Еще больше драк, разбитых голов, отдавленных ног. Когда удалось оттеснить публику от траурного зала, сотни женщин, в состоянии грогги, были допущены проститься с несчастным покойником.
все они утверждали, что они бывшие его партнерши по танцу, по сцене, родственницы, кинозвезды; каждые несколько минут перед его гробом падали в обморок девушки, которых тут же приводили в чувство журналисты, заносили их имена, адреса в записную книжку, и теперь они могли не сомневаться, что их имена непременно появятся в газетах. Гробовщики Фрэнка Е. Кэмпбелла, носильщики гроба, достойные плакальщицы в черных одеждах с траурными повязками на руках были на грани нервного срыва. Даже сам босс похоронного бюро отдал дань такой широкой рекламе.
Только через два дня после начала столпотворения полицейские очистили улицы, лишь после этого удалось доставить по ним множество венков и букетов цветов из Голливуда, что, конечно, нашло свое достойное отражение во всех вечерних газетах.
В церкви служба прошла более спокойно. Но для этого полицейским пришлось оцепить все вокруг за четыре квартала.
На заупокойной службе присутствовали многие знаменитости.
Его жена, теперь любимая всей Америкой, в маленькой соломенной черной шляпке с черной лентой, с черным бантом сзади, на затылке, в черной горжетке, наброшенной на черное платье с кружевным белым воротничком и с кружевными манжетами, шла, горько рыдая, за гробом,
накрытом покрывалом из красных роз,
присланным какой-то кинозвездой, которая и сама появилась на похоронах под густой вуалью и упала прямо на улице в обморок. Ее тут же доставили в ее номер в отеле «Амбасадор», и там, придя в себя, она демонстрировала репортерам письмо, якобы написанное одним из врачей Валентино, который подтверждал, что перед самой своей смертью Валентино назвал ее своей будущей невестой.
Какая-то молодая особа покончила с собой в Лондоне.
Родственников, прибывавших из Европы, встречали полицейские резервисты, а на всех итальянских флагах появился черный креп. Бывший чемпион по боксу Джим Джеффри сказал: «Да, он добился славы». Он разрешил цитировать свою фразу о том, что усопший был отличным боксером, и обожал его, чемпиона.
Траурный поезд отправился в Голливуд.
В Чикаго несколько человек получили ушибы, когда пытались пробраться ближе к гробу, но это событие не нашло должного освещения, и сообщение об этом попало лишь на внутренние полосы газет.
Поезд с телом кинозвезды прибыл в Голливуд, и снимок попал лишь на двадцать третью страницу «Нью-Йорк тайме».
шум постоянно разбиваемый носом судов волн из невидимой темной волнующейся мглы беспорядочно долетает до распахнутых створок окон этих чутких позвякивающих щупалец пропускающих весну
сегодня вечером наши суда куда-то выходя чтобы стать еще одной точкой на пунктирной линии стать в строй стать одним из
заложите старый плащ неуверенности в котором вы горбясь шагаете один вызывая на сетчатке глаза перевернутое изображение не поддающееся сколько ни старайся ярким четким словам помнящим свет и тень мучительно пытаясь
восстановить вчерашний день вырезать бумажные фигурки из газет стимулировать рост искажать газетным шрифтом лица гладкие или морщинистые на разных попахивающих ячменным напитком скоростях времени
сегодня вечером комната наполняется пульсацией, гамом отъезда исследователь собирает предметы первой необходимости тренируется готовится к началу
лучше сначала уличная прогулка вверх по городу вдоль пристаней под эстакадой надземной железной дороги заглядывая в лица таксистов водителей грузовиков стариков жующих что-то в закусочных пьяных бродяг несущих околесицу блюющих в темных аллеях что там читает продавец газет? а что нашептывал этот пожилой итальяшка продающий жареные каштаны этой толстухе за банками с солеными огурцами? куда бежит эта невзрачная девушка взбегающая по эскалатору в метро? о чем это шутит коп со своим товарищем говорит ему что-то через улицу? чмок поцелуя двух слившихся теней под крыльцом дома из песчаника брюзжащие лица на углу улицы их черные зевы из которых вырываются вопли при глухом ударе свистящее шарканье убегающих но что там за происшествие?
сегодня сейчас
но вместо этого вы обнаруживаете самого себя если самое себя это тот самый мающийся животом симулянт частый спутник ваших бесцельных прогулок что охота за работой позабыта вы не обращаете больше внимания на доску объявлений где мелом начертано столько самого разнообразного будущего игнорируете ее
среди жующих покусывающих китайцев Талии
уши гудят от грохота чужих гонгов гоготанья погремушек завывания не воспринимаемых флейт кудахтанья писка невнятного разговора музыкального кривляния из Другого мира застывшие позы в костюмах
не опознанный никем чужак
направление его неизвестно
надвигает шляпу на лицо да есть ли оно у него?
