Иногда ей воображалось, что Оуэн отзывчивей на ее любовь, нежели родная дочь. Но Эффи была еще ребенок, а Оуэн с самого начала был почти «достаточно взрослым, чтобы понимать» — и уж теперь-то понимал, молчаливо, но тем не менее постоянно показывая ей свое понимание. И это ощущение было фундаментом их близости. Было очень много такого меж ними, о чем никогда не говорилось или даже косвенно не упоминалось, однако это, даже при их редких спорах и размолвках, позволяло находить доводы, приводящие к конечному согласию.
Так размышляя, она продолжала следить за его приближением, и ее сердце забилось чаще при мысли о том, что она должна будет сказать ему. Но тут она увидела, что, дойдя до ворот, он остановился и после секундного раздумья свернул в сторону, словно намереваясь пойти через парк.
Она вскочила на ноги и помахала зонтиком, но он не видел ее. Несомненно, он намеревался вернуться с егерем, возможно, заглянуть на псарню, проведать ретривера, повредившего лапу. Неожиданно она решила догнать его. Она отбросила зонтик, сунула письмо за корсаж и, подхватив юбки, бросилась за ним.
Она была тоненькой и легконогой, но не могла припомнить, чтобы пробежала хотя бы ярд с тех пор, как носилась, играя с Оуэном, когда тот учился в младших классах, не знала она и что толкнуло ее сейчас на эту выходку. Знала лишь, что должна бежать, что ни в каком другом действии, кроме бега, не было бы достаточно веселья и юмора. Она бежала, повинуясь какому-то внутреннему ритму, желая физически выразить чувственный полет мыслей. Земля под ногами всегда была отзывчиво-упруга, и она испытывала радость, ступая по ней; но никогда та не была столь мягкой и пружинистой, как сегодня. Казалось, та и впрямь поднимается навстречу ее шагам, точно такое же чувство бывало у нее во сне — будто она, как по волшебству, скользит по сверкающим волнам, едва касаясь их ступнями. Воздух тоже будто расходился от нее волнами, унося косые лучи света и ароматы гаснущего дня. Задыхаясь, она шептала себе: «Какое сумасбродство!» (а кровь стучала в ответ: «Но это так восхитительно!») — и мчалась дальше, пока не увидела, что Оуэн заметил ее и идет навстречу.
Она остановилась и ждала, раскрасневшаяся и смеющаяся, сжимая письмо на груди.
— Нет, я не сошла с ума, — крикнула она, — но что-то в воздухе сегодня такое растворено… ты не чувствуешь?.. И я хотела поговорить с тобой, — добавила она, когда он подошел к ней, улыбнулась и взяла его под руку.
Он улыбнулся в ответ, но поверх улыбки она заметила тень беспокойства, которое последние два месяца лежало морщинкой на его переносице.
— Оуэн, не смотри так! Я этого не хочу! — повелительно сказала она.
Он рассмеялся:
— Ты сказала это совершенно как Эффи. А что ты хочешь? Чтобы я побежал с тобой, как бегаю с Эффи? Но мне не до игр! — запротестовал он, все так же легко хмурясь.
— Куда ты идешь?
— На псарню. Но в этом нет ни малейшей необходимости. Ветеринар осмотрел Гарри, с ним все в порядке. Если ты хочешь мне что-то рассказать…
— Разве я это говорила? Я вышла просто встретить тебя — спросить, хорошо ли поохотился.
На его лицо снова легла тень.
— Да никак я не поохотился. Больше того, даже не пытался. Мы с Джином просто побродили по лесу. Не было настроения убивать кого-нибудь.
Они шли одинаковой легкой походкой, оба почти одного роста, так что шагать в ногу им было естественно, как дышать. Анна снова украдкой взглянула на юное лицо, которое было на одном уровне с ее лицом.
— И все же ты сказала, что хочешь о чем-то поговорить, — прервал пасынок молчание.
— Ну… да.
Она невольно замедлила шаг, и они остановились под липами лицом друг к другу.
— Дарроу приезжает? — спросил он.
Она редко краснела, но при этом вопросе внезапно зарделась. Она гордо подняла голову:
— Да, он приезжает. Только что узнала. Приезжает завтра. Но это не… — Она поняла свою оплошность и попыталась исправить ее. — Или, пожалуй, да, в каком-то смысле по этой причине я и хотела поговорить с тобой…
— Потому что он приезжает?
— Потому что он пока еще не приехал.
— Значит, поговорить о нем?
Он с полушутливым добродушием посмотрел на нее, улыбаясь почти с братским пониманием.
— О нем?.. Нет-нет, я имею в виду, что хотела поговорить сегодня, поскольку это последний день, когда мы здесь с тобой одни.
— А, ясно.
Он сунул руки в карманы охотничьей куртки и топтался рядом с ней, глядя на мокрые дорожные колеи, как если бы предмет разговора потерял для него всякий интерес.
— Оуэн…
Он остановился и снова повернулся к ней лицом:
— Слушай, это бесполезно.
— Что бесполезно?
— Да всё, что все вы можете сказать.
Она спросила с вызовом:
— Я что, одна из этих «всех»?
Он не сдавался:
— Ну, тогда так: всё, что даже ты можешь сказать.
— Да ты совершенно не представляешь, что я могу сказать… или что имею в виду.
— Что, вообще?
Она привела этот довод, но только чтобы тут же привести другой:
— Да, но это в частности. Я хочу сказать… Оуэн, ты был такой замечательный.
Он засмеялся, и вновь нотка превосходства старшего брата над сестренкой послышалась в его смехе.
— Замечательный, — подчеркнула Анна. — И она тоже.
— О, и ты для нее замечательная! — по-мальчишески прозвучал его голос. — Я этого никогда ни на минуту не упускал. Хотя, в общем, ей всегда было легче, — бросил он.
— Думаю, что в общем — да. Что ж… — смеясь, подвела она итог, — тем более приятно услышать, что ты вел себя так же хорошо, как она, не так ли?
— Знаешь, я старался не ради тебя, — парировал он с притворной веселостью без малейшей нотки враждебности в голосе.
— Неужели? Может, хотя бы чуть-чуть и ради меня? Потому что, в конце концов, я же это поняла.
— Ты была ужасно добра, что делала вид.
Она засмеялась:
— Ты мне не веришь? Не забывай, мне приходится считаться с твоей бабушкой.
— Да, и с моим отцом… и, думаю, с Эффи… и с негодующими тенями Живра! — Он помолчал, словно подчеркивая свое мальчишеское презрение. — Включаешь ли ты сюда и покойного мсье де Шантеля?
Его выпад, похоже, не обидел мачеху. Она продолжала ласково убеждать:
— Да, я, наверное, кажусь тебе слишком зависимой от Живра. Возможно, так и есть. Но ты знаешь, вообще-то, я хотела просить тебя подождать и ничего не говорить твоей бабушке до ее возвращения.
Он подумал и сказал:
— Вообще-то, ты хотела, конечно, выиграть время.
— Да… но ради кого? Почему не ради тебя?
— Ради меня? — Он покраснел. — Ты не имеешь в виду?..
Она дотронулась до его руки и с серьезным выражением посмотрела в его прекрасные глаза.
— Я имею в виду, что, когда твоя бабушка вернется из Уши, я поговорю с ней…
— Ты поговоришь с ней?
— Да. Если только пообещаешь дать мне время…
— Время, чтобы она послала за Аделаидой Пейнтер?
— Ох, она несомненно пошлет за Аделаидой Пейнтер!
Упоминание этого имени заставило обоих развеселиться, и они обменялись смеющимися взглядами.