– Мистер Дриффилд с удовольствием это сделает, а я
пока немного отдохну.
Дриффилд взял мой велосипед, а я хоть и стеснялся, но не мог противиться его дружескому настоянию и неловко взгромоздился в седло. Меня качало из
стороны в сторону, но он поддерживал меня своей сильной рукой.
– Быстрее, – подгонял он.
Мотаясь от одной обочины к другой, я нажимал на педали, а он бежал рядом. Когда, несмотря на его усилия, я все таки свалился, нам обоим было
очень жарко. При таких обстоятельствах трудновато сохранять высокомерие, подобающее племяннику священника по отношению к сыну управляющего мисс
Вулф, и когда я пустился в обратный путь и какие нибудь тридцать или сорок метров проехал сам, а миссис Дриффилд, подбоченясь, выбежала на
середину дороги и закричала: «Давай! Давай! Два против одного на фаворита!» – я так смеялся, что совершенно забыл о своем положении в обществе.
Мне удалось слезть самостоятельно, и мое лицо, несомненно, выражало полное торжество, когда я без всякой застенчивости выслушивал поздравления
Дриффилдов с тем, что в первый же день научился ездить.
– Попробую – может, и я смогу сама, – сказала миссис Дриффилд, я снова присел на ступеньку и вместе с Дриффилдом смотрел на ее безуспешные
старания.
Потом, немного огорченная, но не унывающая, она уселась отдохнуть рядом со мной. Дриффилд закурил трубку, и мы принялись болтать. Тогда я еще,
конечно, этого не понимал, но теперь знаю, что она держалась с обезоруживающей простотой, так что каждый чувствовал себя с ней совершенно
свободно. Говорила она оживленно, как ребенок, кипящий радостью жизни, а в ее глазах постоянно светилась обаятельная улыбка. Я не понимал тогда,
почему эта улыбка мне так нравится. Я бы, пожалуй, назвал ее чуть чуть лукавой, но лукавство – качество неприятное, а она улыбалась слишком
невинно. Ее улыбка была скорее шаловливой, как у ребенка, который сделал что то, что он считает смешным, но не сомневается, что вам это покажется
озорством; и в то же время он знает, что вы на самом деле не очень рассердитесь, и если сами не догадаетесь сразу, он придет и все расскажет. Но
тогда я, конечно, понимал только одно: когда она улыбалась, мне становилось хорошо.
Вскоре Дриффилд посмотрел на часы и сказал, что им пора. Он предложил нам всем вместе с шиком поехать обратно. Как раз в это время дядя и тетя
должны были возвращаться домой после ежедневной прогулки по городу, и мне не хотелось рисковать, что меня увидят с людьми, которые им не
нравились. Поэтому я попросил Дриффилдов ехать вперед: ведь они едут быстрее меня. Миссис Дриффилд не хотела об этом и слышать, а Дриффилд как то
странно на меня взглянул, и у него в глазах проскочила веселая искорка. Я подумал, что он понял мою уловку, и покраснел, а он сказал:
– Пусть едет один, Рози. В одиночку ему будет легче.
– Ну, ладно. Вы будете здесь завтра? Мы приедем.
– Постараюсь, – ответил я.
Они уехали, а я через несколько минут последовал за ними. Очень довольный собой, я доехал до самых ворот и ни разу не упал. Наверное, за обедом я
немало хвастался, но о своей встрече с Дриффилдами умолчал.
На следующий день, около одиннадцати часов, я вывел свой велосипед из каретного сарая (так его называли, хотя там не было даже двуколки, –
садовник держал в нем свою косилку для газонов и каток да Мэри Энн – корм для цыплят). Я подвел велосипед к воротам, не без труда сел на него и
поехал по дороге на Теркенбери до старого шлагбаума, а там свернул на проселок.
Небо было голубое, воздух теплый и в то же время свежий, как будто потрескивал от жары.
