Когда Элизабет не ответила, он бережно развернул ее лицом к двору замка, где кипела работа.
– Взгляни на людей, которых Он послал мне в помощь. – Ольстер почувствовал, как напряглись ее худенькие плечи под его ладонями. Она всегда была нервной и тревожной. В детстве Элизабет отличалась беззаботным и необузданным нравом, как лесная фея, но все изменилось после злополучного несчастного случая.
Однажды июньским днем, шесть лет назад, Элизабет играла на берегу озера Лох-Ри, поскользнулась и упала в воду. Служанка отвлеклась и не уследила за ней. Озеро было глубоким, а девочка не умела плавать. По чистой случайности мимо проходили два оруженосца, которые прыгнули в воду и спасли ее. Поначалу Ольстер благодарил свою счастливую звезду, но потом, когда шок от того, что он едва не потерял дочь, миновал, он вознес благодарственные молитвы Господу, которые оказались намного искреннее, чем раньше. К тому вечеру все обитатели замка, включая его самого, именовали случившееся не иначе как чудом.
Но, спасая Элизабет, Господь, похоже, решил приберечь ее для себя, и теперь дочка была обвенчана с Ним. Добродетельные поступки и молитвы поглощали все ее время, не оставляя места для развлечений, не говоря уже об ухажерах. Именно поэтому она так и не вступила в брак, единственная из всех его детей. Тем не менее Ольстер упорно отказывался отправлять ее в монастырь, невзирая на ее мольбы. Красота и молодость Элизабет делали ее одним из самых ценных его активов, и граф намеревался приложить все силы к тому, чтобы муж заполучил хотя бы ее сердце, раз уж душа ее досталась Господу.
Глава третья
Карлаверок, Шотландия 1301 год
В тумане проступали очертания осадных машин – чудовищных конструкций, предназначенных исключительно для разрушения. Солдаты, обслуживающие их, дали каждой собственное имя: "Победитель", "Молот", "Вепрь". Все они пребывали в полной боевой готовности, намереваясь внести в сражение свою сокрушительную лепту.
Инженеры проревели команду, тормозные канаты лебедок были отпущены, и балки распрямились, отправляя в полет свой смертоносный груз и обрушивая его на сложенные из песчаника стены и башни замка. Огромные камни врезались в них с оглушительным треском, во все стороны полетели осколки, заклубилась пыль, и в одной из башен-близнецов надвратной галереи образовалась зияющая дыра. Мелкие камешки с грохотом посыпались в ров, раздались восторженные крики инженеров, и солдаты мгновенно налегли на веревки, вновь опуская вниз лапу каждой машины, отчего тяжеленные корзины с балластом, служащие противовесом, быстро пошли вверх. Когда лапа опустилась, в кожаную петлю вкатили большой каменный шар, специально высеченный для этой цели. Это было похоже на бой Давида с Голиафом. Вот только сейчас гигант сжимал в ладони булыжник, а шестьдесят шотландских солдат, укрывшихся за стенами, оказались в роли Давида без малейшей надежды на спасение.
За шумной суетой вокруг осадных машин и боевых порядков, вклинившихся в оборонительные сооружения и наружные постройки замка, павшие под натиском англичан еще давеча, раскинулся полевой лагерь на три тысячи воинов. Горели костры, и серые полосы дыма вплетались в утренний туман, который становился все гуще. Ароматы вареного мяса из котлов смешивались с вонью конских и человеческих испражнений. Лагерь пестрел разноцветьем ярких накидок и мантий воинов, флажков на концах их копий и знамен, развевающихся над шатрами английских графов.
В самом сердце лагеря король Эдуард наблюдал за тем, как осадные орудия готовятся к очередному залпу. Шести с лишним футов ростом, он сам, подобно башне, возвышался над окружающими, будучи на голову выше большинства своих соратников. На его ярко-алой накидке были вышиты три золотых льва, а кольчужный хауберк и металлический панцирь под ней делали его фигуру еще массивнее и шире. Борода его, снежно-белая, как и шапка волос, была подстрижена столь коротко, что ничуть не смягчала угрюмого выражения лица. Единственным признаком слабости в его облике оставалось полуопущенное веко – изъян, унаследованный королем от отца и ставший еще заметнее теперь, когда ему перевалило за шестьдесят. С золотой короной на голове и с исцарапанным боевым мечом на боку он олицетворял собой величие и силу, вызывая в памяти образы легендарных героев прошлого – Брута, Роланда, Карла Великого. И Артура.
