* * *
Два следующих дня над поместьем бушевала снежная буря, и брат Тагл, помощник врача, запретил Изабель выходить из дома. Я хотел увидеться с ней, но только наедине. Напрасно я надеялся, что Изабель покинет свое укрытие ради встречи в саду.
Я сидел в комнате, глядел на бесцветную траву и ждал, пока девушка выйдет в сад. Я отклонил предложение Андре покататься на санях и сделал вид, что нездоров, чтобы не выходить к столу. Я был одновременно и узником, и часовым, который не может покинуть свой пост и караулит пленника в саду - каменную Деву Марию. Я пытался вспомнить слово в слово наш разговор с Изабель, но ярче всего мне приходили на ум как раз минуты молчания, и этими воспоминаниями я жил на протяжении двух дней… Паузы в промежутках между нашими словами, неловкие жесты, прогонявшие старые призрачные тени, подобно порывам ветра, сдувавшим снег с моего подоконника.
Спустя два дня буря стихла. На улице было темно, когда я покинул комнату и беззвучно зашагал по коридору к комнате Изабель. Я стоял у ее двери, слушая баритон брата Тагла - брат говорил о любви Господа ко всем живым существам.
- Иисус Христос, - сказал он, - спас твою жизнь. Только его любовь поможет тебе полностью оправиться.
И он начал читать из Священного Писания:
- "Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел" .
Хотя читал это брат Тагл, у меня было такое чувство, что слова эти произносила Изабель. Они прозвучали как горькое осуждение. Я прикоснулся ладонью к шероховатой поверхности закрытой двери. Я слышал дыхание девушки.
- "Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? что я изнемогаю от любви" .
Глава 6
ДЯДЮШКА РАМОН
Я спускался по лестнице, когда в замок Корреа вошли трое рыцарей. Топоча ногами, чтобы стряхнуть снег, они наблюдали, как я иду вниз, а едва я спустился, двое из них схватили меня, повалили и прижали лицом к холодному каменному полу. Приставили нож к горлу. Разжали мои кулаки. Обыскали с головы до пят.
- Оружия у него нет, Рамон, - сказал один из нападавших. - Говори. Кто ты? Почему очутился в этом доме?
Увидев, что в конце коридора появился Андре, я вздохнул с облегчением. Но к сожалению, вместо того чтобы ринуться меня спасать, он принялся приветствовать моих обидчиков, тепло обнимая их. Наконец он заметил мое бедственное положение.
- Дядюшка Рамон, - сказал Андре, - человек, который лежит на полу, - мой друг, Франциско де Монкада. Мы - новобранцы ордена Калатравы.
Когда с моей спины убрали колено, я наконец-то смог встать.
- Очень рад, - сказал я, потирая оцарапанную щеку.
Я подал руку, и Рамон пожал ее с такой силой, что едва не сломал.
Дядюшка Рамон приходился Андре таким же "дядей", как и мне, но все равно все звали его именно так. Возможно, из-за его добродушного характера. Рамон был великим магистром ордена Калатравы и предводителем целой сотни рыцарей. Он был великолепным воином и имел внушительную внешность - хоть и невысокий, но мощный, широкогрудый и широкоплечий. У него была большая лысая голова, морщины на лбу и свидетельствующий о его роде занятий шрам через всю щеку. Его тонкие губы казались слишком деликатными для тех грубых речей, которые он вел. Речи его да еще склонность к сладким винам вызывали недовольство аббата Винценто из цистерцианского монастыря, примыкавшего к крепости Калатрава. Аббату Винценто как будто нравилось изучать духовные недостатки Рамона.
- Рамон слишком любит жизнь, чтобы быть служителем Господа, - частенько повторял аббат.
Хотя Рамон часто улыбался, а порой смеялся даже слишком громко, у него были грустные карие глаза с крошечными золотыми крапинками - такие грустные, будто смерть каждого из его воинов оставила в них свой след. Его черные брови начали седеть, от уголков глаз лучиками разбегались морщинки.
