У него еще кружилась голова, как в тот момент, когда он летел в пасть удава. Но здесь было больше места, и он сам был более или менее целый. Однако это вопрос времени. Он узнал на странице 129 книги «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было», что капающее сверху называется разъедающим желудочным соком. Через короткое время его тело растворится. Именно это произошло с беднягой, носившим металлический ошейник, который Булле нашел здесь.
Как раз перед тем, как светящийся порошок перестал действовать, он успел прочитать имя, выгравированное на ошейнике: Аттила. Это все, что осталось от бедняги. Желудочный сок уже начал щипать подошвы Булле, запах жженой резины ударил в нос. Было мало сомнений в том, что приближается медленная и весьма мучительная смерть. Было мало сомнений в том, что удав вряд ли захочет чихнуть или икнуть и выплюнуть свою добычу. И уж совсем никаких сомнений не было в том, что надо что-то придумать, притом очень быстро.
И Булле придумал.
Он вынул из кармана конверт с порошком ветронавтов.
Удав Анна Конда внезапно проснулся. Сон всегда был один и тот же. Как он плыл вместе с мамой по волшебной теплой Амазонке среди пираний, крокодилов, ядовитых змей и других своих дружочков и был весел, словно жаворонок. Как однажды ночью он попал в сеть, был извлечен из воды и перевезен в холодную как лед страну, где его выставили на продажу в магазине «Животный мир». В один из дней туда пришел толстый мальчик вместе с отцом, который стал ругать владельца магазина и показывать следы от укусов на руке толстого мальчика. Вдруг толстый мальчик обнаружил змею, его лицо просветлело, он подбежал к отцу, показал на змею и закричал:
— Анна Конда!
Удава с тех пор все только так и звали. Хотя Анна Конда — женское имя, а он был мужчиной! Во всяком случае, он так про себя думал.
Он оказался в клетке в Ховсетере, его кормили бледными круглыми рыхлыми шариками с рыбным вкусом, а толстый мальчик тыкал в него палкой. Было это давно, более тридцати лет назад, но до сих пор иногда Анна Конда просыпался от этого ужасного кошмара, весь покрытый потом, если только удавы вообще могут покрываться потом. И тогда он облегченно вздыхал, потому что был уже не в квартире в Ховсетере, а в прекрасной теплой воде городского коллектора под центром Осло.
Однажды ночью толстый мальчик забыл запереть клетку. Анна Конда сумел выбраться через открытое окно спальни и сполз по водосточной трубе на улицу, где после длительных поисков, услышав несколько истерических женских криков, нашел открытый люк канализации. В первую ночь, проведенную в канализационном коллекторе Осло, он лежал, сжавшись в углу, и непрерывно дрожал. Но потом это прошло. Уже на следующий день он стал делать то, что удавы делают всегда: сильно сжимать жертву и потом заглатывать ее. Здесь было сколько угодно раттус норвегикус, летучих мышей и просто мышей. Не совсем как на Амазонке, но все-таки не так уж и плохо. А недавно ему попалась даже самая настоящая монгольская водяная крыса.
Теперь, когда Анна Конда стал очень большим, он перестал сильно сжимать жертву, он просто заглатывал ее целиком — так было меньше хлопот. Правда, ему вспоминались слова мамы, что тот, кто заглатывает жертву, не придушив ее сначала, не умеет вести себя за столом. Но здесь никто этого не видел. Поэтому Анна Конда сразу проглотил жалкий светящийся кусочек мяса с ярко-рыжими волосами. А вот сейчас он подумал, что это, пожалуй, не очень хорошо.
Потому что он проснулся оттого, что внутри что-то как бы взорвалось и воздух захотел выйти из него. Анна Конда подозревал, что жертва тоже захочет выскочить наружу. Поэтому он сомкнул пасть, и его всем известное тело стало раздуваться. Все больше и больше. Анна Конда сжал зубы. Тело уже напоминало огромный шар или сосиску и раздувалось все больше. Но Анна Конда не сдавался.
