Я просто снял рубашку и надел пояс. Он оставался при мне, пока меня не ограбили испанцы.
— Это Испаньола, — сказал он. — Здесь водится дикий скот — в большом количестве, судя по всему. И дикие французы тоже. Буканьеры, как выражаются лягушатники. Они стреляют скот, вялят мясо и продают кораблям, которые останавливаются здесь, чтобы пополнить запасы. — Он ухмыльнулся. — Из них выходят отличные пираты, из этих буканьеров. У меня в команде дюжина таких парней, и я найму еще дюжину при случае. Они скоро выйдут тебе наперерез, если ветер не переменится.
Он страшно удивил меня, когда протянул мне руку. Как только мы обменялись рукопожатием, он принял самый серьезный вид.
— Они опасные друзья, Крис, и дьявольски опасные враги. Подружись с ними, коли получится, но остерегайся подводных камней. Если они увидят твое золото, ты покойник.
Если бы я зарядил мушкет так быстро, как мог (я имею в виду, как мог тогда), возможно, мне бы удалось застрелить капитана Берта, пока он возвращался на баркасе к «Уилду». Такая мысль пришла мне в голову — но имело ли смысл убивать его? Когда твой единственный друг убийца и грабитель, начинаешь смотреть на подобные вещи проще.
Глава 8
КАК Я СТАЛ БУКАНЬЕРОМ
Насекомые ели поедом. Вот первое, что я должен сказать об Испаньоле, поскольку, если я не скажу этого с самого начала, Испаньола покажется вам истинным раем. Насекомые не давали житья. Там были кусачие мошки, такие маленькие, что и не разглядишь толком. И красные мухи, так и норовившие ужалить в лицо. Когда они налетали роем, приходилось отламывать ветку и махать ею у лица по несколько часов кряду. Сильнее всего докучали москиты. На Испаньоле было много всего хорошего, но я не провел там ни единого дня, когда бы не мечтал вернуться обратно в монастырь или на «Санта-Чариту».
Я не знал про насекомых, когда капитан оставил меня на берегу. Дул свежий ветер, а при ветре насекомых на взморье не было. Я знал только, что Испаньола обитаемый остров. Там постоянно жили люди, как на Кубе или Ямайке. Я решил, что для меня самое лучшее найти местных жителей и попробовать обратиться к ним за помощью. На «Новом ковчеге» были испанские карты, и я провел много времени, разглядывая их. Крупный город на Испаньоле назывался Санто-Доминго и располагался на южном побережье острова, ближе к восточной оконечности. Я не знал, нахожусь я ближе к восточной оконечности или к западной (оказалось, к западной), но по положению солнца в небе понял, что меня высадили на северном побережье.
Будь я умнее, я бы двинулся на восток вдоль берега. Вместо этого я попытался пересечь остров по диагонали, двигаясь на юго-восток с таким расчетом, чтобы выйти на южное побережье неподалеку от Санто-Доминго. Знай я про Испаньолу больше, я бы понимал, насколько дурацкая эта идея.
Я пустился в путь с надеждой встретить одного из животных, упомянутых капитаном Бертом. Я думал убить его и поджарить себе мяса. Примерно через час ходьбы я хотел лишь одного: спастись от насекомых. Наконец я нашел на горе место, свободное от мелкой летучей живности, — подобие широкого каменистого плато, открытого с трех сторон, кроме западной, — и там я переночевал. На следующее утро я нашел родник, напился воды от пуза и зашагал дальше. О размерах острова я имел самое смутное понятие и не знал, какое расстояние прохожу за день. Я полагал, что доберусь до противоположного побережья дня за три, а то и за два. Просто для вашего сведения: Испаньола имеет в поперечнике семьдесят пять миль, а по диагонали так и все сто. Для меня, ориентировавшегося по солнцу и шагавшего по сильно пересеченной местности, десять миль в день были хорошим результатом.
Просто для вашего сведения еще одно: впоследствии я никогда не разглядывал карты просто так. Я их внимательно изучал.