В Калатраве Рамон проводил дни с юными рыцарями, обучая их, подтрунивая над ними, давая им советы. Для него орден был чем-то вроде семьи. Он очень быстро узнал нас по именам, узнал наши сильные и слабые стороны. Как говорил аббат Винценто, Рамон мог понять душу человека по морщинам на его лице.
- Рамон слишком много замечает, - утверждал аббат. - Некоторые вещи лучше всего предоставлять Богу.
Это утверждение было в принципе верным, но не для того, чем занимался Рамон. В гуще схватки командир должен знать, на кого можно положиться, кто побежит навстречу превосходящим вражеским силам, а кто останется и будет сражаться на месте. Короче говоря, Рамон был человеком, который вел за собой других. И те, кто следовал за ним, готовы были пойти даже в пасть неминуемой гибели.
У Рамона было двое телохранителей - Бернард и Роберто, хотя сам он предпочитал называть их своими заместителями. Именно они схватили меня в холле замка Корреа. Они следовали за Рамоном по пятам и следили за всеми, кто приближался к нему, словно сторожевые псы. По темпераменту и характерам эти двое были очень похожи: спокойные, бдительные, безмерно преданные своему хозяину. Я никогда не видел, чтобы они улыбались или хмурились, разве что в минуты опьянения. Андре любил в шутку говорить, что Бернард и Роберто напоминают ему статуи львов, охраняющие вход во дворец в Барселоне.
Дядюшка Рамон нуждался в телохранителях (его уже не раз пытались убить) не из-за того, что он командовал орденом Калатравы, а из-за своих мирских дел. Поговаривали, будто все эти покушения - результат его "неблагоразумного поведения". Мужья, отцы и братья женщин, которых он обесчестил, жаждали его смерти, и я впервые оказался в гуще сражения, защищая дядюшку Рамона от наемных убийц, подосланных разгневанным отцом. Вернее, мы с Андре играли роль наблюдателей, а не участников.
Рамон пригласил нас сопровождать его и его телохранителей на рынок, лежащий за пределами города Калатравы. Это было вскоре после прибытия великого магистра в замок, и я подумал, что Рамон хочет загладить неприятный инцидент во время нашей первой встречи. Мы с Андре, облаченные в белые одежды ордена, бродили по шумному рынку, глазея на товары. Из оружия при нас были лишь висевшие на поясе кинжалы. Я как раз опустил палец в кувшин с оливковым маслом, когда Андре похлопал меня по спине. Я попробовал масло и лишь потом обернулся. Улица опустела, базарный шум и крики торгующихся покупателей смолкли. Торговцы бросили свои прилавки.
Я увидел восемь итальянцев, одетых в одинаковые оранжевые наряды с золотыми эполетами, в треугольных шляпах с широкими полями. Итальянцы надвигались с двух сторон, разделившись на две группы по четыре человека; их предводитель шел впереди. У него было вытянутое узкое лицо и высокий проницательный лоб, под тонким прямым носом красовались длинные, смазанные воском усы.
Предводитель снял шляпу, низко поклонился и представился:
- Почтенный Джан Паоло Манзелла из Сиены - воин, шпион, кутила, болтун, изменник, предатель, наперсник и наемный убийца.
Затем он сделал вид, что откашливается, и один из его помощников подал ему свиток, перевязанный красной лентой. Почтенный Манзелла церемонно развязал ленточку, развернул свиток и принялся торжественно читать на ломаном каталонском. Было трудно разобрать слова, но я понял, что граф Анжуйский судил, вынес обвинительный приговор и приговорил к смерти дядюшку Рамона за бесчестье, нанесенное дочери графа, леди Мирей.
Пока читался свиток, дядя Рамон стоял, прислонившись к прилавку, и ел инжир.
- А, Мирей, славная девушка.
Он тепло улыбнулся итальянцу, который, презрительно раздувая ноздри, заканчивал чтение:
- …Подписано графом Анжуйским, Морсо Дурман, апреля четырнадцатого дня, года 1268 от Рождества Христова.
Я с бешено колотящимся сердцем сжал рукоять кинжала.
