Выбрав подобающие случаю надписи, он понёс печатки, но тот с извинениями вернул их, объяснив, что камень плохого качества, крошится и надписи на нём не получатся. Отцу жаль было их выбрасывать, ведь они стоили немалых денег, и он засунул их куда-то подальше. Впоследствии они не раз попадались Сатико на глаза.
— Цуруко, помнишь, были ещё две алебастровые печатки.
— Угу…
— Куда они делись? Цуруко не отвечала.
— Ты слышишь меня, Цуруко?
Цуруко была занята. Поставив себе на колени ящик с надписью «Шкатулка, роспись по лаку, Кодайдзи», она пыталась сдвинуть с места туго пригнанную крышку и, казалось, не слышала обращённого к ней вопроса.
Сатико и прежде не раз видела сестру такой сосредоточенной. Глядя на неё, поглощённую работой и не замечающую ничего вокруг, люди сторонние не переставали восхищаться: вот неутомимая труженица, такая не спасует перед трудностями. Но это впечатление было обманчиво.
Всякий раз, когда случалось что-либо непредвиденное, Цуруко сначала впадала в панику и некоторое время пребывала в полной растерянности, но потом вдруг хваталась за работу как одержимая. Вот в такие-то минуты она. и производила ложное впечатление человека, готового ради близких разбиться в лепёшку. На самом деле она попросту искала в работе выход для обуревавших её чувств.
— Странная всё-таки Цуруко, — рассказывала Сатико сёстрам, вернувшись вечером домой. — Вчера по телефону со слезами в голосе умоляла меня приехать. «Никто не желает со мной поговорить, хоть с тобой отведу душу». Я приехала — и что же? Весь день мы просидели в кладовой, она всё разбирала и разбирала вещи, даже словом со мной не перемолвилась.
— Да, узнаю сестрицу, — отозвалась Юкико. — Впрочем, скоро у неё это пройдёт и она опять со слезами будет призывать нас.
И верно — не прошло и двух дней, как Цуруко позвонила снова. На сей раз она просила приехать Юкико.
— Ну что ж, поеду посмотрю, как у неё дела, — сказала та.
Вернувшись в Асию неделю спустя, Юкико с улыбкой сообщила:
— Сборы почти закончены, но Цуруко всё ещё пребывает в состоянии одержимости.
Как выяснилось из рассказов Юкико, Цуруко с Тацуо собирались поехать в Нагою проститься с его роднёй. Поэтому сестра и вызвала её: надо было кому-то присмотреть за детьми и домом.
Уехав в субботу днём, супруги вернулись домой поздно вечером в воскресенье. Последующие пять дней Цуруко упражнялась в каллиграфии. Зачем ей это понадобилось? Затем, чтобы написать благодарственные письма родителям и всем родственникам мужа, которые так сердечно приняли их в Нагое, — задача для Цуруко не из лёгких. Особых усилий стоило ей письмо невестке, жене старшего брата Тацуо, которая пишет не хуже любого каллиграфа, и Цуруко старалась не ударить перед ней лицом в грязь. Каждый раз, садясь за письмо к ней, Цуруко кладёт перед собой словарь и письмовник, выверяя по ним каждый знак, каждое слово. Она перепортит несколько черновиков, прежде чем напишет за день одно-единственное послание. А теперь ей предстоит написать не одно, а целых пять или даже шесть писем. Тут с одними только черновиками замучишься, так что сестрица целыми днями сидит за письменным столом. Она без конца просила Юкико прочитать, что у неё получилось: «Ну как, ошибок я не наделала?» Короче говоря, ко дню отъезда Юкико было готово всего лишь одно послание.
— Узнаю Цуруко! Если ей предстоит нанести визит, скажем, семейству директора банка, она начинает готовиться чуть ли не за три дня: сочиняет фразы, которые должна будет произнести, и без конца повторяет их про себя, чтобы выучить наизусть.
— А напоследок она сказала мне так: да, вся эта история с переездом в Токио застала её врасплох и поначалу она лишь горевала и лила слёзы.
Но потом взяла себя в руки и теперь готова ехать хоть завтра. Она намерена всех нас удивить.
