Она попыталась утопиться, но какой-то английский морской офицер вытащил ее из Средиземного моря при лунном свете.
Однажды в маленьком ресторанчике в бухте Хуана, она подцепила смазливого итальяшку, владельца гаража, у которого был гоночный автомобиль марки «бугатти».
Она сказала ему, что собирается купить у него машину, и пригласила к себе, чтобы вместе с ним на ней покататься;
друзья ее отговаривали, говорили ей: ты посмотри на него получше, ведь он же простой механик! – но она им не внимала, настаивала на своем, так как уже пропустила несколько стаканчиков (стоило ей опрокинуть несколько рюмок, как ей становилось на все на свете наплевать, ее интересовали тогда только пригожие молодые люди);
она села рядом с ним;
намотала на шею своей быстрой длинной рукой тяжелый шарф с бахромой и
повернувшись, сказала
с сильным калифорнийским акцентом, от которого никогда так и не освободился ее французский:
– Прощайте, друзья мои, я еду навстречу славе!
«Adieu, ruyawis, je vais a le gloire!»
Механик, включив скорость, рванул вперед.
Тяжелый шарф, шлейфом волочившийся за ней, попал в спицы колеса, намотался на них. Она сильно ударилась головой о боковину дверцы. Шофер тут же затормозил. Сломаны шейные позвонки, расквашен нос. Айседора умерла.
От его внимания не ускользает ни одна деталь жизненных потребностей человека. Может, на бумаге выглядит глупо такое выражение, но он знает, как наращивать мозги. Если вы становитесь жертвой физического заболевания, то он может устранить боль. Он может порекомендовать вам, как следует решить все супружеские проблемы, все проблемы совместной жизни. Он – большой эксперт в вопросах секса
– Могу побиться об заклад, что и сегодня Фред явится в таком же разобранном виде и от него будет разить спиртным на милю!
В таком состоянии он, конечно, нуждался в помощи Маджи с ее фонарем, так как до дома приходилось идти по скользкому и узкому дощатому тротуару. Когда она была совсем маленькой, то думала, что он так смешно ходит, выйдя из вагона, потому что очень устал после этой чудовищно тяжелой работы в городе, но когда ей исполнилось то ли восемь, то ли девять, Энгис объяснила ей, что иногда мужчины напиваются, хотя делать этого не следует. Поэтому как только показывались огни поезда, идущего из Озон-парка по длинной эстакаде, всякий раз опасения будоражили ей душу.
Иногда он вообще не приезжал, и она возвращалась домой вся в слезах; но когда все было хорошо, он обычно живо соскакивал с лесенки вагона, такой большой, широкоплечий, в своем широком пальто, пахнущем трубочным табаком, и, наклонившись над ней, быстро поднимал ее и, целуя, сажал себе на плечо вместе с фонарем.
– Ну как ты тут поживаешь, маленькая миленькая папочкина дочурка?
Какой счастливой, какой гордой она чувствовала себя, ухватив его за шею, когда они проходили мимо этого гадкого старика Бемиса, и Фред говорил тому своим гортанным глубоким голосом через толстый вязаный шарф: «Спокойной ночи, командир!» Окна вагонов, освещенные желтоватым светом, медленно удалялись, красные огни состава на хвосте, как глаза гусеницы, становились все меньше и меньше, затем вообще сливались в один, а вскоре и сам поезд исчезал с эстакады и теперь мчался где-то, невидимый, по направлению к Хеммелсу. Она все время подскакивала у него на плече, когда он вдруг, убыстряя шаг, переходил на бег по узкой деревянной тропинке, и чувствовала, как напрягаются его мышцы, когда он сильнее прижимал ее к себе, чтобы она не упала. Он еще издалека кричал Эгнис: «Ну, оставили мне хоть что-нибудь поужинать?» – а Эгнис подходила к двери, широко улыбаясь и вытирая руки о фартук, и большая кастрюля с супом уже дымилась на печи, а на кухне было так тепло, чисто, так уютно, и они разрешали Маджи допоздна сидеть с ними, покуда у нее не начинали слипаться веки, словно этот дрема, песочный человек, пришел посыпать ей песочком глаза, чтобы она скорее засыпала.
