– Ну ты – фруктик.
– Но вам именно это и нравится во мне?
– А может, ты легавый.
– Вы что, и впрямь так думаете?
Она впилась взглядом в его глаза, хотя толком ничего не могла разглядеть за почти черными стеклами его очков.
– Нет, на легавого ты мало похож.
– Начинать прямо с секса неинтересно, – сказал он.
– Ха, а с чего же интересно?
– Начинать надо со смерти. Сначала организуем небольшую смертушку, а потом можно и любовью заняться. Вы даже не представляете себе, как это вдохновляет. Она ничего не ответила.
На сцене сменные музыканты взяли в руки инструменты.
Он быстро сказал:
– Тот, кого вы хотите пришить, – это парень?
– Д-да.
– Живет далеко отсюда?
– Минут двадцать на машине.
– Поехали.
Музыканты начали настраивать инструменты, хотя, если учесть характер исполняемой ими музыки, занятие это было совершенно бессмысленным. Главным было не то, что они играли, а как громко они это делали, и тут уж им нельзя было давать промашки, потому что заполнявшая этот клуб по ночам орава не остановится и перед тем, чтобы намылить музыкантам холку, если те не потрафят ее вкусам.
Наконец блондинка сказала:
– У меня есть немного наркоты. Нюхнем на пару?
– Пыльца ангелов? Да я вообще без нее ни шагу.
– Тачка имеется? – Имеется, пошли.
Когда они выходили, он придержал перед ней дверь. Она ухмыльнулась.
– Ну ты даешь!
К тому же у него здорово першило в горле. Словно туда каким-то образом попал сухой песок. И ужасно хотелось пить.
Обмотанный полотенцем торшер давал достаточно света, чтобы, ничего не зацепив на ходу, добраться до комода и без шума выдвинуть нужный ящик, не разбудив при этом Линдзи. Дрожа всем телом от холода, он вынул из ящика спортивный свитер и натянул его на голое тело. На нем были только пижамные брюки. Тонкая ткань была явно не в состоянии согреть его и помочь унять дрожь.
Отворив дверь спальни, Хатч вышел в коридор. Оглянулся на спящую жену. В мягком льющемся янтарном свете она выглядела красавицей: пышные черные волосы в беспорядке разметались по белой подушке, губы едва заметно приоткрылись, одна рука по-детски подложена под щеку. Вид ее, более чем свитер, согрел ему душу. Неожиданно на него нахлынуло воспоминание о тяжких годах, когда они поддались охватившему их обоих отчаянию, и остатки страха от только что пережитого кошмарного сна растаяли в этом бурном потоке сожаления по поводу столь бессмысленной траты драгоценного времени. Вздохнув, он бесшумно притворил за собой дверь.
Комната второго этажа была окутана мраком, но снизу, из фойе, по лестничному колодцу бледный свет поднимался и сюда. По пути с семейного дивана на китайскую кровать они не пожелали тратить время даже на то, чтобы погасить за собой свет.
Как какие-нибудь юные влюбленные! Эта мысль его рассмешила.
Но неожиданно в его памяти опять всплыл увиденный только что кошмарный сон, и улыбка вмиг слетела с его лица.
Блондинка. Нож. Глаз.
Словно все это было наяву, а не во сне.
Сойдя с последней ступеньки лестницы, он остановился и прислушался. В доме было неестественно тихо. Он даже постучал согнутым пальцем по балясине перил, чтобы услышать хоть какой-нибудь звук. Но и звук удара прозвучал как-то глухо, гораздо глуше, чем он ожидал. И наступившая затем тишина показалась еще более глубокой.
– Однако же здорово меня напугал этот сон, – произнес он вслух, и звук собственного голоса придал ему большей уверенности.
Его босые ноги, ступая по дубовому полу, производили забавный, легкий шлепающий звук, пока он пересекал нижнюю комнату, и стали еще громче и отчетливее, когда он пошлепал по выложенному кафельной плиткой кухонному полу.
