— В моих разговорах это слово редко всплывает, но, я думаю, ты права. Так что, твоя супружеская жизнь скучнее, чем ты ожидала?
— Я и сама не знаю, чего ожидала.
— Может, ты ожидала чаще видеть Артура? Кстати, где он на этот раз?
— В Монреале. Завтра вернется. Он вечно куда-нибудь уносится по делам. Корниш-трест, конечно, требует постоянного внимания.
— Ну… я бы и хотел дать тебе какой-нибудь хороший совет, но не могу. Все семьи разные, и всем приходится искать свое решение. Я считаю, тебе нужно обязательно вернуться к работе и найти какое-нибудь собственное занятие, связанное с наукой, но, кроме этого, мне совершенно нечего тебе посоветовать…
— И не надо ничего советовать. Огромное спасибо тебе за то, что ты меня выслушал. У нас вышел настоящий, правильный
Дорогой кузен Артур!
Да, именно кузен, потому что ты племянник моего отца, покойного Фрэнсиса Корниша, так что мы с тобой из одного стойла, как говорят мои коллеги. Я давно уже должна была тебе написать, но закрутилась — дела по фирме и все такое. Ты, конечно, не хуже меня знаешь, как это бывает. Но я первый раз услыхала про тебя прошлой весной, когда канадский коллега спросил, знаю ли я тебя, и оказалось, что ты у себя в стране большая шишка. Конечно, я и раньше знала, что на нашем фамильном древе где-то сбоку болтаются канадцы, потому что мой дедушка, тоже Фрэнсис Корниш — и отец твоего дяди, который был моим отцом, — ой, получается очень запутанно! В общем, он женился на канадке, но мы с ним никогда не были знакомы, потому что он занимался чем-то очень секретным, и я даже не буду притворяться, что хоть что-то в этом понимаю. И мой отец тоже. В семье про него никогда не упоминали по ряду причин, в том числе и потому, что он сам был очень секретный. «Вообщем», как сейчас пишут, он был моим отцом, и в некоторых отношениях очень хорошим отцом, потому что щедро заботился обо мне в смысле денег, но я ни разу его не видела с тех пор, как была слишком маленькая, чтобы его как следует узнать, — в общем, ты понял. Он женился на своей кузине Исмэй Глассон — темной лошадке, насколько я понимаю, — и меня воспитали в семейной усадьбе, не в Чигуидден-Холле, а в Сент-Колумбе, потому что моей бабушкой была его тетя Пруденс, и там она как раз жила с дедушкой, которого звали Родерик Глассон.
Ой, что это я! Конечно, она с ним жила в том смысле, что она была его женой, — здесь все чисто, уверяю тебя. Сент-Колумб в конце концов пришлось продать, и там теперь птицефабрика, но мне удалось купить флигель, и теперь я оттуда руковожу своей маленькой конюшней — я главная шишка в «Пони-клубе западных графств», как ты видишь по бланкам, на которых я пишу это письмо. Боюсь, у меня просто нету никакой другой бумаги, потому что я прямо по свои обширные бедра увязла в бизнесе по разведению пони, а он скучать не дает — ты не поверишь! Короче, в ноябре я приезжаю в Канаду, потому что меня пригласили судить на вашей Королевской зимней ярмарке — прыжки через барьеры и все такое, — и, насколько я понимаю, там будут участвовать детки, которые просто обожают своих пони и мечтают выиграть! Я жду не дождусь, когда их увижу! Я и тебя хотела бы увидеть. Так что я тебя наберу, когда пони-бизнес меня отпустит, и, может, у нас получится попить чайку и обменяться семейными новостями! Наверняка ты про меня вообще не слыхал, разве что кто-нибудь упомянул про Малютку Чарли — это я! И не такая уж я теперь малютка, скажу тебе! Так что надеюсь тебя увидеть, шлю тебе миллион родственных поцелуев, хоть мы еще и не знакомы!
С любовью,
Чарлотта Корниш
— Ты знал, что у дяди Фрэнка был ребенок? — спросила Мария.
— Я знал, что он оставил пожизненное содержание с ежеквартальной выплатой некой Чарлотте Корниш, — мне сказал Артур. Но это могла быть какая угодно престарелая родственница. Я видел в приходской книге запись о браке Фрэнсиса и его кузины Исмэй Глассон, но ни слова о ребенке. Какой бы я ни был идиот, но, шныряя по Корнуоллу, я все же разнюхал, что Фрэнсис был женат на Исмэй Глассон. Но когда я начал наводить о ней справки, все пришипились и сделали вид, что ничего не знают. И никто ни слова не сказал ни про Малютку Чарли, ни про «Пони-клуб». В общем, детектив из меня так себе. Конечно, все Глассоны куда-то пропали, а когда я связался с сэром Родериком, ныне живущим в Лондоне, он отнесся к этому крайне холодно и не нашел времени со мной повидаться. Подумать только! Но Малютка Чарли, судя по всему, не мастерица писать письма.
— Но она — живая, настоящая. Она должна была что-нибудь слышать про дядю Фрэнка, хоть она его и не помнит. Может, это золотая жила для твоей книги, а, Симон?
— Я слишком осторожен и не ожидаю ничего такого. В этом письме как будто слышится фырканье и ржанье, верно? Но оно — как луч света в очень темном царстве нашего неведения о жизни Фрэнсиса Корниша.
— Значит, мы оба что-то почерпнули из этого
Даркур ушел, и Мария отправилась в постель, оставив Артуру записку с просьбой разбудить ее, когда он приедет из аэропорта. Мария всегда так делала, и Артур всегда игнорировал эти просьбы — он был очень заботлив и не желал понимать, что она хочет, чтобы ее разбудили, хочет его видеть и говорить с ним.
Мария не стала читать книгу, чтобы уснуть. Она, как правило, не читала в кровати. Вместо этого она обдумывала какую-нибудь тему, которая ее в конце концов усыпляла. Что-нибудь серьезное, надежное, старую знакомую тему, но не слишком трудную, чтобы не прогнать сон.
Что выбрать на сегодня? Даркур велел Марии не подавлять свою раблезианскую натуру; не морить голодом полнокровный раблезианский юмор, который в полной мере принадлежал ей до встречи с Артуром; не ужиматься до размеров обычной жены, а то она не сможет быть настоящей женой. Хорошая тема, наводящая сон, — семикратный смех Бога. Кажется, о гневе Бога, о Его отмщении, о карах и многоразличном недовольстве современный мир и без того хорошо знает, даже несмотря на все и всяческие попытки выкинуть Бога из головы.