– Я знаю, знаю! – сказала она. – Вы приехали из Европы.
– Мы приехали два дня назад. Значит… вы о нас слышали и в нас верите?
– Мы представляли себе довольно смутно, – сказала Гертруда, – что у нас есть родственники во Франции.
– И вам никогда не хотелось нас увидеть?
Гертруда ответила не сразу:
– Мне хотелось.
– Тогда я рад, что застал дома вас. Нам тоже хотелось вас увидеть, и мы взяли и приехали.
– Ради этого? – спросила Гертруда.
Молодой человек, все так же улыбаясь, огляделся по сторонам.
– Да, пожалуй что, ради этого. Мы не очень вам будем в тягость? – спросил он. – Впрочем, не думаю… право же, не думаю. Ну и кроме того, мы любим странствовать по свету и рады любому предлогу.
– Вы только что приехали?
– В Бостон – два дня назад. В гостинице я навел справки о мистере Уэнтуорте. Вероятно, это ваш батюшка? Мне сообщили, где он живет; как видно, он достаточно известен. И я решил нагрянуть к вам без всяких церемоний. Так что нынче, в это прекрасное утро, меня наставили на правильный путь и велели не сходить с него, пока город не останется позади. Я отправился пешком: мне хотелось полюбоваться окрестностями. Я все шел, шел – и вот я здесь, перед вами. Отшагал я немало.
– Семь с половиной миль, – сказала мягко Гертруда.
Теперь, когда молодой человек оказался из плоти и крови, она ощутила вдруг, что ее пробирает смутная дрожь. Гертруда была глубоко взволнована. Еще ни разу в жизни она не разговаривала с иностранцем, но часто и с упоением об этом мечтала. И вот он здесь, перед ней, порожденный воскресной тишиной и предоставленный в полное ее распоряжение! Да еще такой блестящий, учтивый, улыбающийся. Тем не менее, сделав усилие, она взяла себя в руки, напомнила себе, что, как хозяйка дома, должна оказать ему гостеприимство.
– Мы очень… очень вам рады. Пойдемте в дом, прошу вас.
Она двинулась по направлению к открытой двери.
– Значит, вы не боитесь меня? – снова спросил молодой человек, рассмеявшись своим беззаботным смехом.
Несколько мгновений она раздумывала, потом ответила:
– Мы не привыкли здесь бояться…
– Ah, comme vous devez avoir raison! [1]– воскликнул молодой человек, глядя с одобрением на все вокруг.
Впервые в жизни Гертруда слышала так много произнесенных подряд французских слов. Они произвели на нее сильное впечатление. Гость шел следом за ней и, в свою очередь, смотрел не без волнения на эту высокую привлекательную девушку в накрахмаленном светлом муслиновом платье. Войдя в дом, он при виде широкой белой лестницы с белой балюстрадой приостановился.
– Какой приятный дом, – сказал он. – Внутри он еще больше радует глаз, чем снаружи.
– Приятнее всего здесь, – сказала Гертруда, ведя его за собой в гостиную – светлую, с высоким потолком, довольно пустынную комнату, где они и остановились, глядя друг на друга.
Молодой человек улыбался еще лучезарнее; Гертруда, очень серьезная, тоже пыталась улыбнуться.
– Думаю, вам вряд ли известно мое имя, – сказал он. – Меня зовут Феликс Янг. Ваш батюшка доводится мне дядей. Моя матушка была его сводной сестрой; она была старше его.
– Да, – сказала Гертруда, – и она перешла в католичество и вышла замуж в Европе.
– Я вижу, вы о нас знаете, – сказал молодой человек. – Она вышла замуж, а потом умерла. Семья вашего отца невзлюбила ее мужа. Они считали его иностранцем. Но он не был иностранцем.
Семья вашего отца невзлюбила ее мужа. Они считали его иностранцем. Но он не был иностранцем. Хотя мой бедный отец и явился на свет в Сицилии, родители его были американцы.
– В Сицилии? – повторила полушепотом Гертруда.
– Жили они, правда, всю жизнь в Европе. Но настроены были весьма патриотично. И мы тоже.
– Так вы сицилиец? – сказала Гертруда.
– Ни в коем случае! Постойте, давайте разберемся. Родился я в небольшом селении – очень славном селении – во Франции. Сестра моя родилась в Вене.
– Значит, вы француз, – сказала Гертруда.
– Избави бог! – вскричал молодой человек.
Гертруда вскинула голову и так и приковалась к нему взглядом. Молодой человек снова рассмеялся:
– Я готов быть французом, если вам этого хочется.
– Все-таки вы в некотором роде иностранец, – сказала Гертруда.
– В некотором роде да, пожалуй. Но хотел бы я знать в каком? Боюсь, мы так и не удосужились решить этот вопрос. Видите ли, есть такие люди на свете, которые на вопрос о родине, вероисповедании, занятиях затрудняются ответом.
Гертруда смотрела на него не отрываясь. Она не предложила ему сесть. Она никогда о таких людях не слышала; ей не терпелось услышать о них.
– Где же вы живете? – спросила она.
– И на этот вопрос они затрудняются ответом, – сказал Феликс. – Боюсь, вы сочтете нас попросту бродягами. Где только я не жил – везде и всюду. Мне кажется, нет такого города в Европе, где бы я не жил.
Гертруда украдкой глубоко и блаженно вздохнула. Тогда молодой человек снова ей улыбнулся, и она слегка покраснела. Чтобы не покраснеть еще сильнее, она спросила, не хочется ли ему после долгой прогулки что-нибудь съесть или выпить, рука ее невольно опустилась в карман и нащупала там оставленный ей сестрой ключик.
– Вы были бы добрым ангелом, – сказал он, на мгновение молитвенно сложив руки, – если бы облагодетельствовали меня стаканчиком вина.
Она улыбнулась, кивнула ему и в то же мгновение вышла из комнаты. Вскоре она возвратилась, неся в одной руке большой графин, а в другой – блюдо с огромным круглым глазированным пирогом. Когда Гертруда доставала этот пирог из буфета, ее вдруг пронзила мысль, что Шарлотта предназначала его в качестве угощения мистеру Брэнду. Заморский родственник рассматривал блеклые, высоко развешенные гравюры. Услыхав, что она вошла, он повернул голову и улыбнулся ей так, словно они были старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки.
– Вы сами мне подаете? – проговорил он. – Так прислуживают только богам.
Гертруда сама подавала еду многим людям, но никто из них не говорил ей ничего подобного. Замечание это придало воздушность ее походке, когда она направилась к маленькому столику, где стояло несколько изящных красных бокалов с тончайшим золотым узором, которые Шарлотта каждое утро собственноручно протирала. Бокалы казались Гертруде очень красивыми, и ее радовало, что вино хорошее, это была превосходная мадера ее отца. Феликс нашел, что вино отменное, и с недоумением подумал, почему ему говорили, будто в Америке нет вина. Гертруда отрезала ему громадный кусок пирога и снова вспомнила о мистере Брэнде. Феликс сидел с бокалом в одной руке, куском пирога в другой – пил, ел, улыбался, болтал.
– Я ужасно голоден, – сказал он. – Устать я не устал, я никогда не устаю, но ужасно голоден.
– Вы должны остаться и пообедать с нами, – сказала Гертруда. – Обед в два часа. К этому времени они возвратятся из церкви, и вы познакомитесь со всеми остальными.
– Кто же эти остальные? – спросил молодой человек. – Опишите мне их.