В конце концов, большинство из нас начинало жизнь с полезного для себя общения с медведями и другими животными, с которыми мы говорили сами, а потом отвечали себе от их лица. Пусть и неподвижные, эти зверушки, тем не менее, могли и успокоить, и стать добрыми друзьями. Мы могли говорить с ними, когда нам было грустно, и утешались, глядя, как они стоически бодрствуют ради нас. Католицизм не видит смысла отказываться от подобных взаимоотношений и предлагает нам покупать деревянные, каменные, резиновые или пластмассовые статуэтки святых и расставлять их по полкам и нишам наших комнат и коридоров. Когда в семье разлад, мы можем взглянуть на пластмассовую статуэтку и мысленно спросить святого Франциска, что бы он порекомендовал сказать разъяренной жене и бьющимся в истерике детям. Ответ находится у нас в голове, но обычно не является и не кажется эффективным, пока мы не пройдем ритуала обращения за ним к статуэтке святого.
Отлаженно функционирующему мирскому обществу не грех подумать об образцах для подражания. Оно могло бы предлагать нам не только кинозвезд и певцов с певицами. Отсутствие веры нисколько не уменьшает потребности в «святых покровителях» для таких качеств, как Стойкость, Дружба, Верность, Терпение, Уверенность или Скептицизм. Мы по-прежнему можем извлечь пользу от общения со статуэтками людей, которые были более уравновешенными, более мужественными и более великодушными, чем мы, – с Линкольном или Уитменом, Черчиллем или Стендалем, Уорреном Баффетом или Полом Смитом, и с их помощью, возможно, и сами станем лучше и научимся принимать более взвешенные решения.
Религиозный взгляд на нравственность полагает признаком инфантилизма недовольство тем, что к тебе относятся как к ребенку. Либертарианская одержимость свободой отказывается замечать, какая существенная часть изначальной детской потребности в сдерживании и наставлениях остается в нас, а потому сколь многому мы готовы научиться, благодаря патерналистской политике. Не такое это благо, и не очень-то освобождает, если тебя, когда ты вырастаешь, оставляют одного, чтобы ты мог делать все, что пожелаешь.
Деловая широкая улица в северном Лондоне. В округе полно кипрских пекарен, ямайских парикмахерских, бенгальских домовых кухонь, и среди них расположен кампус одного из новейших британских университетов. Доминантой высится двенадцатиэтажная асимметричная стальная башня, где вдоль коридоров, выкрашенных в яркие пурпурный и желтый цвета, расположены лекционные аудитории и классы для семинарских занятий гуманитарного отделения университета.
Всего в университете обучается двести тысяч человек, которые могут получить дипломы по одной из четырехсот специальностей. Гуманитарное отделение открылось несколько месяцев назад в присутствии министра образования и кузины королевы. Об этой церемонии теперь напоминает надпись, выгравированная на гранитной доске, украшающей стену неподалеку от туалетов.
« Дом для всего лучшего, что высказано и выдумано в этом мире», – надпись на плите цитирует знаменитое определение культуры Мэтью Арнольда.
Цитата, похоже, имеет важное значение для университета, потому что красуется и на справочнике, который вручается студенту при поступлении, и на стенной росписи у автомата с газированными напитками в подвальном кафетерии.
Нынешнее мирское общество мало во что верит так же истово, как в образование. Со времени эпохи Просвещения образование – от начальной школы до университета – представлялось наиболее эффективным средством от широкого спектра самых серьезных социальных болезней; столбовой дорогой к формированию цивилизованного, процветающего и здравомыслящего гражданского общества.
Что объединяет эти амбициозные и соблазнительные заявления, так это их страстность… и неопределенность. Не очень понятно, каким образом образование может развернуть студентов к великодушию и истине от греха и ошибок, хотя что тут можно сделать, кроме как пассивно ждать согласия человека на движение к этой высокой цели, учитывая, что она так знакома и столь прекрасна.
Тем не менее представляется справедливым разобраться в этой высокопарной риторике в свете неких приземленных реальностей, которые открываются во второй половине обычного понедельника на факультете гуманитарных наук современного университета, расположенного в северной части Лондона.
Выбор факультета не случаен, поскольку декларирующие изменения и лирические заявления от лица образования практически всегда связаны с гуманитарными науками, а не с эндокринологией или биостатистикой. Именно изучение философии, истории, искусства, классики, языков и литературы должно внести наибольший вклад в реформирование человеческой общности.
В угловой аудитории на седьмом этаже группа студентов второго курса слушала лекцию о реформе сельского хозяйства во Франции восемнадцатого века. Профессор, положивший на изучение этого предмета двадцать лет, говорил, что причиной падения урожайности между 1742-м и 1798 годами стали не столько погодные условия, сколько относительно низкая цена на землю, занятую сельскохозяйственными угодьями, что толкало землевладельцев вкладывать деньги в торговлю, а не в повышение плодородия почвы.