Юнец тенью скользнул из гостиной в столовую. Вот его мягкие шаги уже зашуршали по выложенному плиткой полу кухни. Раздался грохот, треск и шуршание выбрасываемого из ведра мусора.
До последней нитки взмокший от пота, Редлоу стал буквально источать из себя влагу, когда услышал быстрые шаги возвращающегося в кромешной тьме дома юнца. Вот он снова появился в гостиной, и его темный силуэт мелькнул в бледно-сером четырехугольнике окна.
– Как ты можешь видеть в темноте? – спросил детектив, чувствуя, что находится на грани истерики и что вот-вот она вырвется наружу и он будет не в силах справиться с ней. Он и впрямь начинает стареть. – У тебя что, очки ночного видения или какой-нибудь особый армейский прибор? Где это ты им разжился?
Оставив его вопрос без внимания, юнец сказал:
– Много мне не надо, только на еду и на смену одежды. А деньги достаются не всегда, только когда делаю очередное приобретение для своей коллекции и беру то, что у него в тот момент оказывается в кошельке. Иногда всего лишь несколько долларов. А эта сумма мне сейчас куда как кстати. Даже очень кстати. С ее помощью я смогу продержаться до того дня, пока не отправлюсь туда, где мой истинный дом. Вы знаете, где мой истинный дом, мистер Редлоу?
Детектив не ответил. Юнец исчез из виду, перестав маячить на фоне окон. Детектив, прищурившись, всматривался в темноту, пытаясь угадать в ней намек на какое-нибудь движение.
– Так знаете, где мой истинный дом, мистер Редлоу? – повторил юнец.
Редлоу услышал скрежет отодвигаемой мебели. Скорее всего, это был журнальный столик, стоявший впритык к дивану.
– Мой истинный дом – Ад, – сказал юнец. – Я пробыл там совсем недолго. И хочу вернуться обратно. А как вы жили, мистер Редлоу? Как вы думаете, когда я вернусь к себе в Ад, я встречу там вас?
– Что ты ищешь? – спросил Редлоу.
– Розетку, – ответил юнец и отодвинул еще что-то из мебели. – А-а, вот она где!
– Розетку? – недоуменно переспросил Редлоу. – Зачем?
Тишину разорвал жужжащий звук: зззззррррр…
– Что это? – задыхаясь от страха, спросил Редлоу.
– Проверяю, как работает, сэр.
– Что работает?
– У вас там на кухне полно кастрюль и разных кухонных приспособлений, сэр. Думаю, вы здорово готовите, да? – Юнец выпрямился и снова темным силуэтом замаячил на фоне пепельно-серых оконных рам. – Собственной стряпней вы занялись до второго развода или интерес к ней у вас возник только недавно?
– Что это ты там проверял? – снова спросил Редлоу.
Юнец подошел вплотную к стулу.
– В доме есть еще деньги, – теряя самообладание, сказал Редлоу. Пот теперь катил с него ручьями. Он был весь мокрый, словно на него вылили несколько ведер воды. – В спальне. – Юнец не отходил от стула, таинственный, едва различимый в темноте, больше похожий на тень, чем на человека. Он казался темнее окружавшего их мрака, черная дыра с голосом человека, черная, зияющая, нечеловеческая пустота. – В ч-ч-чулане. П-п-пол там д-д-дощатый. – Мочевой пузырь детектива, казалось, вот-вот лопнет. Как воздушный шар, он раздулся в одно мгновение. Еще миг, и его прорвет. – Убери с пола ботинки и всякую дребедень, все, что там валяется. Подними крайние д-д-доски. – Сейчас он описается. – Там лежит коробка. В ней тридцать тысяч долларов. Возьми их. Пожалуйста. Возьми и уходи.
– Спасибо, сэр, но мне действительно не нужно так много. Того, что у меня есть сейчас, мне хватит надолго.
