Но в то, что возможно пройти за Царские Стены незаметными, — в это каторжник с медных рудников верить отказывался.
Однако тут-то Кривая Глотка и ошибался.
Не спеша, Провозвестник отправил нескольких разведчиков, чтобы выведать расположение наименее строго охраняемой точки прохода. Эта задача ему удалась. Тогда несколько дней он провел за наблюдением поведения египетских солдат и таможенников. И однажды, в середине самой темной безлунной ночи, он разбудил своих сподвижников и приказал двигаться за ним.
Все безмолвно проскользнули вдоль стены укрепления, когда за ней никто не наблюдал.
— Наш начальник, — признал Кривая Глотка, — это что-то!
— Если повезло однажды такого найти, — восторженно воскликнул Бешеный, — его нельзя предавать!
— А добыча? К ней он не питает склонности?
— Плевать он на нее хотел. Слушай, ты согласен, если мы с тобой как ближайшие помощники Провозвестника, будем брать себе по максимуму, а остальное делить между другими?
— Это мне вполне подходит. Если кто-нибудь станет ворчать, я ему хребет перебью. Просто ради того, чтобы остальным не было повадно, и все тут! А ты мне скажи вот что... Наш начальник, что же он ищет, а?
— Им владеет желание познать абсолютную истину, которой он хочет распоряжаться единолично и которую хочет навязать всему человечеству. Люди или покорятся, или умрут. Его основной соперник — фараон, потому что он отвергает его догматизм.
— Ты, Бешеный, странно рассуждаешь!
— Я слышал, что говорил Провозвестник, и повторяю его слова.
— А мне на это наплевать! Главное — чтобы шеф был прекрасным военачальником и обращал людей в свою новую веру мечом и кровью! Чем больше мы убьем египтян, тем богаче станем.
Когда Провозвестнику повстречались первые азиаты-скотоводы, владельцы больших стад, он тут же им объявил, что является решительным противником Сесостриса, чем привлек внимание вождей племени. Он согласился на долгие разговоры, которые обычно ничем не кончаются, и ему удалось добиться главного: поговорить с главным оккультным жрецом племени — старым слепым бедуином, ненависть которого к египтянам постоянно росла. Он направлял атаки на плохо охраняемые караваны и приказывал казнить ханаан, которых подозревали в добродушном отношении к врагу.
Едва Провозвестник вошел в скромную комнату, где в своем кресле неподвижно сидел этот бородатый старец, тот радостно ему улыбнулся.
— Ну, вот и ты, наконец! Я так долго жду тебя... Я сам ни на что уже не годен, разве лишь на корм насекомым. Но ты — ты начнешь метать громы и молнии! Нужно положить конец закону Маат и царствованию ее сына, фараона!
— Что ты посоветуешь мне?
— Фронтальная война обречена заранее. Посей ужас на территории Египта — для этого будет достаточно нескольких верных, готовых отдать жизнь за наше дело. Пусть точечные операции дают максимум жертв и распространяют панику среди населения. Во всем будут винить Сесостриса, и его трон поколеблется.
— Я — Провозвестник и требую абсолютного повиновения тех воинов, которых ты мне дашь.
— Они — твои! Но тебе понадобятся и многие другие. Дай мне дотронуться до твоих рук.
Провозвестник приблизился.
— Странно. Можно подумать, что это когти сокола! Ты такой, каким я тебя видел в моей надежде, — жестокий, беспощадный, непобедимый!
— Если бы у тебя к тому были средства, с какого места ты начал бы борьбу?
— Без сомнения, с Сихема! Там лишь небольшой египетский гарнизон. Истребить население не составит труда, а победа будет впечатляющей.
— Значит, начнем с Сихема.
— Позови моих слуг и попроси их перенести меня на порог моего дома.
Истребить население не составит труда, а победа будет впечатляющей.
— Значит, начнем с Сихема.
— Позови моих слуг и попроси их перенести меня на порог моего дома. Пусть туда соберутся все участники вооруженного похода.
С поразительной для своего возраста страстностью слепец проповедовал перед собравшимися тотальную войну против Египта и представил Провозвестника и как своего преемника, и как единственного начальника, способного привести своих воинов к победе.
Затем, в момент наивысшего порыва ненависти, он умер.
В отношении налогов он также отступил. Ханаане так много лгали, что ему уже не удавалось отличить ложь от правды. К тому же у него недоставало стражников для проверки. И он довольствовался тем мизерным показателем урожая, который население соглашалось ему предоставить. Каждый раз повторялась одна и та же комедия: управляемое население жаловалось на жару, холод, насекомых, ветер, засуху, бури и сотни других невзгод, которые якобы урезали ему урожай до самого нищенского.
Офицер даже больше не слушал этих скучных речей, которые действовали на него как самое эффективное снотворное.
Каждый день он молился богу Мину, походный храм во имя которого был сделан в северной части казармы, чтобы тот позволил ему вернуться в Египет как можно скорее. Он мечтал оказаться снова в своей родной деревне в Дельте Нила, подремать в полдень в пальмовой роще, которая росла на берегу канала, где купались во время жаркого сезона, и заботиться о своей старой матери, которую он не видел уже давно.
Он настойчиво писал в Мемфис просьбы о смене, но военное начальство, казалось, о нем позабыло. Терпеливо неся свою ношу, офицер пытался скрасить свое тихое существование, и здесь главная роль отводилась крепкому пиву, часто весьма низкого качества.
— Прибыл караван с Севера, — предупредил его адъютант.
— Никаких происшествий не отмечено?
— Я не занимался еще инспекцией.
— Да брось ты...
— А как же правила?..
— Ханаане сделают эту работу вместо нас. Они прекрасно ладят с сирийскими караванами.
— Они схитрят с описями доставки, количеством товаров и...
— Как всегда, — напомнил начальник гарнизона. — Кажется, у тебя интрижка с аборигенкой?
— Мы похаживаем друг к другу, это правда.
— Хорошенькая?
— Привлекательная и очень способная.
— Смотри, не женись. Здешние девушки больше подчиняются своему племени, чем собственному мужу, которого они обычно, в конце концов, съедают.
— Один из наших сторожей дал мне знать, что на южной окраине города население волнуется.
Начальник гарнизона мгновенно вышел из своего дремотного благодушия.
— Ты шутишь?
— Я еще не проверял.
— Этим ты займешься немедленно! Договор — это договор. И если ханаане его позабыли, я им его напомню.
Но прошло два часа, а адъютант все не возвращался.
Охваченный дурным предчувствием, начальник гарнизона приказал солдатам взять оружие и следовать за ним. Время от времени демонстрация силы не бывает лишней. И если аборигены причинили хотя бы малейшее зло его подчиненному, они узнают, кому принадлежит власть в Сихеме.
На южной окраине около трех сотен человек стояли плотной толпой. Египетский офицер был поражен: большинство из них были ему незнакомы.
Уж не с этой горсткой солдат может он выступить против такой толпы, тем более что его солдаты, не слишком готовые к такому противостоянию, уже сейчас тряслись от страха!
— Начальник, — сказал офицеру один из них, — лучше было бы вернуться.
— Мы представляем власть и порядок в Сихеме, и не этой толпе чужаков нарушать их.