— Что ж, это в её характере.
Так судачили о Цуруко младшие сёстры.
22
Первого июля Тацуо предстояло вступить в должность директора токийского филиала банка в Маруноути. Приехав в Токио в конце июня, он поселился у родственников в Адзабу и при содействии знакомых занялся поисками удобного и недорогого жилья для своей семьи. Наконец он сообщил Цуруко, что нашёл подходящий дом в Омори. Переезд семьи в Токио был назначен на воскресенье, двадцать девятое августа, после праздника Дзидзо-бон. Накануне, в субботу, Тацуо намеревался приехать в Осаку, чтобы попрощаться с близкими и друзьями, которые пожелают их проводить.
Первую половину августа Цуруко посвятила прощальным визитам к родственникам и сослуживцам мужа, а когда с этим было покончено, приехала на три дня в Асию. После долгих сборов и хлопот, от которых у неё до сих пор голова шла кругом, Цуруко хотелось немного отдохнуть, впервые за многие годы побыть с сёстрами, вместе с ними погрустить о предстоящей разлуке. На эти дни Цуруко решила начисто забыть о делах. Оставив дом на жену Отояна, она взяла с собой только двухлетнюю дочку и её няньку.
Когда в последний раз сёстры собирались вместе под одной крышей и могли спокойно, без спешки поговорить? За всё эти годы Цуруко приезжала в Асию считанное число раз, да и то всего лишь на час или на два, которые ей с трудом удавалось выкроить. А когда Сатико навещала сестру в Осаке, им опять-таки не удавалось толком поговорить, потому что их всё время теребили ребятишки. Можно сказать, что с тех пор, как обе сестры вышли замуж, у них попросту не было случая побеседовать по душам. Неудивительно, что та и другая с нетерпением ждали этой встречи. Им хотелось так много сказать друг другу, столько интересных и важных тем набралось за десять с лишним лет!
Но вот наконец Цуруко приехала — и что же? Усталость, накопившаяся за последние месяцы, а точнее сказать — годы, разом выплеснулась наружу. Казалось, ничто не способно было доставить ей большее удовольствие, чем приход массажистки или возможность днём поваляться в постели. Зная, что сестре почти не приходилось бывать в Кобэ, Сатико собиралась повести её обедать в «Ориенталь» и в какой-нибудь китайский ресторан в Нанкинском квартале, но Цуруко дала понять, что вполне удовлетворится самой непритязательной домашней трапезой, лишь бы не выходить из дома. Возможно, сказывалась жара, но, так или иначе, три дня, проведённые Цуруко в Асии, прошли как-то сумбурно, сёстрам не удалось даже наговориться вдоволь.
Через несколько дней после того, как Цуруко уехала домой, в Асию пожаловала тётушка Томинага, младшая сестра их покойного отца. Тётушка ещё ни разу здесь не бывала. Раз уж она решилась приехать из Осаки по такой жаре, у неё наверняка были для этого веские основания. Сатико догадывалась, что именно привело её сюда.
Как она и предполагала, речь пошла о Юкико и Таэко.
Пока «главный дом» находился в Осаке, сказала тётушка Томинага, младшие сёстры могли жить то там, то здесь, но теперь положение изменилось, и им следует отправиться в Токио вместе с семьёй, членами которой они официально являются. Было бы хорошо, если бы Юкико, которую ничто не должно удерживать в Асии, завтра, же выехала к сестре в Осаку. С Таэко, конечно, дело обстоит несколько сложнее: ей предстоит завершить начатые работы, для этого потребуется время. Но через месяц, от силы через два, она тоже сможет приехать в Токио, не так ли?
Разумеется, никто не посягает на её увлечение. Заниматься своими куклами она сможет и в Токио, условия для этого там даже лучше, Тацуо знает, что работы Кой-сан получили признание, и не станет возражать, если она пожелает обзавестись студией. По правде говоря, призналась тётушка, Цуруко сама собиралась обсудить с Сатико этот вопрос, когда была здесь, но ей не хотелось омрачать своё пребывание в Асии неприятным разговором.