– Господи, помоги мне, – взмолился Редлоу и тут же с отчаянием понял, что впервые за все эти долгие-долгие годы обратился к Богу, о котором и думать-то уже позабыл.
– Господи, помоги мне, – взмолился Редлоу и тут же с отчаянием понял, что впервые за все эти долгие-долгие годы обратился к Богу, о котором и думать-то уже позабыл.
– Давайте все же выясним, на кого вы работаете, сэр.
– Я же тебе сказал…
– Но я обманул вас, когда сказал, что верю вам.
Зззззррррр…
– Что это? – в страхе вскрикнул Редлоу.
– Проверяю, как работает.
– Проверяешь, как что работает, черт тебя дери?!
– Ну что ж, работает отлично.
– Что, что это, что работает отлично?
– Электронож для разделки мяса, – ответил юнец.
Жили они в Лагуна-Нигуэль, южнее Лагуна-Бич, на восточном склоне одного из прибрежных холмов, без вида на океан, зато наслаждаясь всеми преимуществами такого близкого соседства: морские ветры умеряли летнюю жару и смягчали пронзительный зимний холод. Район, где они обитали, как и все остальное, что возводилось в южном округе, был настолько тщательно продуман, что временами казалось, будто его проектировщики пришли к землеустройству, имея в запасе солидное военное образование. Но грациозные изгибы мостовых, железные уличные фонари с искусственной, под медь, прозеленью, продуманно-случайный разброс по территории пальм, джакаранд и смоковниц, поддерживаемые в образцовом порядке зеленые насаждения с ухоженными клумбами, радующими глаз радужными красками цветов, – все это успокаивало душу и совершенно не раздражало строгой своей упорядоченностью.
Как художник, Линдзи верила, что человеческие руки способны в такой же степени творить великую красоту, что и природа, и что для создания настоящего произведения искусства требуется жесткая внутренняя собранность, ибо искусство в хаосе жизни призвано обнаружить организующий этот хаос, скрытый от взоров космос, порядок. И потому она с уважением относилась к стремлению проектировщиков, тративших на это немало времени, привести в соответствие с единым замыслом общий стиль жилого массива, вплоть до рисунка на стальных решетках у водосточных канавок.
В их двухэтажном особнячке, куда они переехали жить сразу же после смерти Джимми, выдержанном в итало-средиземноморском стиле, как, впрочем, и весь жилой массив, было четыре спальные комнаты плюс еще одна небольшая, уютная комнатушка. Наружные стены дома были отштукатурены и окрашены в кремовый цвет, крыша выложена мексиканской черепицей. Как часовые на посту, по обеим сторонам главной дорожки, ведущей к дому, стояли две огромные смоковницы. Подсвеченные разноцветными огоньками на фоне ярко-красных кустов азалии цвели на клумбе петунии. Когда они подъезжали к гаражу, по радио звучали заключительные аккорды блюза "Ты призвал меня".
Ожидая своей очереди в ванную, Хатч развел огонь в камине, а Линдзи, пока он принимал ванну, приготовила два виски со льдом. Они уселись на диван перед огнем и вытянули ноги на большой пуф одного цвета с диваном. Дорогая мебель в доме была ультрасовременной, с мягкими, округленными линиями контуров, светлых естественных тонов. Она изящно гармонировала с множеством старинных вещей и развешанными по стенам картинами Линдзи и одновременно служила им ненавязчивым, естественным фоном.
Мягкий удобный диван располагал к дружеской беседе и, как неожиданно выяснила для себя Линдзи, к желанию сидеть на нем, тесно прижавшись друг к другу. К ее удивлению, это желание быстро переросло в объятия и нежные поцелуи, за которыми тотчас последовали более требовательные и откровенные ласки. Господи, мы словно влюбленная парочка. И вдруг ее охватила такая томительная страсть, какую она бог весть когда испытывала в последний раз.
Медленно, как в кино, где одно изображение, изменяясь, накладывается на другое, исчезала с их тел одежда, пока они не остались совершенно нагими, не заметив, как это произошло.