На «Магдалене» тоже были карты, подробные и точные, и ко времени, когда я разобрался с ними, я мог нарисовать любую из них по памяти.
Я их внимательно изучал.
На «Магдалене» тоже были карты, подробные и точные, и ко времени, когда я разобрался с ними, я мог нарисовать любую из них по памяти.
Сейчас мне кажется, что я шел целую вечность, но вероятно, уже на второй или третий день пути я встретил Валентина. Я вышел из джунглей на полосу прерии и увидел голого парня на противоположной стороне. Я крикнул «Bonjour!», и он мгновенно скрылся за деревьями. Я подошел к месту, где он стоял прежде, и заговорил на французском, используя все слова, приходившие на ум. Сказал, что я заблудился, что я никому не желаю зла, что заплачу за помощь и так далее.
Немного погодя кто-то сказал: «Ты не француз». Он говорил по-французски, разумеется, и голос у него звучал испуганно.
— Да, — крикнул я. — Я просто немного говорю по-французски. Я американец.
— Испанец?
— Американец!
— Не испанец?
— Итальянец! Сицилиец!
— Ты не застрелишь меня?
Я хотел проорать: «Нет, черт возьми!» — но побоялся испортить дело. Поэтому я просто сказал: «Non, non, non!» — и положил мушкет на землю. Потом я поднял руки, предполагая, что он видит меня, хотя я его не вижу.
Мы еще долго переговаривались, прежде чем он наконец вышел. Он был примерно моего возраста, явно давно не брился и не стригся и прикрывал свою наготу лишь узким куском кожи спереди, который крепился к тонкому ремешку, завязанному на талии. На ремешке висел нож в самодельных ножнах. Я протянул руку и представился: «Крис». После минутного колебания он взял мою руку так неловко, словно обменивался рукопожатием впервые в жизни, и назвал свое имя. Немного погодя из леса выбежала собака. Ее звали Франсина. Франсина была славной псиной, но признавала только своего хозяина. Она никогда особо не доверяла мне.
С момента, когда я в последний раз ел на «Уилде», до момента встречи с Валентином я съел только пару диких апельсинов и был достаточно голоден, чтобы съесть Франсину. Я спросил Валентина, нет ли у него какой пищи, а он сказал, что у меня есть ружье и он покажет мне место, где водится дичь.
Мы прошли мили три, прежде чем Франсина спугнула дикую свинью. Я выстрелил и промахнулся, но Франсина обогнала свинью, выскочила наперерез и погнала обратно к нам. Свинья пронеслась мимо нас с поразительной скоростью (я и не думал, что эти животные так быстро бегают), но Валентин все же успел нанести удар ножом. Франсина побежала за свиньей, время от времени лаем давая нам знать о своем местонахождении, а мы прислушивались и старались идти по кровавому следу, оставленному раненым животным.
В скором времени Валентин остановил меня и указал пальцем: «Там». Он указывал на густые заросли тростника, но я с минуту напряженно прислушивался и удостоверился, что он прав. Я услышал рычание Франсины и какие-то щелкающие звуки, происхождения которых не понял. Когда я перезарядил ружье — забил в ствол пулю, насыпал на полку затравочного пороха и все такое прочее, — я снял курок с предохранителя и вошел в заросли, стараясь держать мушкет дулом вниз и продолжая повторять себе, что, если я случайно застрелю собаку, Валентин наверняка набросится на меня с ножом.
Франсина отвлекала свинью, уворачиваясь от коротких стремительных выпадов и пытаясь обойти ее сзади. В момент выстрела я находился так близко к свинье, что при желании мог бы, наверное, дотронуться до нее концом ствола.
Думаю, никогда впоследствии я не сознавал столь остро, что после нажатия спускового крючка выстрел происходит с некоторым опозданием. Речь идет всего лишь о доле секунды, но именно тогда я начал понимать, что этот крохотный промежуток времени является основным ключом к меткой стрельбе. Человек, считающий, что ружье выстрелит в момент нажатия спускового крючка, непременно промахнется.