Они подтверждают мнение, что плоты широко применялись, во всяком случае при некоторых передвижениях от острова к острову первых поселенцев в Океании».
Продолжая затем говорить о пропускающих воду плотах, которые были единственными судами на островах Сан-Кристобаль (Чатем), авторы отмечают, что это «подкрепляет гипотезу, по которой многие древнейшие передвижения в Тихом океане совершались людьми, применявшими какого-то вида парусный плот в своих плаваниях от острова к острову» (Haddon and Hornell, 1936[135]).
В специальной работе о южноамериканских бальсовых плотах Хорнелл затрагивает и прилегающую островную область:
«Повсеместно в Океании мы находим свидетельства пользования плотами в настоящем или в прошлом. На Мангареве… по существу самом восточном из сколько-нибудь значительных островов Полинезии, если не считать Пасху, употребляются или употреблялись до недавнего времени плоты, довольно похожие на парусные бальсовые конструкции Эквадора» (Hornell, 1931[165]).
В самом деле, на Мангареве — том самом острове, где сохранилась память о визите чужеземного короля Тупы, — только плотами и пользовались, когда капитан Бичи в 1825 г. наткнулся на этот остров, идя со стороны Южной Америки. Он не увидел лодок ни на одном из островов Гамбье, зато опубликовал рисунок бревенчатого плота с 13 мангаревцами на борту и сообщил, что такие плоты достигают в длину от 12 до 15 м и могут перевозить до 20 человек (Beechey, 1831[25]).
Наряду с бревенчатым плотом в прошлом в Полинезии тут и там, во всех углах треугольника, была в ходу камышовая лодка. Кнудсен в своей статье «Следы камышовых лодок в Тихом океане» показывает, что в гавайском фольклоре не раз упоминаются лодки из камыша. Важные легендарные предки вроде Каны и светловолосого бога Лоно, за которого приняли Кука, тоже упоминаются в связи с лодками из камыша и плетенок (Knudsen, 1963[189]).
На Пасхе камышовые лодки наподобие перуанских по-прежнему употреблялись для ритуальных состязаний, когда на остров впервые пришли европейцы, причем, как будет показано в следующей главе, камыш был тот же самый, из какого вязали лодки в Перу, а именно тотора. В 1956 г. Кастро привез с озера Титикака в тихоокеанское приморье для испытания лодку из тоторы; пролежав в соленой воде 14 месяцев, она совсем не намокла, не было также следов гниения или обрастания морской фауной. Этот обладающий высокой плавучестью камыш похож на папирус, однако речь идет о сугубо американском пресноводном растении, произрастающем за пределами материка только в кратерных озерах Пасхи. И хотя на Новой Зеландии с камышом плохо, даже здесь, далеко на западе, сохранялась традиция вязки камышовых лодок, когда сюда прибыли европейцы. Торговец Полак, живший среди маори с 1831 по 1837 г., писал:
«В старину обитатели Новой Зеландии делали лодки только из камыша. Между Каипарой и Хокиангой мы видели одну из этих старинных лодок длиной около 20 м, способную поднять столько же людей, но они совсем вышли из употребления. Они были очень толстые, всецело, кроме банок, сделаны из камыша и во всем напоминали линии каноэ. Их отличала поразительная легкость… хотя на конструкцию уходило немало бунтов, и они шли, подгоняемые веслами, с большой скоростью, пока не намокали и не погружались глубоко в воду. Таких судов больше не делают, и сохранилось чрезвычайно мало образцов» (Polack, 1838[250]).
В статье «Каноэ маори» Бест воспроизводит старый рисунок маорийской камышовой лодки, называемой мокихи, вместе с рисунком южноамериканской камышовой лодки с озера Титикака, чтобы показать их поразительное сходство (Best, 1925[33]). Хорнелл тоже обратил внимание на сходство с перуанскими лодками и добавляет по поводу второго типа маорийского камышового судна: «Еще более примитивная форма мокихи, как называли эти плоты, аналогична перуанской кобальито, на которую рыбак садится верхом и гребет веслами».