Кивком головы сеньор Манзелла подал знак, и восемь итальянцев, выхватив оружие, стали надвигаться на нас. Нас окружили, но Рамон и его телохранители вели себя совершенно спокойно, словно встреча с убийцами на рыночной площади была для них самым обычным делом.
- Как поживает Мирей? - спросил дядюшка Рамон.
- О, отлично, - ответил сеньор Манзелла, покручивая усы. - Вышла замуж за того самого неотесанного немца. Такая красота пропала зря. Теперь у нее шестеро детей. Мерзкие щенки, один другого хуже.
Рамон покачал головой, словно говоря: "Какая жалость!" - и сочувственно вздохнул.
Когда итальянцы придвинулись к нам почти вплотную, Рамон и его охранники обнажили мечи, мгновение поколебались и ринулись все в одну сторону. Мы с Андре последовали за ними.
Поднялась такая суматоха, что в ней трудно было что-либо разобрать. Пронзительно кричали удирающие цыплята, переворачивались лотки с фруктами. Когда все улеглось, двое итальянцев лежали мертвые посреди раздавленных фруктов и заморских материй. Остальные шестеро, включая почтенного Манзеллу, бежали прочь от базарной площади: один придерживал раненую руку, другой прихрамывал.
- Передайте поклон Мирей! - крикнул им вслед Рамон. И тихо, едва слышно добавил: - Славная девушка.
Он доел инжир, который все еще держал в руке, и мы вернулись в крепость.
К сожалению, когда дядюшка Рамон явился с визитом в поместье Корреа, там не оказалось для него инжира. Отец Андре не ожидал увидеть своего бывшего соратника - иначе послал бы за самым лучшим инжиром в Гренаду. Рамон являлся знатоком и большим ценителем этого лакомства.
* * *
Возвращаясь к тому моменту, как дядюшка Рамон появился в замке… Я еще не пришел в себя после неприятного знакомства и потирал шею, когда с верхней ступени лестницы Рамона окликнул барон Корреа: видимо, он услышал нашу возню. Барон сбежал вниз, перепрыгивая сразу через две ступени, и воскликнул:
- Рамон, сдается мне, ты потерял волосы на одном из полей сражений!
- Неужто прошло столько времени? - улыбнулся Рамон.
Они расцеловались, причем несколько раз, внимательно вглядываясь друг в друга, словно высматривая печать, которую минувшее время наложило на их лица.
- Мы с твоим отцом сражались вместе в Южной Испании против неверных, - сказал Рамон, обращаясь к Андре. - Его меч не раз спасал мне жизнь!
- Подойди, дочка, - велел барон Корреа Изабель, показавшейся в другом конце коридора, - и поздоровайся со своим крестным отцом, крестным обоих моих детей. Более преданного друга трудно найти.
Изабель выглянула из-за перил лестницы и опасливо подошла поцеловать Рамона.
- В последний раз я видел тебя, когда ты была вот такой, Изабель, - сказал Рамон, показывая на свой пояс. - Ты превратилась в элегантную молодую даму, вся в мать.
Изабель сделала реверанс, но промолчала. Она понимала, что приезд Рамона означает скорое расставание с братом и со мной, и не хотела притворяться, что рада этому, какие бы теплые чувства ни связывали Рамона и ее отца.
Ужин в тот вечер проходил в главном зале, это было настоящее пиршество. Длинные вереницы слуг сновали из кухни и обратно со всевозможными блюдами - рыбой, бараниной, овощным супом, олениной под острым соусом из трав, измельченных в порошок и перемешанных с вином, имбирем, гвоздикой и корицей. Этот олень набрел на наш охотничий отряд накануне днем.
Дядюшка Рамон и барон Корреа сидели по разные концы стола, друг против друга. Изабель расположилась слева от отца, рядом со мной. Бернард и Роберто, телохранители Рамона, устроились слева и справа от него и отталкивали слуг, пытавшихся приблизиться к магистру. В конце концов слуги сдались и попросили меня передавать ему еду.