Когда орудия выстрелили в очередной раз, Эдуард проводил снаряды взглядом. Шел всего лишь второй день осады, но стенам уже был причинен существенный урон. Однако же на то, чтобы сровнять замок с землей, понадобится еще много времени и сил. Карлаверок, выстроенный в форме щита, с башнями в углах треугольника, окружал заполненный водой ров, мост над которым был поднят. Возведенный всего тридцать лет назад, он считался одной из самых мощных и неприступных твердынь Шотландии. Позади него тянулись солончаки и пустоши Солвей Фирта, за которыми начиналась Англия. С падением цитадели клана Брюсов в Лохмабене Карлаверок превратился в ворота, запиравшие вход в западную часть Шотландии. Замок стал первой преградой, с которой король столкнулся в своей новой кампании.
– Милорд король…
К нему подошел Хэмфри де Боэн, одетый в голубую накидку с белой полосой и вышитыми на ней шестью золотыми львами. Каштановые волосы прикрывал кольчужный койф, обрамлявший его широкое лицо, а на сгибе локтя он держал свой огромный шлем.
– Работа по установке подвижной осадной башни продвигается успешно, милорд. Инженеры считают, что к концу недели она будет готова. После того как ее опустят в ров, верхняя часть окажется на одном уровне со стенами и наши люди смогут вступить в рукопашный бой. Разумеется, если осажденные не сдадутся раньше.
Хэмфри перенес свое внимание на замок, и король подметил голодный блеск в его глазах. Тремя годами ранее молодой человек наследовал своему отцу и стал коннетаблем Англии и графом Херефордом и Эссексом, обретя вместе с этими почетными титулами и некую яростность в облике, словно какая-то мысль или страсть неустанно горела в его зеленых глазах. В последнее время Эдуард все чаще замечал подобный огонь и во взоре других рыцарей своего Круглого Стола, связанных с ним – как и рыцари короля Артура – клятвой куда более сильной, нежели вассальная присяга. Война стала для каждого из них личным делом. Одни, подобно Хэмфри, потеряли родных, павших от шотландского меча. Другие сражались ради награды или славы. Но все они оказались здесь с одной целью: отомстить человеку, чье предательство, словно отравленный кинжал, нарушило единство их рядов, – человеку, которого они некогда называли своим братом.
Роберту Брюсу.
Один звук этого имени жег Эдуарда, как огнем. Согласно последним донесениям, Брюс оставил свой пост хранителя Шотландии и исчез, породив нешуточное беспокойство и сводящую с ума тревогу. Король надеялся лишь на то, что если кто и сможет разыскать Брюса, так это Адам, но вот уже несколько месяцев от гасконца не было никаких известий.
– Отряды готовы? – спросил он у Хэмфри.
– Если мы начнем штурм замка с подвижной осадной башни и сумеем опустить подъемный мост, то ваш сын сможет повести в бой главные силы. Как вы и приказывали.
Король уловил нотки сомнения в голосе молодого человека.
– Ты полагаешь, что он не справится?
Хэмфри помолчал немного, прежде чем ответить.
– Мне представляется, что для первого командования задача слишком трудна, милорд.
Король оглядел мужчин, толпившихся вокруг его шатра, и взглядом нашел сына. Эдвард, которому оставалось всего несколько недель до семнадцатилетия, был точной копией его самого в молодости: те же соломенно-желтые волосы, длинное угловатое лицо и нескладная фигура. За последний год мальчик вытянулся и раздался в кости, и это позволяло надеяться, что со временем он обретет и отцовскую стать. Он стоял в окружении своих товарищей; все они были сыновьями лордов или графов, за исключением Пирса Гавестона, чье положение объяснялось исключительно прихотью самого короля. Сын верного гасконского рыцаря, Пирс казался идеальным товарищем для молодого Эдварда. Они стали неразлучны, но пока его сын довольствовался тем, что проводил свои дни на рыбалке и в прочих развлечениях на свежем воздухе, Пирс обзавелся впечатляющей репутацией зрелого не по годам воина. Приятной наружности, харизматичный и дерзкий до самоуверенности, он дал обильную почву для разговоров при дворе о своей силе и ловкости на турнирном поле, тогда как наследник трона безвольно прозябал в его тени. Король вознамерился изменить положение дел во время нынешней кампании и поэтому поставил Эдварда во главе половины своей армии.
– Победа положит достойное начало его карьере. В его возрасте я уже командовал армией. Пришло время и ему проявить себя, о чем позаботится эта война и его грядущая женитьба. – Король повернулся, вперив в Хэмфри тяжелый немигающий взгляд. – Вот, кстати. Мне доложили, что тебя неоднократно видели в обществе моей дочери.
На щеках графа расцвел жаркий румянец.
Эдуард коротко рассмеялся сухим и жестким смешком.
– Не бойся, Хэмфри. Я рад. После смерти графа Джона я подумывал о том, кто мог бы стать новым женихом моей дочери. После окончания кампании мы с тобой обсудим этот вопрос.
