Смерть в душе. Странная дружба - Сартр Жан-Поль Шарль Эмар 2 стр.

Она посмотрела на них опытным угрюмым взглядом, потом повернулась к ним спиной.

— Какая красотка, — ребячески заметил Ричи.

— У нее вид потаскухи, — с обидой буркнул Гомес.

Он почувствовал себя под этим взглядом грязным и пот­ным. Она не потела. Ричи тоже был розовым и свежим в красивой белой рубашке, его вздернутый нос едва блестел. Красавец Гомес. Красавец генерал Гомес. Генерал скло­нялся над голубыми, зелеными, черными глазами, затуманен­ными трепетом ресниц; потаскуха увидела только малень­кого южанина с полсотней долларов в неделю, потеющего в костюме из магазина готового платья. «Она меня приня­ла за даго»1. Тем не менее он посмотрел на красивые длин­ные ноги и снова покрылся потом. «Четыре месяца, как я не имел женщины». Когда-то желание пылало сухим со­лнцем у него в животе. Теперь красавец генерал Гомес упивался постыдными и тайными вожделениями зрителя.

— Сигарету хочешь? — предложил Ричи.

— Нет. У меня горит в горле. Лучше б выпить.

— У нас нет времени.

Он со смущенным видом похлопал его по плечу.

— Попытайся улыбнуться, — сказал он. -Что?

— Попытайся улыбнуться. Если Рамон увидит у тебя такую физиономию, ты нагонишь на него страх. Я не про­шу тебя быть подобострастным, — живо добавил он в ответ на недовольный жест Гомеса. — Войдя, ты прикле­ишь к губам совершенно нейтральную улыбку и там ее и забудешь; в это время ты можешь думать о чем хочешь.

— Хорошо, я буду улыбаться, — согласился Гомес. Ричи участливо посмотрел на него.

— Ты тревожишься из-за сына?

— Нет.

Ричи сделал тягостное мыслительное усилие.

— Из-за Парижа?

— Плевать мне на Париж! — запальчиво выкрикнул Гомес.

— Хорошо, что его взяли без боя, правда?

— Французы могли его защитить, — бесстрастно отве­тил Гомес.

— Ой ли! Город на равнине?

1 Мексиканец (амер. жаргон).

— Они могли его защитить. Мадрид держался два с по­ловиной года...

— Мадрид... — махнув рукой, повторил Ричи. — Но зачем защищать Париж? Это глупо. Они бы разрушили Лувр, Оперу, Собор Парижской Богоматери. Чем меньше будет ущерба, тем лучше. Теперь, — с удовлетворением добавил он, — война закончится скоро.

— А как же! — насмешливо подхватил Гомес. — При таком ходе событий через три месяца воцарится нацист­ский мир.

— Мир, — сказал Ричи, — не бывает ни демократичес­ким, ни нацистским: мир — это просто мир. Ты прекрас­но знаешь, что я не люблю гитлеровцев. Но они такие же люди, как и все остальные. После завоевания Европы у них начнутся трудности, и им придется умерить аппетиты. Если они благоразумны, то позволят каждой стране быть частью европейской федерации. Нечто вроде наших Со­единенных Штатов. — Ричи говорил медленно и рассу­дительно. Он добавил: — Если это помешает вам воевать предстоящие двадцать лет, это уже будет достижением.

Гомес с раздражением посмотрел на него: в серых гла­зах была огромная добрая воля. Ричи был весел, любил человечество, детей, птиц, абстрактное искусство; он ду­мал, что даже с грошовым разумом все конфликты будут разрешены. Он не особенно почитал эмигрантов латин­ской расы; он больше ладил с немцами. «Что для него па­дение Парижа?» Гомес отвернулся и посмотрел на раз­ноцветный лоток продавца газет: Ричи вдруг показался ему безжалостным.

— Вы, европейцы, — продолжал Ричи, — всегда привя­зываетесь к символам. Уже неделя, как все знают, что Франция разбита. Ладно: ты там жил, ты там оставил вос­поминания, я понимаю, что это тебя огорчает. Но паде­ние Парижа? Что это значит, если город остался цел? После войны мы туда вернемся.

