Затем я прочел «Песни Обреченного».
Поэтому я и спросил Доктора: «Как Вам это удается?»
Мы сидим во дворике за домом Томпсона, представляющем собой нечто среднее между лужайкой для игры в гольф с одной лункой и стрельбищем. Доктор Томпсон демонстрирует мне свой инфракрасный прибор ночного видения, приделанный к мощной винтовке. Томпсон выглядит на пять с плюсом. На нем надета индейская рубаха с бахромой и шерстяная шапочка пилота бомбардировщика, на губах виднеются остатки шоколадного торта, которым он лакомился за обедом. Доктор выглядит очень здоровым для человека, который сам признается в том, что от наркотиков никогда не отказывался.
«Я давным-давно сделал свой выбор, – говорит Доктор, внимательно глядя через прибор ночного видения. – Многие говорят, что я превратился в ящерицу без пульса. Но Господи, разве кто-нибудь что-нибудь знает на этом свете? Каждый день, когда я просыпаюсь, я также поражен тем, что все еще жив, как и все остальные».
Может быть, Томпсон вообще ничего не понимает, но лично я в этом очень сильно сомневаюсь. Через туман в моей голове я вижу, как Доктор Томпсон красуется на вершине осознания – ведь все эти годы он оставался верен самому себе.
«Хай Таймс», август 1991 года
Президентом по-прежнему является человек по фамилии Буш – точно так же, как и в 1990 году, когда эта орава обреченных на вымирание сук ворвалась ко мне домой и попыталась упечь меня в кутузку. Они были глупы как пробка и получили по заслугам. Они были опозорены, унижены и побиты, как трехногие мулы по дороге в ад. Res Ipsa Loquitur – Дело говорит само за себя.
Я никогда особенно не гордился этим эпизодом, свидетельствующим об убожестве наших правоохранительных органов, но тогда выбора у меня не было.
Приблизительно 40 лет назад Марлон Брандо разъяснил мне эту мою сущность. Мы тогда завязли на какой-то очередной демонстрации протеста за Права Индейцев на Рыбную Ловлю на берегу реки под Олимпией в штате Вашингтон. «О’кей», – сказал он мне на пресс-конференции, созванной в защиту индейцев, закончившейся потасовкой, когда Туземные Американцы начали выказывать свое недовольство тем, что их объединили под лозунгом борьбы за Гражданские Права со «всякими негритосами». Мне было противно смотреть на этих неотесанных бухих фашистов, а Марлон пытался остаться невозмутимым. Я смотрел на него с умилением.
«О’кей, – сказал он. – Почему бы не посмотреть на эту ситуацию с другой точки зрения? Вот ты, Хантер, например, известный всем задира. Мы все под впечатлением, а по большому счету – ну и что с того?» В то время Марлон мог совершенно внезапно стать очень резок. Он мог быть очень жесток с людьми, которые становились у него на пути. Я восторгался им, даже если на пути у него стоял я сам.
Но на мой счет Марлон заблуждался. Я был профессиональным журналистом и пытался выяснить, что же на самом деле происходит, чтобы написать объективный репортаж. Я так и по сей день работаю. Мне нравился Марлон, но в тот момент он встал у меня на пути, и я решил разобраться с ним. В этом моя сущность.
Может быть, именно поэтому, я так буквально понимаю рокеров из «Ангелов Ада». Они – отчаянные ребята, организовавшие банду, которую они выдают за группу самообороны. Они – гордая и безумная элита людей, живущих вне социальных рамок общества, требующих, чтобы их оставили в покое и не приставали к ним. А если это их требование не выполняют, то…
Хо-хо. То… они применяют главный постулат наводящей ужас на обывателей этики Тотальной Мести, не имеющих ни малейшего желания, чтобы их прилюдно высекали тяжелыми цепями или подвергали групповому изнасилованию в своих же домах.
«Ты че, со мной говоришь, ты, уебок? Мне совсем не нравится когда чмо типа тебя мне грубит, понял, гандон ссаный?»
Против меня собралась кучка трусливых хулиганов от юстиции, которым дали разрешение на ношение оружия и разрешили бросать в кутузку любого, кто смел не соглашаться с ними.
«Ты че, со мной говоришь, ты, уебок? Мне совсем не нравится когда чмо типа тебя мне грубит, понял, гандон ссаный?»