– Милорд, почту за величайшую честь…
Но Эдуард уже не слушал его. Его внимание привлекла группа всадников, двигавшихся по лагерю в сопровождении четверки королевских рыцарей. Ощутив острый всплеск враждебности, он узнал дородного мужчину во главе отряда, ехавшего верхом на коренастом и крепком вороном жеребце. Это был Роберт Винчелси, архиепископ Кентерберийский. За архиепископом следовала свита из одетых в черное монахов, среди которых выделялись два явных иностранца в просторных ярко-алых мантиях и усыпанных драгоценными камнями шапочках. Одним взглядом оценив их внешность, одновременно ханжескую и вызывающую, Эдуард ни на миг не усомнился в том, что знает, кто они такие. У них был вид людей из папской курии в Риме. Враждебность короля сменилась предчувствием беды.
Глава четвертая
Лох-Луох, Ирландия 1301 год
Роберт сидел на носу лодки, глядя на приближающийся остров. На поверхности озера отражались горы. Над их иззубренными вершинами по небу растекалось кровавое зарево восхода. В воздухе ощущалась звонкая прохлада, но все-таки было не так холодно, как тогда, когда они выехали из Антрима. Чем дальше на юг они продвигались, тем слабее становились февральские ветра. Предрассветную тишину нарушал лишь слабый плеск весел. Лодка, взятая на берегу, оказалась старой и пропахшей рыбой. За спиной Роберта в темноте сверкали белки глаз Эдварда, Найалла, Мертоу и двух монахов. Кристофер и Кормак сидели на веслах. Роберт оставил своего брата Томаса и Александра Сетона с оруженосцами на северном берегу охранять лошадей и снаряжение. Он не хотел рисковать.
По пути на юг им пришлось столкнуться не только с труднопроходимой, дикой местностью и плохой погодой. Несколько раз они натыкались на банды бродяг и мародеров, шаставших по окрестностям в поисках добычи. Как правило, разбойники не рисковали связываться с хорошо вооруженным отрядом, но дважды их останавливали, и от стычек их спасал лишь Кормак, характерная стрижка которого выдавала в нем ирландца, да присутствие двух монахов в черном облачении. Во встречных поселениях до них доходили слухи о грабежах и убийствах – ирландцы все чаще нападали на районы, давно обжитые и заселенные английскими колонистами.
– Я никого не вижу.
Роберт оглянулся на хриплый голос и увидел, что Мертоу напряженно вглядывается в темноту. Чем ближе к месту назначения они подходили, тем задумчивее становился монах. Роберт понимал: тот опасается того, что может выясниться, когда они наконец доберутся до острова; он боялся, что кто-то другой мог забрать посох. Но в дороге они не встретили ни малейших признаков того, что люди Ольстера следят за ними, и Роберт не верил, что кто-либо способен найти остров даже с помощью древних записей, хранившихся в аббатстве. Здесь, в глуши, отгороженные горной грядой от остального мира, они как будто перенеслись назад в древние века. Еще одним преимуществом представлялось то, что ориентироваться на этой местности было весьма трудно: ирландский пейзаж пестрел всевозможными руинами – крепости на холмах, стоящие торчком камни, сложенные из булыжников пирамиды и могильные насыпи. Груда обломков впереди была лишь очередным памятником некогда живым и давно умершим.
Когда они подошли к берегу и днище лодки заскрежетало по камням, Эдвард и Найалл спрыгнули за борт и втащили суденышко на сушу. Роберт последовал за ними, и кольчуга тяжело лязгнула, когда он двинулся вперед между прибрежными камнями, разбрызгивая воду.
– Смотрите в оба, – коротко бросил он Кристоферу и Кормаку.
– Вот уже несколько дней мы не видели ни одной живой души, – парировал Кормак. Когда Роберт вперил в него тяжелый взгляд, молодой ирландец шумно выдохнул. – Хорошо, брат, как скажешь. – Они с Кристофером выразительно переглянулись, укладывая весла вдоль бортов.
Но Роберт не обратил на них внимания. Его снедала растущая тревога и дурные предчувствия. Путь к трону, на который он ступил три года назад, был извилистым и тернистым, и ему казалось, что месяцы, проведенные в Ирландии, еще больше отдалили его от цели. Все чаще его охватывали сомнения в том, что он поступает правильно, гоняясь за ускользающей реликвией, боясь, что эти поиски ни к чему не приведут. И вот теперь настал момент, когда он поймет совершенно точно, прав он был или ошибался.
