Она упросила Леонтину, которая по-прежнему нежно любила ее, прятать в своем сундуке эту тетрадь в красной обложке, содержавшую ежедневные заметки и поэтические пробы пера. Однако она все же прибегла к наивной предосторожности, называя там свою мать Клитемнестрой, отца Агамемноном, а мисс Бринкер – Боадицеей.
Господь, к Тебе иду, униженной и верной,
Нет сил, таланта нет – я это поняла,
Свою судьбу я с дрожью в сердце приняла,
Прошу лишь об одной я милости безмерной.
Коль недостоин мой порыв неимоверный
Тебя воспеть, мне укажи Твои дела,
Чтоб, выполняя их, душа моя могла
Всю преданность отдать, отдать свой пыл чрезмерный.
Господь, поэтов должен Ты благословлять.
Коль не могу творить, дозволь мне просто стать
Слугой Творца Божественного слова!
Дозволь мне диктовать, дабы отдать вовне
И выразить – пускай и голосом другого —
Непостижимый жар, трепещущий во мне.
Да, стать женой поэта, наблюдать за его работой, вдохновлять его, – это было бы прекрасно. Мне понравилась бы такая жизнь. Суждено ли мне прожить ее? Для этого нужно отказаться от всего посредственного и сохранить себя для великого человека… Я знаю, что он придет. «Я жду чего-то неведомого».
Он говорил таким извиняющимся тоном, что я сказала:
– Да я вас вовсе не упрекаю!
И он засмеялся.
4 июля 1912. – Вот мой жизненный план: до двадцати одного года – совершенствоваться. Боадицея может еще многому научить меня. Составить список ста величайших книг человечества и все их прочесть. Изучить историю – всю мировую историю. А также всех философов. Подготовить себя к тому, чтобы стать подругой человека, достойного моих идеалов. И начиная с двадцати одного года искать Его. Любой ценой покинуть Сарразак. Если когда-нибудь удастся встретить Его, то навеки привязать к себе. Я хочу великой жизни, посвященной поэзии и любви. Мне безразлична смерть в молодом возрасте, но я хочу жить и умереть благородно.
5 июля 1912. – Письмо от Сибиллы. Она по-прежнему моя подруга, и я ее люблю, хотя считаю глупенькой и фривольной. Она подробно описала мне супружескую жизнь Блеза и Катрин – пары, которая так понравилась мне в детстве (медовый месяц и лунный мед). И вот нате вам: у хорошенькой Катрин уже три дочери.
Она подробно описала мне супружескую жизнь Блеза и Катрин – пары, которая так понравилась мне в детстве (медовый месяц и лунный мед). И вот нате вам: у хорошенькой Катрин уже три дочери. «Этот Блез – просто мерзкий производитель! – пишет Сибилла. – А Катрин давно рассталась со своей осиной талией». Сибилла отличается стилем (или отсутствием стиля)
О первые цветы, как вы благоухали!
О голос ангельский, как нежно ты звучал
Когда уста ее признанье лепетали!
Кому же я скажу свое первое «да»? И скажу ли? Иногда мне кажется, что все мое тело говорит только «нет!».
Так, первая любовь – любовь к стране родной,
А после Бога ей любовью быть последней.
Оба этих стихотворения легко приписать Виктору Гюго, но нет, они принадлежат перу моего любимого Верлена. Поднимаясь к замку пешком, отец рассказывал мне об Африке и о той замечательной работе, которую проделывают французы, когда им не мешает ненависть местных бунтовщиков. Я почувствовала, как ему больно видеть, что люди его поколения – Дрюд, Лиоте – завоевывают целые империи, пока он принимает парад пожарных. Бедный папа, он поставил на кон свою жизнь из-за одного-единственного слова – и проиграл!
18 июля 1912.