«Если я проглотил, то всё!» Шар надулся так, что чешуйки кожи коснулись стенок коллектора. Зубы заболели. Больше он не мог сдерживаться. Давление внутри нарастало.
«Скоро я больше не смогу…
Больше не…
Нет!..»
Пасть Анны Конды разверзлась, из нее вырвался воздух. И мы говорим не о простом взрыве, а о взрыве, потрясшем до основания весь юго-запад Осло. Подобно воздушному шарику, из которого выходит воздух, Анна Конда полетел по городскому коллектору. Бабах! Полетел, как летит снаряд внутри ствола пушки. Скорость все увеличивалась, и когда через несколько наносекунд его вышвырнуло из выхода городского коллектора под причалом, то он пролетел еще сколько-то над фьордом, а потом взмыл вверх.
И так же, как лопнувший воздушный шарик, он стал делать непроизвольные движения туда-сюда под аккомпанемент взрывов внутри, и делал это до тех пор, пока воздух полностью не вышел и он не опустился, будто изъеденная молью шкура льва, на елку где-то в районе Несоддена.
Булле, лежа на спине, плыл по воде коллектора, словно коричневая какашка, смотрел вверх и смеялся. Смех отдавался эхом по перекресткам канализационных труб. Он был свободен! Его выкинуло из пасти анаконды, как снаряд, через минуту после того, как он проглотил порошок ветронавтов. Кому придет в голову, что канализация может казаться местом свободы!
Но вскоре Булле прекратил смеяться. Потому что не все его проблемы были решены. Удав может найти дорогу назад к коллектору, и Булле несдобровать, если он останется здесь. А где же ему еще быть?
Надо выбираться. Он посмотрел по сторонам. Ни одной таблички с надписью «Выход». Только плывет в полутьме деревянный ящик. Булле забрался на ящик и стал грести. То ли к центру, то ли от центра. Он не понял, куда плывет ящик, и помотался туда-сюда минут двадцать, все еще не понимая, где он и как найти выход. Он перестал грести. И когда он сидел и слушал тишину, ему вдруг показалось, что он слышит очень слабые звуки. Нет, ему не показалось, это и были слабые звуки, которые становились все громче.
Ужасающие звуки. Звуки конца света, скрежет и треск одновременно, которые раздражали нервную систему, которые испугали бы самого дьявола на пустынном поле. И Булле знал, что это может означать только одно: играет оркестр школы «Укромный уголок».
Он стал грести как можно быстрее, направляясь в сторону звучания, обогнул два угла — и увидел полоску солнечного света, которая обозначала не что иное, как колодец канализации, ведущий к поверхности. Булле подгреб к ступенькам, приделанным к внутренней стене колодца, и посмотрел вверх. Лестница вела к свету где-то в вышине. И там, наверху, действительно был люк. Булле соскочил с деревянного ящика и как можно быстрее полез вверх по лестнице. На середине пути он посмотрел вниз, и сердце его дрогнуло. Он сказал себе, что больше этого не будет делать. Иногда лучше не знать, какая под тобой глубина.
Взобравшись на самый верх и услышав, что звуки оркестра школы «Укромный уголок» удаляются, он приставил плечо к люку и нажал что было сил. Попробовал еще раз. Но доктор Проктор был прав, когда сказал, что канализационные люки в этом городе ни за что не открыть. И у Булле не было больше ни грамма порошка ветронавтов, который помог бы ему сдвинуть люк с места.
Булле закричал что было сил:
— Помогите! Помогите!
Звуки самого жуткого оркестра Северного полушария уже почти не были слышны, но крики Булле заглушались автомобилями, которые опять стали двигаться по улице над его головой.
— Помогите! Помогите! — кричал Булле. — Здесь под землей живет анаконда, и она сейчас вернется домой обедать!
Булле знал, что ему никто не поверил бы, но какая разница, если его вообще никто не слышит?
Булле старался крепко держаться, так что рукам стало больно.