- Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, - сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась.
Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали,
когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
- Сколько раз я вас просила, - сказала она, - не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
- Сейчас, сейчас, - сказал он, мокая перо.
- Вы всё умеете делать не во-время, - сказала Вера. - То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались
между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
- И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, - всё одни глупости!
- Ну, что тебе за дело, Вера? - тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
- Очень глупо, - сказала Вера, - мне совестно за вас. Что за секреты?...
- У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, - сказала Наташа разгорячаясь.
- Я думаю, не трогаете, - сказала Вера, - потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты
с Борисом обходишься.
- Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, - сказал Борис. - Я не могу жаловаться, - сказал он.
- Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову);
даже скучно, - сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. - За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, - сказала она,
обращаясь к Вере, - потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis 128 (это прозвище, считавшееся очень
обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие - делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, -
проговорила она скоро.
- Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком...
- Ну, добилась своего, - вмешался Николай, - наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
- Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, - сказала Вера.
- Madame de Genlis! Madame de Genlis! - проговорили смеющиеся голоса из-за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано,
подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, по-видимому, еще холоднее и спокойнее.
***
В гостиной продолжался разговор.
- Ah!chиre, - говорила графиня, - и в моей жизни tout n'est pas rose.
Разве я не вижу, что du train, que nous allons,129 нашего состояния
нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить!
Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко
всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
- Ах, душа моя! - отвечала княгиня Анна Михайловна. - Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого
любишь до обожания. Всему научишься, - продолжала она с некоторою гордостью. - Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого-нибудь из
этих тузов, я пишу записку: "princesse une telle 130 желает видеть такого-то" и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до
тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
- Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? - спросила графиня. - Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому
похлопотать. Ты кого просила?
- Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, - говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно
забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
- Что он постарел, князь Василий? - спросила графиня. - Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me
faisait la cour, 131 - вспомнила графиня с улыбкой.
- Всё такой же, - отвечала Анна Михайловна, - любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas tourienй la tкte du tout. 132 "Я жалею,
что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, - он мне говорит, - приказывайте". Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь,
Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, - продолжала Анна Михайловна
с грустью и понижая голос, - до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не
подвигается. У меня нет, можешь себе представить, а la lettre 133 нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. - Она вынула
платок и заплакала. - Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении... Одна моя надежда теперь на
графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, - ведь он крестил Борю, - и назначить ему что-нибудь на
содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что-то.
- Часто думаю, может, это и грех, - сказала княгиня, - а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один... это огромное
состояние... и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
- Он, верно, оставит что-нибудь Борису, - сказала графиня.
- Бог знает, chиre amie! 134 Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё-таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело.
Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. - Княгиня поднялась. - Теперь два часа, а в четыре
часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.