Мертоу двинулся первым, показывая дорогу. Раздвигая заросли тростника, он побрел к развалинам самого крупного здания на острове – церкви, выстроенной из тех же призрачно-серых камней, что усеивали берег. Из-под ног у них вспархивали потревоженные птицы, пока они приближались к постройке, окруженной невысокой осыпавшейся стеной, которая поросла густой травой. Чуть поодаль виднелись руины других сооружений, в большинстве своем деревянных, сгнивших почти полностью за долгие годы, в течение которых это место оставалось необитаемым. Тут и там среди камней росли кусты и сорняки; природа отвоевывала жизненное пространство. На западной оконечности острова Роберт смутно различил остатки какого-то куполообразного сооружения, похожего на огромный каменный улей.
– Келья святого Финана, – донесся из сумрака голос Мертоу. Он остановился у церковной стены, проследив за взглядом Роберта. – Он жил здесь за много веков до того, как Малахия построил монастырь. Островок хоть и маленький, зато история у него длинная и славная.
Роберт представил себе, как здесь, в уединенной глуши, жил Малахия со своей братией. Это было подходящее местечко для людей, желавших удалиться от мира.
К нему подошел Эдвард, оставив Найалла и двух монахов в арьергарде.
– Если он здесь, брат, что мы будем делать дальше?
Мертоу вошел внутрь сквозь пролом в стене, глядя себе под ноги и направляясь к нескольким плитам, выступающим из травы. Он не мог их слышать, но Роберт тем не менее понизил голос.
– Мы отвезем его в Шотландию, как и собирались.
– А потом? – не отставал Эдвард.
Прежде чем Роберт успел ответить, подал голос Мертоу:
– Это здесь.
Подойдя к нему, мужчины столпились вокруг поросшей лишайником могильной плиты, которая горизонтально лежала на четырех каменных столбиках, уходивших в землю. На ней был искусно высечен крест, обвитый спиральным шнуровым орнаментом со вплетенными в него зверями и птицами. Монахи поспешили на помощь Мертоу, когда тот наклонился и обеими руками ухватился за край плиты. Найалл присоединился к ним, и вчетвером мужчины сдвинули плиту в сторону. Камень заскрежетал о камень. Из темной впадины, открывшейся их взорам и огражденной каменными балками, Роберту ухмыльнулся череп, на котором еще сохранились волосы. Плоть сгнила давным‑давно, одежда превратилась в прах. Когда взгляд его скользнул вдоль скелета, он понял, что рядом с телом лежит продолговатый предмет, завернутый в материю.
На изуродованном шрамом лице Мертоу проступило явственное облегчение.
– Слава Богу, – пробормотал он, опускаясь рядом с могилой на колени.
Роберт наклонился и взял предмет в руки, ощутив твердую поверхность под складками ткани. Когда-то она была белой, но после двухлетнего пребывания в могиле позеленела от плесени. Из складок материи выполз жирный земляной червяк. Монахи притихли, глядя, как он берет посох, но не сделали попытки помешать ему. Теперь это была его ноша и его ответственность. Роберт осторожно положил сверток на плиту и развернул его. В кровавом зареве рассвета заблистали золото и драгоценные камни, украшавшие посох. Роберт ощутил жаркий прилив торжества. Четвертая реликвия, поименованная в "Последнем пророчестве", – та самая, в которой отчаянно нуждался король Эдуард, чтобы претворить в жизнь свое видение королевства, объединенного под его властью, – оказалась у него в руках.
Роберт не отрываясь смотрел на золотой посох, и в ушах у него вновь зазвучал голос Мертоу: "А как насчет вас, граф Роберт? Вы-то сами верите в пророчество Мерлина?"
Он провел два года в обществе Эдуарда в качестве одного из Рыцарей ордена Дракона, цель которого заключалась в том, чтобы помочь королю завладеть реликвиями. И хотя многие из тех, кого он раньше называл своими друзьями, искренне верили в пророчество Мерлина и были решительно настроены любой ценой предотвратить крах Британии, предсказанный в нем, сам он был настроен куда более скептически. Несмотря на все почести и награды, славу и дружбу, которые он снискал на королевской службе, Роберт так и не смог забыть того, что если все четыре талисмана окажутся в руках одного человека, который станет править всей Британией, то притязания Брюсов на трон Шотландии окажутся бессмысленными и напрасными. Помогая осуществиться амбициям Эдуарда, он отказывался от своих собственных и нарушал слово, данное деду, – обещание, что он будет всячески поддерживать и сохранять право их семьи претендовать на престол. В конце концов осознание этого и отвратило Роберта от дела Эдуарда.
"Клятвопреступник", – называли они его. Предатель.
Но, несмотря на свое нежелание верить в древнюю легенду, Роберт не мог отрицать того, что в "Последнем пророчестве" была недвусмысленно предсказана гибель короля Александра.
…когда последний король Олбани умрет,
не оставив наследника,
Королевство будет ввергнуто в хаос,
И сыновья Брута станут оплакивать в тот день
Своего великого предка…