Достаточно было сесть рядом и задать наводящий вопрос, а потом час слушать Галин монолог. Искренность этих рассказов трогает.
Нина тоже много рассказывает, помнит по именам всех воспитателей, детей, волонтёров, всякие мелочи. А это тоже очень важно, чувствовать, что ребёнок искренен, доверяет тебе всю свою прожитую жизнь, все свои впечатления, которые некому было рассказать, когда не было никого своего рядом.
Кирилл не рассказывает ничего. Вообще ничего. Ну если не считать вымышленных историй, о том, что его родители сидят в тюрьме или как мальчик из окна детдома выпал и до осени лежал мёртвый во дворе.
Не получается с Кириллом этого доверия. Я уже с разных сторон заходила, результат один — Кирилл пытается понять, что именно я хочу услышать от него и старается оправдать мои ожидания.
Говорить на камеру Кирилл любит, громко, непременно с микрофоном. Я сразу представляю себя восхищённым волонтёром на детском стульчике в д/д на утреннике.
А ведь сколько разговоров задушевных, чтение книг, просмотры разных познавательных фильмов, обсуждения было за эти полгода… Занимаемся каждый день. Но он будто в коконе «я лучший ребёнок детского дома».
Ведёт себя со мной как с воспитательницей. В лицо соловьём заливается, всегда преувеличено: «маматька, как ты вкусно готовишь! маматька, ты такая красивая!», но стоит мне выйти из комнаты, делает что считает нужным. Врёт чуть что с честными глазами, прямо начинаю сомневаться в том, что только что сама видела… Игры всё те же, что с первого дня дома — в один бесконечный детдомовский концерт.
Но это всё ерунда и не стоит внимания, если бы не истерики на любое замечание. Прямо принц коронованный, попробуй ему слово скажи! Я каждый раз дар речи теряю.
К примеру, носится из комнаты в комнату, гоняет Кристинку, подаёт дурной пример Вадиму. Один раз сказала — успокойся, иди поиграй спокойно во что-нибудь. Второй раз повторила. Третий.
Терпение лопается: «Кирилл, иди в свою комнату на пятнадцать минут, посиди, успокойся». Все мои дети в таком случае понимают, что виноваты, идут, захватив с собой книгу, сидят положенное время и выходят как новенькие.
Но Кирилла нельзя наказать, он особенный. Поднимает рёв с соплями: «Я не пойдуууууу, я не хочууууу тудаа!» Спрашиваю: «В чём проблема, почему это всех можно наказывать, а тебя нет?» Орёт и топает ногами по полу. Ещё раз прошу пойти в свою комнату и посидеть там пятнадцать минут. Начинает бросаться на меня. Делает выпады в мою сторону: ногами топает и за руки хватает, может бросить в меня что-то небольшое, кричит: «Я тогда буду так орать, что соседи придут!»
Такое поведение настолько для меня необычно, что я впадаю в ступор, говорю строго что-то вроде: «Здесь я главная, и я прошу тебя посидеть в комнате. Если ты меня не слушаешься, тогда и я не собираюсь слушать то, что ты мне говоришь» и остаток дня разговариваю с ним сухо и односложно.
Такие ситуации повторяются примерно раз в неделю.
Потом Кирилл снова становится слащаво-прекрасным, виснет на мне, но осадок и ощущение, что это какой-то непонятный мне мальчик — меня долго не покидает. Внешне веду себя спокойно, виду не подаю, но внутренне очень расстраиваюсь.
Разговаривала сегодня с ним долго о том, как важно настроить хорошие доверительные отношения в семье, рассказывала, чем мама отличается от воспитательницы из детского дома и о том, почему маму нужно слушаться. Мне кажется, особого впечатления эта беседа на Кирилла не произвела. Стоит, смотрит прямо, без эмоций, потом когда я заканчиваю говорить, поворачивается и уходит играть.
Очень много времени с Кириллом проводит Тимур. На Галю в прошлом году Тимур очень положительно влиял, да и сейчас оказывает немалое влияние. В отношениях сын — лидер, много поправляет, направляет и объясняет. Очень надеюсь, что Кирилл со временем начнёт тянуться за ним.