Небо было голубое, воздух теплый и в то же время свежий, как будто потрескивал от жары. Яркий, но не слепящий солнечный свет падал на дорогу и,
казалось, отскакивал от нее, как резиновый мячик.
Я катался взад и вперед, поджидая Дриффилдов, и скоро они показались. Я помахал им, развернулся (для чего мне пришлось слезть), и мы покатили
вместе. Миссис Дриффилд и я поздравили друг друга с достигнутыми успехами. Мы ехали старательно, мертвой хваткой вцепившись в руль, но
торжествовали, и Дриффилд сказал, что, как только мы освоимся, нужно будет объездить все окрестности.
– Я хочу снять оттиски с нескольких бронзовых надгробий здесь поблизости, – сказал он.
Я не знал, что это такое, но он не стал объяснять.
– Потерпите, я вам покажу, – пообещал он. – Как вы думаете, под силу вам будет завтра проехать четырнадцать миль – семь туда и семь обратно?
– Конечно.
– Я захвачу для вас бумаги и воску, и вы сами сможете снять оттиски. Только попросите разрешения у дяди.
– Это вовсе не обязательно.
– Все таки лучше попросите.
Миссис Дриффилд бросила на меня этот свой особенный взгляд, озорной и в то же время дружеский, и я покраснел. Я знал, что если спрошусь у дяди,
то он скажет «нет», лучше уж ничего ему не говорить. Но как только мы двинулись дальше, я увидел, что навстречу едет в двуколке доктор. Когда он
проезжал мимо, я глядел прямо перед собой в тщетной надежде, что, если я на него не посмотрю, он меня не заметит. Мне было не по себе. Если он
меня видел, об этом быстро станет известно дяде или тете, и я размышлял, не будет ли безопаснее самому раскрыть секрет, который все равно больше
хранить не удастся. Прощаясь со мной у наших ворот (мне пришлось вместе с ними доехать до самого дома), Дриффилд сказал, что, если мне можно
будет завтра кататься с ними, лучше всего зайти к ним как можно раньше.
– Вы знаете, где мы живем? Рядом с церковью конгрегационалистов. Дом называется Лайм коттедж.
За обедом я только и ждал повода невзначай сообщить, что случайно повстречал Дриффилда; но в Блэкстебле слухи распространяются быстрее.
– С кем это ты катался утром? – спросила тетя. – Мы встретили в городе доктора Энсти, и он сказал, что видел тебя.
Дядя с недовольным видом жевал ростбиф, угрюмо глядя в тарелку.
– Это Дриффилды, – ответил я небрежно. – Знаете, тот писатель. Мистер Гэллоуэй их знает.
– Они очень дурные люди, – сказал дядя. – Я не желаю, чтобы ты с ними общался.
– А почему? – спросил я.
– Я не собираюсь тебе объяснять. Достаточно того, что я этого не желаю.
– Как тебя угораздило с ними познакомиться? – спросила тетя.
– Просто я катался, и они катались, и предложили мне проехаться с ними, – приврал я.
– Какая навязчивость, – сказал дядя.
Я надулся. Тут подали сладкое, и, хотя это был мой любимый пирог с малиной, я, чтобы показать, как я обижен, отказался от своей порции. Тетя
спросила, не заболел ли я.
– Нет, – ответил я как только мог надменно, – я чувствую себя хорошо.
– Ну съешь кусочек, – сказала тетя.
– Я не голоден.
– Ну, ради меня!
– Не хочет – не надо, – возразил дядя.
Я покосился на него.
– Ну, разве что маленький кусочек, – сказал я.
Тетя положила мне изрядный ломоть пирога, и я съел его с видом человека, который из чувства долга делает что то крайне ему неприятное. Пирог был
очень вкусный. Песочное тесто, которое делала Мэри Энн, так и таяло во рту. Но когда тетя спросила меня, не осилю ли я еще кусочек, я с холодным
достоинством отказался.