Ему, по-видимому, тоже хотелось послушать увлекательные рассказы Фреда о бильярде, о тотализаторе, о скачках на ипподроме и об ужасных драках в городе.
Потом Эгнис относила ее в кроватку в холодной комнате, а Фред стоял, склонившись над ней, покуривая трубочку, рассказывал ей о кораблекрушениях у Огненных островов, как он служил в береговой охране, а она его внимательно слушала, слушала, покуда яркий свет, проникавший сюда из кухни через щели в двери, не становился все более рассеянным, и Маджи, несмотря на все свои потуги не засыпать, так как ей ужасно нравилось слышать мурлычущий голос Фреда, уже ничего не могла поделать с собой, – очевидно, этот песочный человек сегодня опоздал на свой поезд и теперь стоял за спиной отца, готовый еще подсыпать песочку ей в глаза, и тогда она все же засыпала.
Она становилась старше, уже училась в начальной школе в Роквей-парк, и былое удовольствие доводилось получать все реже. Фред все чаще и чаще приезжал пьяным или вообще не приезжал. И тогда Эгнис начинала рассказывать ей занимательные истории о давних днях, о том, как тогда было весело, и тут Эгнис вдруг неожиданно обрывала свой рассказ и начинала плакать, но, поплакав и успокоившись, продолжала рассказывать Маджи, какие они были закадычные подружки с ее матерью, о том, как обе они работали продавщицами в магазине «Сигел Купер», торговали искусственными цветами, как ходили по воскресеньям на пляж в Манхэттене, который был куда лучше пляжа на Кони-Айленде, но не такой дорогой, как у «Ориент-отеля», – на тот небольшой пляжик, на котором Фред служил спасателем.
– Видела бы ты его тогда, его мускулистое загорелое тело, он был там самым красивым мужчиной изо всех…
– Но он и сейчас красивый, Эгнис, не так ли? – с тревогой в голосе спрашивала Маджи.
– Конечно, дорогая, конечно, но нужно было поглядеть на него тогда, в те далекие годы…
Потом Эгнис рассказывала ей о том, как ему всегда везло на скачках, скольких людей он спас на водах и все спасенные им, если у них были концессии, ежегодно выписывали ему премию, и у него в карманах всегда было полно денег, и он всегда так весело, так беззаботно смеялся, он такой милый парень.
– Но у него был один недостаток, который его и погубил, – объяснила Эгнис. – Он никогда не мог никому отказать, твердо сказать «нет».
Эгнис рассказывала ей о свадьбе, о флердоранже, и о свадебном пироге, и о том, как умерла ее мать при родах.
– Она отдала свою жизнь за твою, никогда не забывай об этом, – сказала Эгнис, и Маджи сразу стало не по себе, просто ужасно.
И вот однажды, когда она, Эгнис, пришла с работы домой, она увидела его – он стоял напротив ее дома на тротуаре, в котелке, в нарядном черном костюме и предложил ей выйти за него замуж, потому что она лучшая подруга Марджери Риан, и они поженились, но Фред так и не сумел пережить своего несчастья, не мог никому сказать «нет». Поэтому начал пить, потерял свою работу на Голландском пляже, и никто больше его не брал ни на одном из пляжей из-за его дурной репутации, потому что он слыл пьяницей и драчуном, и тогда они переехали в Брод-Чэннел, но зарабатывали немного на продаже наживки рыбакам, на аренде гребных лодок, на обедах, которые они время от времени устраивали прямо на берегу. Тогда он нашел себе работу в салуне с баром на Ямайке, потому что у него такой заразительный смех и он такой пригожий, и всем он так нравился. Но это еще быстрее губило его.
– Во всем мире нет лучшего человека, чем Фред Доулинг, когда он трезвый, такой, как обычно… Никогда не забывай об этом, Маджи.
И тогда они обе начинали плакать, а Эгнис все время спрашивала, любит ли она ее так же крепко, как мать, а Маджи сквозь слезы отвечала, что да, люблю, Эгнис, дорогая.
– Ты всегда должна любить меня, – продолжала Эгнис, – потому что, очевидно, Богу было угодно лишить меня своих детей.