Он продолжает:
«Одна деталь, которая может существенно помочь в объяснении рассматриваемой проблемы, заключается в том, что для связывания камышовых бунтов титикакских бальсас используют не веревки, а плетеные камышовые жгуты. Точно так же полинезийцы использовали для всякой вязки плетеные жгуты, но из кокосового волокна — наиболее подходящего из доступных им материалов. „Сеннит“, как называют эти жгуты, изготовляются точно тем же способом, что и камышовые жгуты в Перу» (Hornell, 1931[165]).
Поскольку каноэ, таким образом, отнюдь не были единственным известным в Полинезии судном и поскольку Полинезия, несомненно, лежит в пределах досягаемости для южноамериканских судов, как это доказано плаваниями 13 плотов за последние десятилетия, вполне уместно, исследуя происхождение полинезийцев, рассмотреть мореходную активность перуанских аборигенов.
Данная глава основана на моей статье «Бальсовый плот в аборигенном мореплавании у берегов Перу и Эквадора», напечатанной в 1955 г. в «Southwestern Journal of Anthropology» (т. II, № 3) университета Нью-Мексико, и на докладе «Маневрирование гуарами, свойственное Южной Америке», который был прочитан на XXXIII Международном конгрессе американистов в Коста-Рике в 1958 г. и затем опубликован в трудах конгресса.
Мореходные качества бальсовых парусных плотов в древней Южной Америке
Современные судостроители и этнологи мало знают и неверно судят о мореплавании аборигенов Перу и прилегающих областей на северо-западе Южной Америки. Причина ясна: местное судостроение основывалось на совсем иных принципах, чем те, которыми руководствовались наши собственные предки. Как уже говорилось выше, в представлении европейца, единственный тип мореходного судна — наполненный воздухом водонепроницаемый корпус, достаточно высокий и большой, чтобы его не могли захлестнуть волны. Для древних перуанцев размеры не играли такой роли; с их точки зрения, мореходным было судно, которое вообще не могло быть затоплено волнами, ибо открытая конструкция не создавала вместилища, способного удержать воду. И они достигали своей цели, строя обладающие превосходной плавучестью суда типа плотов из бревен бальсы или другой легкой древесины, либо из связанных в виде лодки бунтов камыша или тростника, либо из образующих подобие понтона, наполненных воздухом тюленьих кож, на которые настилали своего рода палубу.
Человеку, не знакомому с мореходными качествами такого судна, оно может показаться примитивным, громоздким и ненадежным; только этим можно объяснить широко распространенное ошибочное мнение, будто у народов древнего Перу, страны с морским побережьем протяженностью 3200 км и с выдающейся почти во всех отношениях культурой, не было мореходных судов и умелых моряков.
Когда я в 1941 г. (Heyerdahl, 1941[147]) впервые попытался привлечь внимание к возможностям древнеперуанского мореплавания, те немногие этнологи, которые знали, что бальсовый плот составлял один из элементов доевропейской культуры, не придавали ему особого значения; многие даже упускали из виду, что эти плоты ходили под парусами. В других частях древней Америки употребление парусов не отмечено. Преобладающее мнение явно совпадало с приговором Хатчинсона в его труде «Антропология доисторического Перу», где бальсовый плот назван «плавучей связкой пробкового дерева» (Hutchinson, 1875[171]). Три современных автора — Лотроп (Lothrop, 1932[206]), Минз (Means, 1942[213]) и Хорнелл (Hornell, 1945[166]) — опубликовали интересные статьи о древнеперуанских судах и мореходстве, в которых превосходно описали конструкцию бальсового плота, но, как мы увидим дальше, чисто умозрительно заключили, что бальса впитывает воду и не годится для плаваний в открытом море.
Все эти скороспелые суждения побудили меня получше изучить и реабилитировать перуанское мореходство, потому что на основе других данных я полагал, что перуанские бальсовые плоты ходили за 4 тысячи миль на острова Полинезии.