Гомес почувствовал, как его приподнимает грозная и гневная радость:

— Что это для меня значит? — спросил он дрожащим голосом. — Это мне доставляет радость! Когда Франко вошел в Барселону, французы качали головами, они го­ворили, что это прискорбно; но ни один не пошевелил и мизинцем. Что ж, теперь их очередь, пусть и они свое от­ведают! Это мне доставляет радость! — крикнул он в гро­хоте автобуса, который остановился у тротуара. — Это мне доставляет радость!

Они вошли в автобус за молодой женщиной. Гомес сде­лал так, чтобы при посадке увидеть ее подколенки; Ричи и Гомес остались стоять. Толстый мужчина в золотых очках поспешно отодвинулся от них, и Гомес подумал: «От меня, вероятно, пахнет». В последнем ряду сидячих мест один человек развернул газету. Гомес прочел через его плечо: «Тосканини устроили овацию в Рио, где он иг­рает впервые за пятьдесят четыре года». И ниже: «Премье­ра в Нью-Йорке: Рей Милланд и Лоретта Янг в «Доктор женится». Там и тут другие газеты расправляли крылья: Л а Гардиа принимает губернатора Делавэра; Лоретта Янг, по­жар в Иллинойсе; Рей Милланд; муж полюбил меня с того дня, как я пользуюсь дезодорантом «Пите»; покупайте «Крисаргил», слабительное медовых месяцев; мужчина в пижаме улыбался своей молодой супруге; Л а Гардиа улы­бался губернатору Делавэра; «Шахтеры кусок пирога не получат», заявляет Бадци Смит. Они читали; широкие чер­но-белые страницы говорили им о них самих, об их забо­тах, об их удовольствиях; они знали, кто такой Бадди Смит, а Гомес этого не знал; они поворачивали к солнцу, к спи­не водителя большие буквы: «Взятие Парижа» или же «Монмартр в огне». Они читали, и газеты голосили в их руках, но их никто не слушал. Гомес почувствовал, как он постарел и устал. Париж далеко; среди ста пятидесяти миллионов он был один, кто им интересовался, это была всего лишь небольшая личная проблема, едва ли более значимая, чем жажда, раскаляющая ему горло.

— Дай мне газету! — сказал он Ричи.

Немцы занимают Париж. Наступление на юге. Взятие Гавра. Прорыв линии Мажино.

Буквы кричали, но три нефа, болтавшие позади него, продолжали смеяться, не слыша этого крика.

Французская армия невредима. Испания захватила Тан­жер.

Мужчина в золотых очках методично рылся в портфеле, он вынул из него большой ключ, который удовлетворенно рассматривал. Гомесу стало стыдно, ему хотелось сложить газету, как будто там бесстыдно разглашались его самые сокровенные тайны. Эти отчаянные вопли, заставляющие дрожать его руки, эти призывы о помощи, эти хрипы были здесь слишком неуместны, как его пот иностранца, как его слишком сильный запах.

Обещания Гитлера подвергаются сомнению; президент Рузвельт не верит, что...; Соединенные Штаты сделают все возможное для союзников. Правительство Его Величества сделает все возможное для чехов, французы сделают все возможное для республиканцев Испании. Перевязочные материалы, медикаменты, консервированное молоко. По­зор! Студенческая демонстрация в Мадриде с требованием возвратить Гибралтар испанцам. Он увидел слово «Мад­рид» и не смог читать дальше. «Здорово сработано, него­дяи! Негодяи! Пусть они поджигают Париж со всех четы­рех сторон; пусть они превратят его в пепел».

Тур (от нашего собственного корреспондента Аршам-бо): сражение продолжается, французы заявляют, что вра­жеский натиск ослабевает; серьезные потери у нацистов.

Естественно, натиск ослабевает, он будет ослабевать до последнего дня и до последней французской газеты; се­рьезные потери, жалкие слова, последние слова надежды, не имеющие больше оснований; серьезные потери у на­цистов под Таррагоном; натиск ослабевает; Барселона бу­дет держаться.., а на следующий день — беспорядочное бегство из города.

Берлин (от нашего собственного корреспондента Брук­са Питерса): Франция потеряла всю свою промышлен­ность; Монмеди взят; линия Мажино прорвана с ходу; враг обращен в бегство.