С каждой секундой его жажда становилась все нестерпимее. Он извлек из холодильника банку пепси, с треском отодрал крышку и, запрокинув голову и закрыв глаза, стал жадно пить.
Это была не кола. Это было пиво.
Пораженный, Хатч открыл глаза и посмотрел на банку, однако в руке он держал не банку, а бутылку пира того же сорта, что и во сне: "Корона". Ни он, ни Линдзи никогда не брали "Корону". Если им хотелось пива, что случалось весьма редко, они предпочитали пить "Хейнекен".
Страх вибрирующей дрожью пронзил его с головы до пят. Все тело напряглось, как тетива туго натянутого лука.
Вдруг Хатч заметил, что выложенный плиткой пол кухни исчез. Босой, он стоял теперь на посыпанной гравием земле. Камешки больно кололи ему ступни.
С неистово колотящимся сердцем он окинул долгим взглядом кухню, отчаянно пытаясь уверить себя, что находится дома, что мир не перешел в какое-то странное, новое измерение. Цепляясь взглядом за привычные предметы: выкрашенные в белый цвет березовые шкафчики, стойки с отделанным черным гранитом верхом, посудомоечный комбайн, сверкающий торец встроенной микроволновой печи, – он мысленно приказывал кошмару убираться восвояси. Но гравий так и остался под ногами. И в правой руке Хатч все еще держал бутылку "Короны". Он повернулся к раковине, чтобы сбрызнуть себе лицо водой, но раковины на месте не оказалось, как и доброй половины кухни, а вместо нее он увидел придорожный ресторан и припаркованные перед ним машины, и затем кухня вообще исчезла. Испарилась. Он был на открытом воздухе, вокруг стояла темная апрельская ночь, и густой туман полыхал бликами красного света, отраженного от неонового рекламного щита, располагавшегося где-то за его спиной. И он не стоял на месте, а шел по усыпанной гравием автостоянке мимо рядов припаркованных машин. Он уже не был босым, ноги его были обуты в черные "Рокпорты" на толстой каучуковой подошве.
Он услышал, как рядом женский голос сказал:
– Меня зовут Лиза. А тебя?
Он повернул голову и увидел блондинку. Стараясь не отставать от него, она быстро шагала бок о бок с ним.
Вместо ответа он опрокинул в рот бутылку, высосал из нее остатки пива и отшвырнул прочь.
– Меня зовут…
… Он вздрогнул, когда выплеснувшаяся из упавшей на пол банки холодная пена обожгла его босые ноги. Гравий исчез. По покрытому персикового цвета плиткой полу кухни растекалась, поблескивая, большая лужа пепси-колы.
"Пыльца ангелов" официально по своим фармакологическим свойствам относилась к разряду транквилизаторов для животных, но на людей действовала совершенно противоположным образом, возбуждая их до беспредела, порой доводя до саморазрушительного исступления. Интересно будет понаблюдать, размышлял Вассаго, какое воздействие окажет этот наркотик на Лизу с ее змеиной натурой, при полном отсутствии у нее элементарных понятий о норме поведения и морали, смотревшую на мир с ненавистью и презрением, не ведавшую сострадания, чье чувство собственного превосходства и силы исключало у нее даже саму мысль о том, что и она может стать чьей-либо жертвой, что кто-то окажется сильнее ее; на Лизу, которая уже настолько была переполнена скопившейся в ее душе нерастраченной нервной энергией, что, казалось, эта энергия вот-вот взорвется внутри нее и выплеснется наружу. Он надеялся, что "пыльца ангелов" поможет ему здорово позабавиться, наблюдая, до каких крайностей может дойти ее жестокость; каким освежающим душу кровавым зверствам он станет благодарным свидетелем и верным помощником.
– Куда ехать? – спросил Вассаго, когда они помчались по шоссе в южном направлении. Свет фар буравил белую пелену, напрочь скрывшую от них мир и словно предоставившую им самим решать, что бы им хотелось увидеть впереди и какое будущее себе пожелать.
– Эль-Торо, – сказала она.