Сидя за письменным столом Нэта Бентона, он курил сигарету, стараясь сбросить пепел точно в надраенную до блеска медную пепельницу.
Зазвонил телефон, девушка с коммутатора сказала:
– Мистер Андерсон… Мистер Бентон попросил меня извиниться перед вами, он задержится еще на несколько минут. Скоро вернется.
Через несколько минут в узкой щели приоткрытой двери на самом деле показалось тонкое бледное лицо, голова, как всегда, торчащая на длинной худой, как у цыпленка, шее.
– Хелло, Чарли… сиди, не уходи.
Чарли выкурил еще одну сигаретку до его окончательно прихода.
– Готов поспорить, ты, наверное, умираешь с голоду, – сказал он.
– Ничего, Нэт, не беспокойся. Вот сидел, любовался прекрасным видом из окна.
– Каким видом? Ах, этим… Знаешь, кажется, мне за всю неделю, с понедельника до пятницы, ни разу не удается выглянуть в окно. Между прочим, старик Вандербильт начинал на одном из этих красных пассажирских паромов. Порой мне кажется, что оторвись я от этого проклятого телеграфного аппарата, который мне передает последние биржевые известия, то чувствовал бы себя гораздо лучше… Ладно, пошли, нужно прежде перекусить.
В лифте Нэт Бентон все продолжал говорить:
– Послушай, ты на самом деле такой клиент, которого не так-то просто разыскать.
– Сегодня, по-моему, я впервые за целый год снял с себя рабочий халат! – засмеялся Чарли.
Они вышли через вращающиеся двери на улицу. Холодный ветер обжег им лица.
– Знаешь, Чарли, о твоих ребятах много говорят на улице… «Эскью – Мерритт» прибавила вчера пять пунктов. На днях приезжал какой-то парень из Детройта, отличный паренек, нужно сказать… ну, знаешь, с завода Терна… повсюду искал тебя. Мы договорились позавтракать с ним в следующий раз, когда он будет здесь.
На углу, под эстакадой надземной железной дороги, им в лицо ударил резкий, ледяной порыв ветра, на глазах выступили слезы. На улице толчея, вальяжные мужчины, мальчишки-рассыльные, красивые стенографистки, у всех озабоченные взгляды, поджатые, как и у Бентона, губы. «Сегодня очень холодно!» – Бентон с трудом ловил ртом воздух, теребя воротник пальто. Они, нырнув в неприметный подъезд, спустились в подвальный ресторан, откуда доносился приятный запах свежевыпеченных горячих булочек. С раскрасневшимися лицами сели за столик, углубились в меню.
– Знаешь, – сказал Бентон, – у меня такое ощущение, что твои ребята сейчас собираются делать неплохие деньги там, у себя.
– Да, пришлось немало повозиться, чтобы поставить компанию на ноги, – отозвался Чарли, погружая ложку в тарелку с гороховым супом. Он на самом деле хотел есть. – Стоит только на минуту отойти, как что-то начинает ломаться, все идет сикось-накось. Но теперь у меня замечательный парень, мастер, прежде работал на заводе Фоккера.
Нэт жевал бутерброды с холодным ростбифом, запивая их молоком с растопленным в стакане маслом.
– У меня такое скверное пищеварение, не лучше, чем…
– Чем у Джона Д. Рокфеллера, – подсказал Чарли.
Они засмеялись.
Бентон вновь вернулся к разговору:
– Послушай, как я уже сказал, я ни черта не смыслю в производстве, но всегда придерживался твердого мнения, что секрет добывания денег в бизнесе заключается в одном – в умении подбирать нужных людей, которые будут на тебя работать. Все просто – ты работаешь на них, они на тебя. В конце концов, твои парни гонят продукцию там, в Лонг-Айленд-Сити, но если ты хочешь делать деньги, то для этого должен приезжать сюда… Не так ли?
Чарли, оторвав взгляд от сочного куска мяса, который собирался резать, громко засмеялся.
– Конечно, – сказал он. – Нельзя же всю жизнь проторчать у кульмана.
Они немного поговорили о гольфе, а когда им принесли кофе, Нэт Бентон сказал:
– Чарли, я хотел кое-что сообщить тебе, потому что ты друг Олли и семьи Хамфриз, ну и все такое прочее… Накажи своим ребятам, чтобы не продавали акции.