Кавуто вытолкнул себя со стула и сгреб со стола шляпу.
— Кто предложил запретить курение в участке, тому по шее бы револьвером накостылять.
— Разве не Президент указ подписал?
— Тем более. Слабак.
Томми лежал и пялился в потолок, пытаясь отдышаться, а также извлечь левую ногу из безнадежно перепутавшихся простыней. Джоди пальцем рисовала крестики-нолики на его потной груди.
— Ты же больше не потеешь, правда? — спросил он.
— Похоже, нет.
— И даже не запыхалась. Я что-то не так делаю?
— Нет, все было здорово. У меня дыханье перехватывает, только если я… когда я…
— Кусаешь меня.
— Ну.
— А ты…
— Да.
— Уверена?
— А ты?
— Нет, я сымитировал, — ухмыльнулся Томми.
— Правда? — Джоди посмотрела на мокрое пятно (на ее стороне, конечно).
— А чего ради, по-твоему, я так запыхался? Не так-то просто симулировать семяизвержение.
— Я, к примеру, купилась.
— Вот видишь.
Томми дотянулся и выпутал ногу из простыней, после чего опять выпрямился и снова уставился в потолок. Джоди принялась крутить рожки из его потных волос.
— Джоди? — робко поинтересовался Томми.
— Хммм?
— Когда я состарюсь, то есть — если мы еще будем вместе…
Она дернула его за волосы.
— Ай. Ладно, мы еще будем вместе. Ты когда-нибудь слыхала про сатириаз?
— Нет.
— Ну, это с очень старыми дядьками бывает. Они бегают везде с неослабным стояком, за молоденькими девчонками гоняются и дрючат все, что движется, пока на них смирительную рубашку не наденут.
— Ух какое интересное заболевание.
— Ага, в общем, это… когда я состарюсь, и у меня появятся симптомы…
— Так?
— Пусть болезнь своим ходом идет, хорошо?
— Буду ждать с нетерпением.
Ривера поднес пластмассовый стаканчик апельсинового сока бесформенной массе гипса и трубок, которая была Ла-Отисом Смоллом. Ла-Отис пососал через соломинку, затем вытолкнул ее языком. Гипс охватывал все его тело, от коленей до макушки. В нем имелись дырки только для лица и выходящих трубок. Кавуто стоял у больничной кровати и все записывал.
— Так вы с друзьями, значит, стирали, когда на вас напала невооруженная рыжеволосая женщина, и вы все втроем оказались в больнице? Верно?
— Это ниндзя была, чувак. Я-то знаю. У меня по кабельному кикбоксинг идет.
Кавуто пожевал незажженную сигару.
— Твой дружок Джеймс показывает, что в ней росту было шесть и два, а весила она двести фунтов.
— Не, чувак, пять и пять — пять и шесть.
— Другой твой дружок… — Кавуто сверился с блокнотом. — Пацан Джей, утверждает, что там была банда мексиканцев.
— Не, чувак, это ему приглючилось. Одна сучка-ниндзя и была.
— Пяти-с-половиной-футовая женщина отправила троицу таких больших здоровых парней в больницу?
— Ну. Мы своим делом занимаемся. А она заходит такая и мелочь спрашивает. Джеймс ей грит, нет мелочи, ему для сушилки надо, а она ему 51–50. Ниндзя, говорю же.
— Спасибо, Ла-Отис, ты очень нам помог. — Кавуто значительно посмотрел на Риверу, и они вышли из палаты.
В коридоре Ривера произнес:
— Так мы ищем банду рыжих ниндзь-мексиканцев.
Кавуто ответил:
— Ты считаешь, во всем этом есть хоть молекула правды?
— Их привезли без сознания, и они явно не пытались договориться о показаниях.
Поэтому, если выбросить все, что у них не совпадает, останется женщина с длинными рыжими волосами.
— Считаешь, женщина могла такое сделать и свернуть шеи еще двоим без борьбы?
— Маловероятно, — ответил Ривера. У него запищал пейджер, и он проверил номер. — Надо в контору звонить.
Кавуто приосанился.
— Тогда давай, а я вернусь еще с этим Ла-Отисом потолкую. Встретимся у входа в неотложку.
— Полегче только, Ник, у него гипс на все тело.
Кавуто ухмыльнулся.
— Эротично, а? — Развернулся и потопал обратно в палату Ла-Отиса Смолла.
Джоди довела Томми до Маркет-стрит, посмотрела, как он ест бургер с картошкой, и посадила его на 42-й автобус до работы. Убивать время, пока Томми работал, становилось скучно. Джоди пыталась сидеть дома, смотрела ночные ток-шоу и старые фильмы по кабельному, читала журналы и немного прибиралась, но к двум часам ночи ее охватывало томленье кошки в клетке, и она выходила бродить по улицам.
Иногда Джоди гуляла по Маркет среди уличного народа и публики со съездов, иногда ехала автобусом до Северного пляжа и тусовалась на Бродвее — смотрела, как по тротуарам телепает пьяную и обдолбанную матросню и всякое отребье, как шлюхи и шмаровозы разводят клиентов. Ей нигде не было так одиноко, как в этих уличных толпах. Время от времени хотелось обратиться к кому-нибудь и рассказать о том, насколько уникален их ореол тепла, или показать на темную ауру больных: так ребенку хочется поделиться с кем-нибудь зверями в облаках, что плывут по летнему небу. Но никто не видел того, что видела она, как никто не слышал шепота гнусных предложений, резких отказов или шелеста денег, переходящих из рук в руки в парадных и переулках.
А бывали разы, когда Джоди кралась по задворкам и прислушивалась к симфонии шумов, которые никто и не мог слышать, принюхивалась к многообразию запахов, давно уже истощивших ее словарный запас. Каждую ночь ей открывалось все больше безымянных зрелищ, ароматов и звуков, и налетали они на нее так быстро и тонко, что Джоди в итоге бросила даже попытки их как-то назвать.
Она думала: «Вот каково быть зверем. Сплошное переживание — непосредственное, мгновенное и бессловное; вспомнить и узнать, а слов для этого нет. Поэт с моими ощущениями всю жизнь пытался бы описать, каково это — слышать, как дышит здание, чуять, как стареет бетон. И зачем? К чему писать песню, если никто не сыграет ноты и не разберет текста? Я одна».
Кавуто вышел в двойные двери отделения неотложки. Ривера ждал его у бурого «Форда» городской модели и курил сигарету.
— Чего звонили? — спросил Кавуто.
— Еще один. Сломанная шея. Южнее Маркета. Пожилой мужчина.
— Блядь, — выразился Кавуто, открывая дверцу. — А потеря крови?
— Пока не знают. Он еще тепленький. — Ривера щелчком отправил окурок на парковку и тоже сел в машину. — Ты из Ла-Отиса еще что-нибудь выжал?
— Ничего существенного. Они не стирали там, они эту девчонку искали и зашли, но от рыжей ниндзя он не отступается.
Ривера завел машину и посмотрел на Кавуто.
— Ты его не прессовал?
Кавуто вынул из кармана рубашки авторучку «Кросс».
— Сильнее меча.
Ривера поежился, представив, что Кавуто мог сделать с Ла-Отисом при помощи авторучки.
— Но следов-то хоть не оставил?
— Массу, — ухмыльнулся напарник.
— Ник, нельзя так…
— Расслабься, — перебил Кавуто. — Я просто написал ему на гипсе: «Спасибо за предоставленную информацию. Уверен, она приведет к хорошим приговорам». Потом расписался и сказал ему, что не сотру, пока не скажет мне правду.