Откуда у вас это?
— Секрет, — сказала Лисе.
Теперь и вторая бровь хозяйки выгнулась дугой.
— Секрет?
— Так точно, — сказал Булле.
— Похоже, марка промокла, — произнесла женщина хриплым шепотом. — Кроме того, с края есть что-то белое… Вы мыли ее с мылом?
— Нет, — сказал Булле, не заметив предостерегающего взгляда Лисе.
Женщина вытянула указательный палец и поскребла марку длинным красным ногтем, потом сунула палец в рот — узкую щель на иссохшем лице. Пожевала. И тут взвились сразу обе ее брови.
— Чтоб вам провалиться, — прошептала она.
— Что-что? — сказал Булле.
— Покупаю. Сколько вы хотите?
— Не много, — сказал Булле. — Чтобы хватило на два билета в… Ой!
Он сердито посмотрел на Лисе, которая пнула его по ноге.
— Четыре тысячи крон, — сказала Лисе.
— Ах ты, кошка-девятихвостка! — возмутилась женщина. — Четыре тысячи крон за почтовую марку с изображением никчемного президента-покойника?
— Хорошо, три тысячи… — начал Булле, но вскрикнул, получив новый пинок по ноге.
— Четыре тысячи, или мы уходим, — сказала Лисе.
— Три тысячи плюс каждому часы, — сказала женщина. — Например, вот эти, которые идут медленно, — они для тех, у кого очень много дел. Или вот эти, которые идут быстро, — эти для тех, кому скучно.
— Да! — крикнул Булле.
— Нет! — сказала Лисе. — Четыре тысячи. А если вы не согласитесь в течение пяти секунд, цена поднимется до пяти тысяч.
Хозяйка лавки свирепо посмотрела на Лисе. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала, поймав взгляд Лисе. Вздохнула, закатила глаза и с безнадежным видом воскликнула:
— Ладно, я согласна, девчонка-кровопийца.
Женщина умчалась на коньке за занавеску и вернулась, держа в руках пачку купюр, которую протянула Булле. Он поплевал на большой палец правой руки и стал их пересчитывать.
— Надеюсь, ты умеешь считать, — пробормотала женщина.
— Это элементарная математика, — сказал Булле. — Двадцать бумажек по сто крон плюс две старые бумажки по тысяче крон. Всего четыре тысячи. Спасибо вам, фрёкен?..
— Меня зовут Распа, — сказала женщина и улыбнулась очень осторожно, словно боялась, что лицо разорвется пополам, если она улыбнется шире. — И как же вас зовут, мои дорогие дети?
— Булле и Лисе, — сказал Булле и передал деньги Лисе, а та спрятала их в карман школьного ранца.
— Вот как, Булле и Лисе. А это вам подарок — золотые часы.
И она зазвенела парой блестящих наручных часов.
— Элегантные! — сказал Булле и хотел взять одни, но Распа отдернула их.
— Сначала я установлю на часах время того часового пояса, куда вы едете, — сказала она. — Так куда вы держите путь?
— В Париж! — крикнул Булле. — В столицу Фран… Ой! — И он взвыл от боли.
— Ох, извини, кажется, я наступила тебе на ногу? — сказала Лисе. — Покажи-ка, не испачкала ли я тебе ботинки.
Она наклонилась к Булле и прошептала ему на ухо, чтобы Распа не услышала:
— В открытке было написано не говорить, куда мы едем!
— Подай на меня в суд, — сердито сказал Булле.
— Вот как, в Париж? — засмеялась женщина, показав ряд белых острых зубов.
— Я была там когда-то. Приятный город.
— Там нет ничего интересного, — буркнул Булле и потер ногу. — Мы уже передумали, мы туда больше не едем.
— Да ну, и почему же? — хрипло спросила Распа, продолжая смеяться.
— Октябрь. Слишком дождливо. Я слышал, Париж затопило, множество гренландских тюленей на улицах, едят французские батоны, мучают людей.
Распа наклонилась к Булле и дохнула на него запахом сырого мяса и грязных носков:
— Как хорошо, что эти золотые часы водонепроницаемые.
— Вод-донепрон-ницаемые? — промямлил Булле, который до этого никогда в жизни не заикался.
— Да, — прошептала Распа так тихо, что было слышно тиканье всех часов в магазине. — Это значит, что вы можете плавать с ними под водой. И принимать с ними ванну, например. Верно я говорю?
— В-ванну? — сказал Булле и задумался, отчего это он вдруг стал заикаться.
— Вы ведь понимаете, на что я намекаю, правильно? — сказала Распа и хитро подмигнула.
— Н-нет, — ответил Булле.
О господи, неужели он теперь будет заикаться всю жизнь?
Женщина резко поднялась и раздраженно прижала к себе золотые часы.
— Вообще-то, лучше я подарю вам то, что дороже часов. Мудрый совет вам на дорожку. — Хриплый шепот Распы заполнил весь магазин: — Запомните, что смерть — и только смерть — может изменить историю.
— Т-только с-смерть?
— Именно. История высечена в камне, и изменить высеченное в камне можно только ценой собственной жизни. Прощайте, дети.
Распа плавно, словно корабль-призрак, скользнула на своем скрипучем роликовом коньке по магазину и исчезла за оранжевой занавеской.
— Пр-пр… — попытался сказать Булле.
— Прощайте, — сказала Лисе и потянула Булле к выходу.
Глава 4. В Париж
Лисе и Булле дошли от часовой лавки «ЛАНГФРАКК» до Ратушной площади и сели в автобус до аэропорта. Час спустя они вышли из автобуса и ступили в огромный терминал, где сновало видимо-невидимо людей. Встали в очередь у касс компании «Эр Франс». Пока они стояли, Лисе показалось, что среди голосов людей, топота туфель и объявлений по радио она услышала знакомый звук. А именно жалобный скрип несмазанного колеса. Она быстро обернулась, но увидела только незнакомые лица спешащих путешественников. Тогда девочка принюхалась, не чувствуется ли среди множества ароматов запаха сырого мяса и грязных носков. Но нет, ничего такого. «Должно быть, это скрипели колесики чьей-то хозяйственной сумки», — подумала Лисе. И тут же чей-то жесткий палец вонзился ей в спину. Она резко обернулась. Это был Булле.
— Восстань из мертвых, сейчас наш черед, — сказал он.
Они подошли к невероятно красивой даме с невероятно загорелым лицом и невероятно белыми волосами.
— Чем я могу тебе помочь, дружок? — спросила она.
— Два билета в Париж, пожалуйста, — сказала Лисе.
— Тебе и еще кому?
Из-под стойки прозвучал раздраженный ответ:
— Мне, конечно!
Дама поднялась, посмотрела за стойку.
— Вот как. С вас три тысячи пятьсот крон.
Лисе положила на стойку деньги. Дама пересчитала двадцать сотенных купюр, но потом остановилась и подняла бровь, когда увидела две тысячекроновые купюры.
— Это что, шутка? — спросила она.
— Шутка? — не поняла Лисе.
— Ну да. Эти купюры недействительны. Они выпущены в… — Она присмотрелась. — В тысяча девятьсот пятом году.