Очень надеюсь, что Кирилл со временем начнёт тянуться за ним.
И очень надеюсь, что скоро напишу сюда о каких-то положительных переменах и успехах Кирилла. А сейчас он мне напоминает Кая с льдинкой в сердце из сказки про Снежную королеву. Сколько же времени должно пройти, чтобы он стал сам собой?
Вдруг стало понятно, в чём моя проблема. Я нервничаю из-за того, что другие от меня ждут скорейшего и идеального решения каких-то спорных моментов с Кириллом. Это давит на меня.
Мы живём себе спокойно, ничего особо страшного не происходит (истерика раз в неделю — да многие родители кровных детей о таком только мечтают!), но мне то пишут, то звонят разные волонтёры или знакомые, которые либо участвовали в пиаре Кирилла, либо брали детей из того же детдома, даже из той же группы.
И они спрашивают, задорно так, с уверенностью, что я до сих пор не могу поверить в своё счастье, что такого золотого мальчика отхватила: «Ну как вы там? Ну а где фотки и рассказы со счастливым концом??»
А мне нечего им сказать. Да и не хочу я сейчас про это говорить, даже фото с дня рождения Кирилла показывать (а они есть, и был хороший праздник, но не хочу я).
С одной стороны я понимаю, что если я не хочу, то пусть все идут лесом. С другой стороны, чувствую давление на себя, мол, забрала ребёнка, неизвестно что тут с ним делаю, а народ беспокоится.
А ведь каждый приёмный родитель, понимает, что не нужно ждать любви, тем более безусловной, ни от ребёнка, ни от себя к ребёнку. Потому что любовь — это чувство, которым невозможно управлять.
Перед тем, как поехать за ребёнком в детский дом, мы спрашиваем себя, а готовы ли мы просто жить вместе с этим ребёнком (тем более, что мы его и не знаем ещё толком)? Готовы ли заботиться о нём, даже если любви особой не возникнет? И если мы решаем, что да, мы сможем так жить, потому что не для любви мы его забираем (для любви кровные дети есть), а потому что у нас есть потребность помочь ему, и силы и возможности есть, то тогда я еду и привожу ребёнка домой.
Но и у меня, и у мужа есть родители, родственники, друзья, виртуальные знакомые, которые не углублялись особо в тему приёмного родительства. Они не знают, что такое адаптация, не знают, что дети, которые с рождения живут в детском дом, понятия не имеют, что такое мама (как бы жалостливо они не пели о ней песни на утренниках) и ни в какую семью они не хотели, потому что не представляют себе, что такое семья и зачем она нужна.
Но чуть что не так, эти люди с вдохновением начинают мне рассказывать о том, что всё лечится любовью, нужно просто взять на ручки восьмилетнего мальчика, крепко-крепко прижать и любить, пока он не оттает. Всё ведь так просто, ну!
Я когда слышу такое, то сначала несколько секунд чувствую себя бездушной тварью. Потом, вспоминаю, что эти люди ни разу не общались с детьми из д/д, а если предложить им взять одного семилеточку себе в дом, чтобы проверить действует ли предложенное мне средство — скорее всего откажутся. «Не, я не могу», скажут. И потом мне: «А ты можешь, у тебя получится, ты и отогревай любовью. А не можешь отогревать, тогда и брать нечего». И обидятся. Они ведь хотели как лучше, со всей душой ко мне, а я им такое предлагаю.
Не нужны мне такие советы. Они меня сильно сбивают с толку. Начинает мучить совесть, ну как же так, ведь правда, у мальчика никогда не было мамы, которая бы его обнимала нежно и говорила, что он у неё самый-самый. А я себе в дом притащила и так скупа на материнское тепло. Тимурку, небось, и обнимаю как положено, и говорю что надо. Сердце у меня что ли каменное? Мачеха я, а не мать!
Но давайте трезво взглянем на ситуацию.
Кирилл. Мальчик отказник, с серьёзным хроническим заболеванием, про родителей ничего не известно, «национальный» как говорят среди приёмных родителей. За семь лет жизни в детском доме ни одна семья не взяла направление на знакомство с ним.