Ах, если бы он действительно понял, если бы он помог собрать ее разбитую жизнь, но чуть по-другому, чтобы не осталось никаких следов прошлого! Он всегда заставлял ее почувствовать, что она достойна лучшего, и она никогда так не нуждалась в утешении, как сейчас.
Снова и снова Лили съеживалась от мысли, что признанием поставит под угрозу любовь, потому что любовь — это все, что ей было нужно, любовь под вспышками страсти, сваривающая обломки ее самоуважения. Но она вспоминала слова Герти и крепко держалась за них. Она была уверена, что Герти знает о чувствах Селдена к ней, но в слепоте своей и помыслить не могла, что суждение Герти было окрашено эмоциями гораздо более жаркими, чем ее собственные.
Четыре часа застали ее в гостиной: она не сомневалась в пунктуальности Селдена. Но пришел и миновал назначенный срок, лихорадочно отмеряемый ударами нетерпеливого сердца. У нее было время перелистать реестр горестей и снова раздвоиться между импульсом довериться Селдену и страхом разрушить его иллюзии. Минуты шли, и желание броситься к нему за поддержкой становилось все нестерпимей: она не могла вынести груз страданий в одиночку. Придется рискнуть, ступить на хрупкий лед, но разве нельзя довериться своей красоте, чтобы преодолеть опасность и оказаться в укрытии под защитой его преданности?
Однако время неслось все быстрее, а Селден не приходил. Несомненно, его задержали где-то или он неправильно прочел ее поспешно нацарапанную записку, приняв «четыре» за «пять». Звон дверного колокольчика, когда стрелка миновала цифру пять, подтвердил это предположение, и Лили тут же решила в будущем писать более разборчиво. Звук шагов в зале, предваренный голосом дворецкого, заставил ее кровь бежать быстрее. Лили снова почувствовала себя бдительным и умелым творцом чрезвычайных ситуаций, а воспоминание о ее власти над Селденом наполнило ее внезапной уверенностью в себе. Но когда дверь гостиной открылась, она увидела Роуздейла.
Увиденное отозвалось резкой болью, но чуть погодя раздражение на неуклюжую судьбу и на собственную неосторожность (ну что ей стоило предупредить дворецкого, чтобы не пускал к ней никого, кроме Селдена?) смягчилось. Досадно, что Селден, когда придет наконец, застанет именно этого визитера, но Лили была мастерицей избавляться от нежеланной компании, а в нынешнем ее настроении на Роуздейла вообще можно было не обращать внимания.
Уже после нескольких минут общения его собственное видение ситуации стало Лили яснее ясного. Она нашла общую непритязательную тему для беседы — вечеринку у Браев (как раз хватит до прихода Селдена), но мистер Роуздейл, плотно усевшись у чайного столика — руки в карманах, ноги слишком свободно врозь, — сменил тему на более личную.
— Отлично заделали, еще бы, я полагаю, Велли Брай залез в закрома и не остановился, пока не выгреб достаточно. Конечно, там всякого было, чего миссис Фишер не ожидала увидеть, — шампанское было теплое, и пальто лежали кучей в гардеробе. И я бы потратил больше денег на музыку. Но это я, если мне надо чего, я готов платить, не в моих правилах идти к кассе, сомневаясь, стоит ли покупать товар. Мне мало развлекать, как это делает Велли Брай. Я предпочитаю что-нибудь доступней и нормальней, то, что мне самому по вкусу. И для этого надо всего две вещи, мисс Барт, — деньги и правильная женщина, чтобы их тратить.
Он помолчал, пристально рассматривая ее, пока она пыталась расставить чашки для чая.
— Я имею деньги, — продолжил он, прочистив горло. — Все, что я хочу, — это женщина. Я хочу сказать, что хочу заиметь ее тоже.
Он слегка подался вперед, положив руки на набалдашник трости. Ему случалось видеть, как Нед Ван Олстин и иже с ним сидят в гостиной в цилиндре и с тростью, и пытался изобразить такую же элегантную фамильярность.
Лили молчала, слабо улыбаясь и отсутствующе глядя на него.