Барон Корреа велел Андре спуститься в подвал и принести ящик вина, привезенного из Франции. Когда Андре вернулся и наши кубки были наполнены, Рамон окинул стол быстрым взглядом.
- За сына короля, незаконнорожденного Фернандо Санчеса! - крикнул он, опрокинул свой кубок одним залпом и с грохотом поставил на стол.
За стуком кубка о толстое дерево мгновенно последовали еще два: это опустошили свои кубки телохранители Рамона, Бернард и Роберто. Кубок Роберто разлетелся вдребезги, но никто из троих, кажется, этого не заметил. Изабель поднялась с места и велела слугам убрать беспорядок и заменить посуду. Рамон вытер рукавом струйку красного вина, стекавшую с подбородка.
- Я получил депешу от короля, - сказал он. - Старик наконец-то решил сойти с трона - и вдруг увидел, что в мире не все ладно.
Барон Корреа подался вперед и заговорил так громко, что его голос разнесся по всей обеденной зале. Даже собаки повернули головы, оторвавшись от созерцания еды на столе, и смущенно взглянули на хозяина.
- Рамон, тебе нужно внимательнее следить за своим языком. У тебя достаточно врагов, и мы не хотим, чтобы до короля дошли ложные слухи о том, что в нашем доме к нему проявили неуважение.
Барон Корреа подал знак слугам и хмуро посмотрел на Рамона. Слуги, в свою очередь, склонили головы, делая вид, что не слышали красочных замечаний Рамона и реплики своего хозяина.
- Будь спокоен, - заверил Рамон, - король - мой личный друг. Я люблю его, как родного отца. У него много замечательных качеств. Однако он бывает ленив, как двадцатилетний мерин. Заявляю это со всей сыновней любовью.
Рамон снова поднял кубок, только что наполненный слугой, и произнес тост:
- За короля и всех его детей, кто бы они ни были!
Бернард и Роберто подняли свои кубки, и трое мужчин снова выпили под пристальными взглядами семьи Корреа и слуг. Барон воздел руки к небу и велел одному из слуг принести еще вина из погреба.
- Захват Антиохии неверными произвел на короля сильное впечатление, - продолжал Рамон. - Говорят, сарацины убили всех христиан в городе, которых нельзя было продать или обменять. Этим летом из Барселоны пошлют отряд крестоносцев, чтобы отвоевать город и отомстить за наших братьев. Сам король собирается возглавить отряд вместе со своими незаконнорожденными сыновьями - Фернандо Санчесом и Педро Фернандесом. Дон Фернандо просит, чтобы орден Калатравы отправился вместе с армией короля. Я никогда не встречался с доном Фернандо, но слышал, что он опытный и храбрый воин. По крайней мере, он оказался достаточно мудр, чтобы избрать в услужение моих рыцарей - члены ордена Калатравы сражаются как львы в защиту христианского мира. Не так ли, Андре?
- Да, дядюшка Рамон, - пылко ответил Андре. - Всей Испании известно, что нет более смелых и отчаянных воинов, чем рыцари ордена Калатравы.
Разумеется, то был верный ответ, и, возможно, даже правдивый. Рамон, Бернард и Роберто подняли кубки, осушили их и выжидательно взглянули на Андре. Он посмотрел на темную жидкость, поднес кубок к губам и выпил все до дна. Немало вина пролилось на его одежду, но Рамон остался доволен.
- Андре, - сказал он, - я вижу, ты станешь прекрасным воином.
Андре побагровел от смущения и пробурчал нечто невнятное, будто то была высочайшая похвала, какую он получал в жизни.
- Мне очень жаль, друг мой, - обратился Рамон к барону Корреа, - что мой визит будет столь кратким. Меня ждут во дворце, я должен обо всем договориться с доном Фернандо. Мы должны выехать в Барселону завтра утром, а затем отправиться в Калатраву для обучения бойцов. Андре и Франциско, на следующей неделе вы тоже поедете в Калатраву - она находится в десяти днях пути отсюда. Наслаждайтесь последними днями свободы, скоро вы будете принадлежать мне, рыцари Калатравы.