Против меня собралась кучка трусливых хулиганов от юстиции, которым дали разрешение на ношение оружия и разрешили бросать в кутузку любого, кто смел не соглашаться с ними. Наш недоумок-шпаненок, переизбирающийся на пост Окружного Прокурора 16 лет кряду и притом без единого альтернативного кандидата, может делать все, что угодно, и все, что ему захочется, стоит только сказать, что все это делается во имя безопасности населения и увеличения эффективности работы правоохранительных органов. И уж будьте покойны, его ковбои с пистолетами в кобуре, получающие доллар в час плюс привилегии, построят нашу деревенщину как надо.
Вот так-то. А привилегии у них, надо сказать, гигантские, парень. Они начинаются с того, что им доплачивают 50 центов за каждый километр, который они проезжают на новенькой патрульной машине, оплаченной из кармана налогоплательщиков, и кончая тем, что у этих ребят есть единственное на весь район разрешение убивать других людей.
Мы задали им жару, как бешеным псам, жрущим дерьмо. Их Наказали, Высмеяли и Унизили на виду у всех – сделали с ними то, что они с самого начала хотели сделать со мной. Только не на того они напали – я нехило нарушил их планы, и в результате они оказались на скамье подсудимых.
У моего дела, поначалу напоминавшего очередную трагедию из мира рок-н-ролла, ну, типа если бы Боба Дилана арестовали в Майами за то, что он сдрочивал в дешевеньком и грязном порнокинотеатре, поглаживая по спине толстого мальчика, оказался чудесный, неожиданно счастливый исход.
Господи! Как же ужасно, что я сам себя ненавижу за то, что это пишу. Что со мной? Как мне вообще могла прийти в голову подобная сцена?
Удивительно, да?
Правильно. И Теду Уильямсу тоже повезло.
Вот так. Я совсем не собираюсь хвалиться. Я никогда не мог так мощно махать бейсбольной битой, как Тед Уильямс, и никогда не сумею написать песню уровня «Мистер Тамбурин Мэн». Ну и что с того? Ведь эти парни тоже не смогли бы написать «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе»… Мы все Снежные Леопарды на вершине горы. Каждый человек, который может лучше всех в мире делать что-то, является по определению моим другом.
Даже адвокаты по уголовным делам, а мой суд зимой 1990-го очень даже относится к этой категории. То, что казалось самым заурядным инцидентом с участием взбесившейся и в стельку пьяной охотницы за автографами, переросло в более чем серьезную ситуацию, в которой надо было бороться не на Жизнь, а на Смерть. Причем на борьбу оставалось не слишком много времени, потому что Приближался проклятый срок сдачи книги. Я вдруг понял: если я хочу избежать судьбы дикого животного, которого поймали сетью и навсегда поместили в клетку в Нью-Йоркском зоопарке Бронкса, то мне понадобятся крупные адвокаты, специалисты по уголовным делам.
Для снежного леопарда или какого-то другого дикого животного нет особой разницы между смертной казнью и пожизненным тюремным заключением. Даже рыба станет изо всех сил сопротивляться, чтобы не попасть на крючок к незнакомым людям, которые, может быть, съедят ее заживо, а может быть, и нет. Как гласит лозунг штата Нью-Гемпшир: ЖИТЬ СВОБОДНЫМ ИЛИ УМЕРЕРТЬ.
Эти события произошли еще до того, как государство без стыда и совести продало свою душу жестокой и грязной семье БУШ из Техаса. А ее весьма сомнительная репутация в отношении защиты свободы и прав личности нам слишком хорошо известна. Да, многое с тех пор изменилось – поездка в нынешний Нью-Гепмшир напоминает поход в ухоженный и богатый магазин в Юте, в котором по 15 долларов за штуку продаются черепа известных двоеженцов, которые умерли в тюрьме, и там же за ту же цену можно приобрести бутылку коричневого виски…
Как бы то ни было, я нанял Хэла Хэддона и отправился в длинное донкихотское путешествие на пути к званию заслуженного поэта НАЦИОНАЛЬНОЙ АССОЦИАЦИИ АДВОКАТОВ В ОБЛАСТИ УГОЛОВНОГО ПРАВА, члены которой все, как один, стали на мою защиту, когда мне угрожала страшная и неотвратимая опасность.