Лили молчала, слабо улыбаясь и отсутствующе глядя на него. На самом деле она размышляла о том, что объяснение займет некоторое время и что Селден появится наверняка до того, как она откажет претенденту на ее руку. Ее задумчивый вид, отрешенный, но не отвращенный от собеседника взгляд казался мистеру Роуздейлу полным смутного воодушевления. А проявлений нетерпения он не любил.
— Я правда хочу ее иметь, — повторил он со смешком, призванным подтвердить его уверенность в себе. — И обычно получаю в жизни все, что хочу, мисс Барт… Я хотел денег — я их сделал больше, чем могу вложить, и теперь деньги вроде мне неинтересны, если я не могу их потратить на правильную женщину. Это то, что я хочу с ними сделать, я хочу, чтобы моя жена превратила всех женщин в карлиц. Я бы никогда не жалел о долларе, потраченном на нее. Но не всякая женщина способна на этакое, сколько на нее ни трать. Я читал в какой-то исторической книжке о девушке, которая хотела много золотых щитов или что-то в этом роде, ну, ей и накидали их, пока не погребли ее под щитами, убили то есть. И это имеет смысл, многие женщины выглядят так, будто их похоронили под драгоценностями. Чего я хочу — это женщину, которая будет держать голову выше кучи бриллиантов, которыми я ее забросаю. И когда я смотрел на вас той ночью у Браев, в простом белом платье, но будто с короной на голове, я сказал себе: «Черт, ей бы корону — она ее носила бы, словно в ней и родилась».
Поскольку Лили молчала, он продолжил, распаляясь по мере развития темы:
— Я вам скажу, и это несмотря на то, что такие женщины стоят больше, чем все остальные, вместе взятые. Если женщине безразлично, какие на ней жемчуга, они просятся быть лучше, чем у кого еще, и так со всем остальным. Вы ж меня понимаете, все, что напоказ, — дешевка. Короче, я хочу, чтоб моя жена плевала на весь мир, если ей того захочется. Я уверен, что деньги пошлы только в одном случае: когда о них думаешь, и моя жена никогда не унизится таким образом. — Он передохнул и добавил, неуклюже переходя на прежнюю манеру: — Полагаю, что вы знаете леди, которую я имею в виду, мисс Барт.
Лили подняла голову, просветлев перед брошенным ей вызовом. Даже в мрачном смятении ее мыслей звон миллионов мистера Роуздейла выделялся соблазнительной мелодией. О, и часть их могла бы избавить ее от презренных долгов! Но человек, стоящий за миллионами, становился все более непереносимым в свете ожидаемого прихода Селдена. Разница между этими двумя была гротескной, Лили едва сдержала улыбку, спровоцированную сравнением. И решила, что лучше идти напролом:
— Если вы имеете в виду меня, мистер Роуздейл, то я польщена, но, право же, не знаю, давала ли я вам повод…
— О, если вы хотите сказать, что не умираете от любви ко мне, то я еще в своем уме, чтобы понимать это. И я ведь говорю обиняками — вы же знаете, как надо говорить в таких обстоятельствах. Я чертовски запал на вас — дальше некуда, — и я всего лишь предлагаю вам план предприятия с предполагаемой прибылью. Вы не любите меня — пока что, — но вы любите роскошь, стиль, развлечения и не хотите думать о деньгах. Вы хотите удовольствий, но не сильно заботясь, откуда они берутся, и я предлагаю снабжение удовольствиями и их устройство.
Он замолчал, и она ответила с ледяной улыбкой:
— Здесь вы ошиблись, мистер Роуздейл, что бы ни доставляло мне удовольствия, я готова устроить это сама.
Она хотела намекнуть ему, что, если он подразумевает ее личные дела, она готова защититься и отрицать наветы. Но если он понял намек, это его не смутило, и он продолжил в том же тоне:
— Я не сказал ничего обидного, простите, если я говорю откровенно. Но почему вы не хотите ответить тем же — зачем вы городите всю эту чепуху? Ясно же, временами вы не можете не беспокоиться, и чертовски, — когда возраст поджимает девушку и ничего не случается, и даже прежде, чем она понимает это, все, что она хочет, исчезает и не возвращается к ней.