка ключей, — не этот ваш павианий гемоввой. На вкус он как вевбьюжьи какашки. А так — пытайте, сколько кхотите.
Тут Булле не удержался. Он громко расхохотался.
Йодольф подозрительно посмотрел на них. И покачал головой:
— Люди… Вы есть чокнутый все.
Он подошел к подоконнику, взял банку с безжизненным Перри и потряс ее.
— Этот, по крайняя мера, готовый. — И Йодольф выбросил банку за окно.
Булле замер. Они услышали, как банка разбилась о мостовую. Йодольф повернул свой павианий зад прямо к лицу Булле.
— Что, карлик? Больше не смеяться?
Булле проглотил комок в горле.
Йодольф засмеялся, снял связку ключей с языка Грегора и вышел, громко хлопнув дверью.
Глава 27
Король — всегда король
В Осло дело шло к полуночи. И тем не менее город и не думал засыпать. Шагая по Церковной улице, король смотрел на горожан, спешащих куда-то с коробками, полными продуктов, на закамуфлированные грузовики с солдатами, проезжающие мимо. У всех был жутко воинственный вид и застывший взгляд. Воинственный и как бы загипнотизированный. Самое странное, что никто его не узнавал. Он только что выпил маленькую кружку пива в пивной «Валькирия», чтобы заглушить свою тоску по любимой и навеки утраченной Розмари. Официант потребовал с него деньги, хотя король объяснил ему, что он — черт подери! — сам король! Больше того, король, страдающий от любви! А когда король попытался расплатиться шведскими кронами (за отсутствием норвежских), официант попросту вышвырнул его! Подданные его величества не узнавали своего монарха. И он не узнавал их. Это было печально. Нет, это было страшно! А ведь ему еще предстояло найти место для ночлега. Он обзвонил несколько человек, которых считал своими друзьями, чтобы попроситься у них переночевать, но они бросали трубку, едва понимали, кто говорит. Может быть, попробовать обратиться в Армию спасения? Они, кажется, дают приют бездомным…
Король вдруг заметил, что идет мимо комплекса белых каменных зданий, окруженных оградой. Здания были знакомые. Норвежское Радио и Телевидение. Отсюда каждый год во дворец приходили телевизионщики делать запись его новогоднего обращения к норвежскому народу. И ноги сами понесли его величество к белым зданиям. Дальше ноги принесли его к крутящейся двери и дальше, в корпус телевидения. К дежурной при входе.
— Я хотел бы поговорить с Калле Паппсом, — сказал король дежурной сотруднице службы безопасности, сидевшей за стойкой.
Она, как полагается служебно-безопасной сотруднице, окинула его строгим оценивающим взглядом.
— Не думаю, что ты с ним знаком. Скалле Спаппс — очень большой человек на телевидении.
— А я король, — сказал король.
Служебно-безопасная дежурная посмотрела на него поверх очков и криво усмехнулась:
— Вот как, значит, ты — скороль, дружок? Одежду взял в скостюмерной, да?
Король обратил на нее свой взгляд. Это был не всепроницающий стробовзгляд, а мягкий, сонный взгляд из-под чуть приопущенных век. Король заговорил. Монотонным назидательным голосом стал произносить слова, тягучие, как сироп при температуре минус двадцать…
— Дорогие соотечественники! Старый год подошел к концу, он принес нам много достижений и того, чем мы можем гордиться. В общем и целом дела наши идут все лучше, Норвегия является одной из самых счастливых стран мира.
В общем и целом дела наши идут все лучше, Норвегия является одной из самых счастливых стран мира. Мы завоевали золото в классическом многоборье по многодневному биатлону с ночевками в Телемарке, а Хоннигсвог вновь признан одним из самых северных городов мира.
Служебно-безопасная дежурная ахнула.
Король продолжал говорить:
— Но минувший год принес нам также новые вызовы и задачи, которые мы должны решить в будущем году совместными усилиями всего народа…
Голова служебно-безопасной дежурной запрокинулась, но король шагнул ближе, чтобы она не уклонилась от его взгляда.
— И теперь наша задача состоит в том, чтобы избавить Норвегию и весь мир от катастрофы. Повтори.
— От катастрофы, — повторила служебно-безопасная женщина голосом лунатика.
— А потому, — продолжал король, — надо позвонить Калле Паппсу и попросить его прийти сюда.
— Позвонить Калле Паппсу, — повторила дежурная.
Она подняла трубку, набрала номер, немного подождала и сонно проговорила:
— Спуститесь сюда, Калле.
Через минуту ведущий Калле Паппс стоял перед ними.
— Скакая радость, я всегда очень рад встречаться с поклонниками, — заявил он с широкой улыбкой, хорошо известной зрителям по передачам Кон-ХОР-са, и быстро пожал руку короля. — Но мне надо бежать, у меня скоро прямой эфир…
Он остановился, потому что король не выпустил его руку.
— Послушай, отпусти, меня люди ждут…
— Дорогие соотечественники, — произнес король, и Калле Паппс уставился на него с изумлением. — Настает Новый год, и самое время с благодарностью вспомнить год уходящий…
Веки Калле Паппса отяжелели, словно на них повесили свинцовые гири.
— Сейчас ты выйдешь в прямой эфир и представишь короля, и король обратится к норвежскому народу, — сказал король.
— Король обратится к норвежскому народу, — повторил Калле Паппс.
— Прекрасно, идем, — сказал король.
За снежными заносами в самом конце Пушечной улицы в маленьком синем домике вокруг кухонного стола сидели Лисе, доктор Проктор и фрекен Стробе.
— Чуть де пропали, — сказала фрекен Стробе, едва не плача.
— Хорошо, что вы разобрались со сцеплением и передачей, — сказала Лисе доктору Проктору.
— Но совсем не хорошо, что наших Булле и Перри, похоже, завтра зажарят вместе с Грегором, — ответил он и в отчаянии запустил обе руки в свои взъерошенные волосы. — Все из-за меня.
— Нет, из-за меня, — сказала Лисе. — План был мой.
— Я должда была вас отговорить, — сказала фрекен Стробе. — Здачит, это все из-за…
— Хватит! — крикнул доктор Проктор и застонал: — Ну почему мы каждый раз попадаем в тюрьму?
— Я знаю, что на это ответил бы Булле, — сказала Лисе. — «А иначе как бы мы организовали побег»?
И все они улыбнулись. Но потом снова погрустнели. Погрузились в раздумья и раздумывали, пока доктор Проктор не сказал то, что было на уме у каждого:
— Мы ничего не можем сделать.
Фрекен Стробе немного поплакала, потом завернулась в шерстяное одеяло, пошла в гостиную, легла на диван и включила телевизор. Раздалось хоровое пение, и фрекен захихикала.
Лисе тоже хотела посмеяться. Но вместо этого она надела сапожки.
— Надо идти домой, — сказала она. — Конечно, мама и папа загипнотизированы, но все-таки они за меня беспокоятся.
Доктор Проктор молча кивнул, соглашаясь.
Лисе вышла в коридор, открыла дверь и уже хотела выйти, как вдруг услышала знакомый голос.