Их французский словарь был беден, его испанский просто никакой. Президент, человек весьма любезный и образованный, юрист, спросил его о конституции 1875 года, которую Фонтен знал плохо. Он кое-как выкрутился, рассказав несколько анекдотов о Мак-Магоне, позабавивших присутствующих. В Альянс Франсез он говорил о защите и распространении французского языка. Прием у Сент-Астье, на котором присутствовало много красивых женщин, стал для него отдыхом. Долорес тоже там была, казалась очень оживленной, пользовалась успехом, но с ним говорила мало и даже, казалось, избегала.
«Она, разумеется, не хочет, чтобы заметили нашу близость, – подумал он. – И она права».
Пару раз она дружески махнула ему издалека. У нее была странная манера морщить лоб, отчего между глаз, над носом, появлялась забавная складка. Казалось, она говорила: «Да, может показаться, что я далеко, а на самом деле здесь, совсем близко от вас». Он поджидал этих знаков и даже умудрялся отвечать на них так, что прекрасные незнакомки, разговаривающие с ним о его лекциях, ничего не замечали. Около восьми к нему подошел Сент-Астье и вполголоса произнес:
– Глубокоуважаемый господин Фонтен, окажите мне честь. Я прошу вас остаться, когда схлынет эта толпа. Я хочу пригласить несколько друзей на небольшой ужин.
– Мне очень жаль, – ответил Фонтен, – но еще утром я пообещал госпоже Гарсиа, что поужинаю с ней.
– С Лолитой?.. Я буду счастлив пригласить и ее тоже.
– Вы очень любезны, господин министр. Увы! Это невозможно. Я хочу обсудить с этой молодой актрисой одну важную вещь: гастроли во Франции, переводы…
Обиженный и уязвленный отказом, Сент-Астье холодно произнес:
– Как вам будет угодно… Но я не министр.
Мгновение спустя Фонтен кивнул Долорес, и она, сдвинув брови, кивнула ему в ответ. С наивной предосторожностью, которая никого из присутствующих не обманула, он подождал, пока она не выйдет, и стал прощаться. Ее он настиг возле двери. Дом Сент-Астье находился на краю большой оливковой рощи, при этом, как ни странно, в самом центре города. Вдаль, насколько хватало глаз, тянулись узловатые стволы аккуратно высаженных деревьев. При свете луны блестели зеленые листья с белой, почти серебристой изнанкой.
– Какая греческая красота, – заметил Фонтен. – Можно подумать, что это античная роща, по которой бродили поэты, или, может, унылый, мрачный
– А вот и моя машина, – сказала она. – Садитесь, Гийом. Молодой человек выглядел грустным, еще более грустным, чем обычно, вам так не показалось?.. Цветы были подобраны просто божественно, и все-таки в доме чувствуется отсутствие женской руки…
– Он рассердился, потому что я оставил праздник, чтобы последовать за вами. Он хотел, чтобы мы оба остались на ужин, но ни за что на свете я не согласился бы лишить себя этого удовольствия: сбежать вместе с вами.
–
Кантри-клуб оказался особняком в испано-мавританском стиле дворца Мирафлорес, утопающим в цветах. Долорес заняла столик на террасе. Народу было не много. Фонтен, сидя напротив, чувствовал себя спокойным, расслабленным, счастливым.
– Что вы будете есть? – спросил он.
– О, я ем так мало! Обычно красное мясо с кровью и хорошее французское вино.
Он подумал, что гастрономическими пристрастиями она походит на Ванду.
Он подумал, что гастрономическими пристрастиями она походит на Ванду. Но если та набрасывалась на свой бифштекс, как тигрица, Долорес, съев два кусочка, больше не прикасалась к мясу и тянула стаканчик бургундского. Фонтен расспрашивал ее о жизни, и она рассказывала про
come se dice?..
– Кого?
– Альфонсины Сторни. Это крупнейшая поэтесса нашего континента… Она много страдала из-за мужчин и говорит об этом с такой скорбной красотой… Послушайте, Гийом…
Она запустила в волосы длинные пальцы и с воодушевлением продекламировала:
Tu me quieres blanca,
Tu me quieres casta,
Tu me quieres nivea…
– Переведите, Лолита!
– «Ты хочешь, чтобы я была чистой, / Ты хочешь, чтобы я была целомудренной, / Ты хочешь, чтобы я была белоснежной, / А твои губы испачканы всякой скверной, / Ты требуешь, чтобы я была чистой (да простит тебя Бог), / Ты требуешь, чтобы я была целомудренной (да простит тебя Бог)…» Это очень длинное стихотворение, я как-нибудь вам прочитаю… Но мысль такая: «Вы, мужчины, сначала отмойтесь от нечистот и тогда, став добродетельными, требуйте, чтобы я была чистой, чтобы я была целомудренной и белоснежной…»
Она посмотрела на него и с нежной улыбкой чуть откинула голову назад.
– Страх? Я никогда не был так счастлив, – ответил он.
– Закажите мне ликер, – попросила она.
– Ликер из лесных ягод?
– Sí.