— Боже мой, да никто не может сделать никому другому самое лучшее. Это и для себя-то не всегда получается. Мэри-Джим звезд с неба не хватает, но, Бог свидетель, она красива, и ты из-за этого потерял последние мозги. Добрые намерения могут привести к ужасному несчастью, но пока длится любовь, длятся и они, и вот мы имеем то, что имеем. Ты не так уж оплошал. Поймал вожделенного англичанина.
— Я не собирался ловить никаких англичан! Но ее надо было выдавать замуж, а где в этом городе или даже в Оттаве я бы нашел подходящего жениха?
— Вечная проблема богатых наследниц-католичек: где найти мужа на ее уровне?
— В Англии я встречал весьма достойных католиков.
— Весьма достойных? Надо думать, ты хочешь сказать — высокородных, богатых и образованных? Я ничего не говорю, это и само по себе немало. Но в результате у тебя на руках оказался Корниш.
— А чем он плох?
— Да ладно! Ты прекрасно знаешь чем. Помнишь бумажку, которую ты подписал?
— Он тогда загнал меня в угол, не буду отрицать. Но он оказался лучше, чем я думал. Пожалуйста, никому не говори, но скоро мы услышим о нем кое-что интересное.
— Чем это он занялся?
— Он этим занимался всю войну. Почти все время делал что-то очень секретное и, насколько я понимаю, опасное. Когда выйдет очередной список награждений, он станет кавалером ордена Британской империи, сэром Фрэнсисом! А моя девочка будет леди Корниш. Что теперь скажешь?
— Скажу, что я рад за тебя и за Мэри-Джим. Может, не очень рад за Джерри О’Гормана и Мэри-Тесс. Потерять рыцарское звание только для того, чтобы свояк тут же отхватил себе другое, — им это окажется не по нутру.
— О, то было всего лишь папское рыцарство; это — гораздо серьезней.
— Ты меня поражаешь! «Всего лишь папское рыцарство». Ты заговорил почти как протестант.
— В этой стране, если занимаешься финансами, приходится сидеть за одним столом с протестантами. Они правят бал. Католиков и евреев просят не беспокоиться. А я очень крепко подумываю о том, чтобы заняться финансами.
— Тебе что, денег не хватает?
— То, чего человеку не хватает, и то, чего он хочет, — это могут быть совсем разные вещи. Не забывай, я из очень бедной семьи и ненавижу бедность — это у меня в крови. А теперь слушай: торговля лесом уже не та, что была; этот рынок меняется, а я не хочу меняться вместе с ним. Я хочу чего-то совсем нового.
— В твоем возрасте?
— А что такое? Мне всего шестьдесят семь. Мне приходится думать о других. Ты знаешь, что уже много лет люди — вдовы, старики и так далее — приходят ко мне и просят позаботиться об их деньгах.
— И ты это делаешь, причем с выгодой для них. И для меня тоже.
— Да, но мне это не нравится. Ты мне доверяешь, и я этому рад, но бизнес не может строиться на личном доверии. В бизнесе никто не должен нести единоличную ответственность за деньги другого человека. Вот я и думаю разделаться с древесиной и учредить одну из этих компаний доверительного управления.
— В Блэрлогги? Не слишком ли мелкий масштаб?
— Нет, не в Блэрлогги. В Торонто.
— В Торонто? Ты с ума сошел! Почему не в Монреале? Все большие деньги — там!
— Есть и другие большие деньги, и они на западе, и центром для них станет Торонто. Это еще не случилось, но в таких делах приходится бежать впереди паровоза.
— Ты бежишь далеко впереди меня.
— Правильно, так и должно быть. Почему бы нет? Ты доктор — и заботишься о моем здоровье; я финансист — и забочусь о твоих деньгах.
— Ну что ж… Так когда ты делаешь большой шаг?
— Уже сделал.
Об этом мало кто знает, но недавние события меня подтолкнули. Джерри О’Горман и Мэри-Тесс хотят выбраться из Блэрлогги: после той неприятной истории они его больше не любят. Они переедут в Торонто, и Джерри наладит дело.
— Боже мой! А он справится с таким масштабом?
— Да. У него масса еще не раскрытых способностей. И он честный.
— Честный! А как же Блонди Утронки?
— Честный в том, что касается денег. Женщины — это другое дело. Я ему сказал, чтоб больше никаких хождений налево, и Мэри-Тесс держит его под каблуком. Он справится. У него отличные организаторские способности, и люди его любят.
— Он не протестант.
— Пока нет. Но уже и не такой добрый католик, каким был раньше, до того как этот святой крысеныш Бодри постарался. Дадим ему время и Торонто и посмотрим, что выйдет. Хотя это даже и не так важно. Я тебе говорил, что Корнишу дают рыцарское звание?
— Я что-то не пойму, куда ты клонишь.
— Ну гляди. Трест Корнишей: Джерри будет исполнительным директором, я — председателем совета директоров (и будь уверен, вся настоящая власть останется у меня), а президентом — сэр Фрэнсис, вывеска всего бизнеса. А уж Корниш-то — махровый протестант. Кому и знать, как не мне.
— А он согласится?
— Куда он денется. Он все время приставал ко мне, чтобы я устроил его к себе в компанию, и вот — местечко прямо как на заказ.
— А он справится?
— Он далеко не дурак. У него прекрасный послужной список, включая войну, а это многое значит. И он не хочет возвращаться в Блэрлогги. Как у президента, у него будет только та власть, которую я сам ему дам. По-моему, все вытанцовывается отлично.
— Хэмиш, я всегда говорил, что ты голова, но это — венец всего.
— Да, все неплохо выходит. Совсем неплохо. Словно кусочки вдруг сложились в картинку.
— Любящим Бога все содействует ко благу.
— Джо, ты ужасный циник. Но если ты говоришь искренне, то ты прав. Даже третье поколение окажется при деле. Сыновья Джерри — славные мальчики и, когда вырастут, займутся банковским делом и будут работать в тресте.
— А что же юный Фрэнсис? Неужели Корниш допустит, чтобы его сына не приняли в большую игру?
— Фрэнсис — хороший мальчик. Он мне нравится больше всех остальных, и я не позволю оттеснить его в сторону. Но он не совсем тот человек, которого я стал бы готовить к работе банкира. Впрочем, это беда небольшая: Мэри-Джим написала матери, что скоро на свет появится еще один юный Корниш. Если это мальчик — а вероятность, как ты всегда говоришь своим пациентам, пятьдесят на пятьдесят, — он попадет в семейное дело, когда вырастет, а это у нас теперь — финансы, отличный бизнес.
— Надеюсь только, что с ним все будет в порядке.
— Джо, о чем ты?
— Ты забыл про этого, наверху?
— Он же не сын Корниша. С Корнишем все в порядке. Отец этого несчастного создания наверняка дегенерат.
— Но он и сын Мэри-Джим тоже.
— Не понял.
— Слушай, Хэмиш. Ты знаешь, я не люблю говорить неприятные вещи…
— Джо, я тебя знаю, ты обожаешь говорить неприятные вещи.
— Это недостойный выпад против старого друга. Но помни, что я — человек науки, а науке приходится глядеть в лицо фактам, в том числе неприятным. Ребенок рождается у двоих людей, и, если с ребенком что-то не так, который из двоих виноват? Ты сказал мне, что отец этого бедного адиёта — неизвестно кто, солдат…
— Одному Богу известно, что он собой представлял. Возможно, сгнил от дурных болезней.
— Нет, очень маловероятно, потому что иначе это как-то сказалось бы и на Мэри-Джим, а я за все годы ничего такого не видел.