Андре подмигнул мне - радостно, восторженно.
Молодая служанка поставила блюдо на стол, и Андре схватил ее за талию и закружил в танце вокруг стола, а дядюшка Рамон оживленно хлопал в ладоши. Бернард и Роберто, следуя примеру хозяина, застучали деревянными ложками по столу. Этот импровизированный оркестр из трех человек оказался весьма благозвучным, и даже несколько слуг присоединились к танцам.
Барон Корреа задумчиво смотрел на сына. Изабель безучастно глядела перед собой.
Наконец Андре устал, вернулся за стол, и ужин продолжался.
- Отец, - попросил Андре, - расскажи Франциско о том, как дядюшка Рамон спас тебе жизнь.
- Что за небылицы рассказывал твой отец, Андре? - спросил Рамон.
- Пожалуйста, отец, - попросил Андре.
- Хорошо, Андре, - согласился барон Корреа. - Это было двадцать лет назад, когда я в последний раз участвовал в битве перед возвращением в Жирону. Неверные только что сдали Севилью христианскому войску, и кастильцы вдохновенно праздновали это событие на улицах города. Наш полк из Арагона - около сотни воинов - занимал крепость на окраине Севильи. Согласно условиям капитуляции, мусульмане должны были вывести все свои войска. Мы не ожидали новых сражений. Оказывается, мы ошибались. Не прошло и недели после победы, как на рассвете один из мусульманских военачальников со своей армией окружил замок. Может, он решил, что мы спрятали какие-то сокровища в крепости, а может, просто хотел убить нескольких христианских рыцарей перед отступлением.
Неверные принесли около пятидесяти лестниц - каждая высотой с крепостную стену. Не успели мы приготовиться к защите, как неверные приблизились к замку и приставили лестницы к стенам. Их воины начали быстро карабкаться вверх, а мы как одержимые носились вдоль парапета и откидывали лестницы от стен, чтобы противники до нас не добрались. Лестницы падали, словно срубленные деревья, а люди летели вниз. Но врагов было куда больше, чем нас, и казалось, будто на месте каждой сброшенной лестницы вырастают две новые. Осматривая наружные стены, - продолжал барон Корреа, - я заметил, как один из неверных стремительно подбирается к башне замка. Я бросился к башне и добежал до приставной лестницы как раз в тот миг, когда неверный спрыгнул с нее на парапет. Ни один из нас не вытащил оружия.
Мы начали бороться, стоя на краю башни, и мне удалось столкнуть мусульманина с выступа. Но во время драки наши доспехи сцепились, и я полетел вниз вместе с ним. При падении я остался цел, один из неверных даже помог мне подняться и только потом понял, что я христианский рыцарь. Меня окружили мусульманские воины и принялись с любопытством разглядывать, а я вытащил кинжал и ждал. Я рассчитывал унести с собой в могилу по крайней мере двух врагов.
Мусульмане стояли вокруг меня плотным кольцом, но не нападали, и наконец один из неверных выступил вперед. Он весил, наверное, раза в два больше меня - настоящий гигант. Он вытащил свой кинжал, и мы начали схватку. Толпа вокруг росла, многие из неверных бросили осаду, чтобы посмотреть, как дерутся "один на один"…
- Христиане наблюдали за вашей схваткой с башни, - перебил Рамон. - Мы криками подбадривали твоего отца, Андре. По-моему, он пытался уговорить, чтобы его отпустили.
- Если я и произнес что-то, - прервал магистра барон Корреа, - то только прощальные слова. Мусульманин был сильнее и быстрее, он дважды полоснул меня по груди, едва не пробив мою кольчугу. К счастью, он оступился, иначе ни ты, Андре, ни Изабель не появились бы на свет. Я бросился на него и всадил кинжал ему в живот - то был смертельный удар. Его товарищи вытащили тело за пределы круга. Они, похоже, как раз выбирали для меня следующего противника, когда в кругу появился Рамон. Я решил, что это ангел, спустившийся с небес на землю.