Другая на месте Макрины тотчас бы возрадовалась, но ловкая уставщица бровью даже не повела. Напротив, приняла озабоченный вид и медленно, покачивая головой, промолвила:
— Не знаю, что сказать вам на это, Марко Данилыч, не знаю, как вам посоветовать. Дело такое, что надо об нем подумать, да и подумать.
А Дарья Сергевна, хоть и радехонька речам Марка Данилыча, но хмурится, будто ей неприятную весть сказал он. Не молвила ни единого слова.
— Чего тут раздумывать?.— нетерпеливо вскликнул Марко Данилыч.— Сама же ты, матушка, не раз говорила, что у вас девичья учьба идет по—хорошему... А у меня только и заботы, чтобы Дуня, как вырастет, была б не хуже людей... Нет, уж ты, матушка, речами у меня не отлынивай, а лучше посоветуй со мной.
— Ничего не могу я тут вам советовать, Марко Данилыч, никакого без матушки Манефы ответа дать не могу,— смиренно, покорным голосом отвечала Макрина. — Такого родителя дочку принять не безделица!.. Конечно, если б это дело сбылось, матушка Манефа Дунюшку поближе бы к келье своей поместила, в своей бы "стае". Да теперь вряд ли там возможно поместить ее... Чапурина Патапа Максимыча не изволите ль знать?.. Братец матушке—то нашей по плоти: двух дочерей отдал к ней да третью дочку не родную, а богоданную; сиротку он одну воспитывает. Четвертая с ними живет матушкина воспитанница, тоже сирота безродная... Вот четыре, пятая с ними живет головщица. А горниц—то всего три и то не великие... Из этакого дома Дунюшке—то и тесненько покажется у нас — скучать бы не стала. Опять же не одну ее в обитель привезете, кто—нибудь тоже будет при ней...
— Ну вот этого я уж и не знаю, как сделать... И придумать не могу, кого отпустить с ней. Черных работниц хоть две, хоть три предоставлю, а чтоб в горницах при Дунюшке жить — нет у меня таковой на примете.
— Работниц нам не надо, Марко Данилыч, в обители своих трудниц довольно. Дунюшке все они сготовят: и помыть, и пошить, и поштопать, и новое платьице могут сшить, даже башмачки, пожалуй, справят,— сказала Макрина.
— Ну это ладно, хорошо,— молвил Марко Данилыч.— А где ж такую взять, чтоб завсегда при ней была, безотлучно смотрела бы за ней?
— А я—то на что? — вступилась Дарья Сергевна, вскинув глазами на Смолокурова.— Я с Дуняшей поеду.
— Как? — удивился и с досадой промолвил Марко Данилыч.— А дом—от как же?.. Хозяйство—то?.. Дом—от тогда на кого я покину?
— Марко Данилыч,— пристально глядя на него, сказала Дарья Сергевна.— Разве вам не известно, что живу я у вас не ради хозяйства, а для Дунюшки?.. Клятву дала я Оленушке Петровне, на смертном одре ее, обещалась ей заместо матери Дунюшке быть — и то обещанье, перед творцом создателем данное, сколько господь мочи дает, исполняю... А насчет вашего хозяйства покойница мне ничего не говорила, и я слова ей в том не давала... При Дунюшке до ее возраста останусь, где б она ни жила,— конечно, ежели это вашей родительской воле будет угодно,— а отвезете ее, в дому у вас я на один день не останусь.
Повисла слеза на реснице у Марка Данилыча, когда вспомнилась ему женина кончина. Грустно покачал он головою и с легким укором промолвил:
— А не просила разве она вас, умираючи, чтоб и меня не оставили вы своим советом да заботами?.
Грустно покачал он головою и с легким укором промолвил:
— А не просила разве она вас, умираючи, чтоб и меня не оставили вы своим советом да заботами?.. Попомните—ка?.. Не говорила разве того вам покойница?
— Говорила,— потупляя глаза и слегка вспыхнув, ответила Дарья Сергевна.— Но ведь вы и того, думаю я, не забыли, после каких уговоров, после какого от меня отказа про то она говорила?
Смолк Марко Данилыч, нахмурил брови и почесал в затылке.
— Все—таки, однако ж...— начал было он, но не знал, что дальше сказать. Подумав недолгое время, он молвил:
— Вы у меня в дому все едино, что братня жена, невестка то есть. Так и смотрю я на вас, Дарья Сергевна... Вы со мной да с Дуней — одна семья.
— А люди как на это посмотрят, Марко Данилыч? — строго взглянув на него, взволнованным голосом тихо возразила Дарья Сергевна.— Ежели я, отпустивши в чужие люди Дунюшку, в вашем доме хозяйкой останусь, на что это будет похоже?.. Что скажут?.. Подумайте—ка об этом...
— Чего сказать? Никто ничего не посмеет сказать,— Резко и мрачно ответил Марко Данилыч.
— Не говорите...— с горячностью сказала Дарья Сергевна.— Может, и теперь уж не знай чего на меня ни плетут!.. А тогда что будет? Пожалейте хоть маленько и меня, Марко Данилыч.
— Кто смеет сказать про вас что—нибудь нехорошее?..— вскликнул Марко Данилыч и, быстро вскочив с дивана, зашагал по горнице крупными шагами.— Головы на плечах не унесет, кто посмеет сказать нехорошее слово!..
— Перестанем говорить о том,— спокойно промолвила Дарья Сергевна.— От басен да от сплетен никому не уйти, заказу на них положить невозможно. Последнее мое вам слово: будет Дунюшка жить в обители, и я с ней буду, исполню завет Оленушки, не захотите, чтоб я была при ней, дня в дому у вас не останусь... Христовым именем стану кормиться, а не останусь... А если примет меня матушка Манефа, к ней в обитель уйду, иночество надену, ангельский образ приму и тем буду утешаться, что хоть издали иной раз погляжу на мою голубоньку, на сокровище мое бесценное.
И, закрыв руками лицо, зарыдала. Марко Данилыч продолжал, насупясь и молча, ходить по горнице.
— Эх, Дарья Сергевна, Дарья Сергевна!— горько он вымолвил.— Бог с вами!.. Не того я ждал, не то думал... Ну да уж если так — ваша воля... Дуню в таком разе уж вы не оставьте.
— Мое дело сторона,— вмешалась при этом Макрина.— А по моему рассуждению, было бы очень хорошо, если б и при Дунюшке в обители Дарья Сергевна жила. Расскажу вам, что у нас в Комарове однажды случилось, не у нас в обители,— у нас на этот счет оборони господи,— а в соседней в одной.
И пошла рассказывать ни так, ни сяк не подходящее к делу. Ей только надо было отвести в стороны мысли Смолокурова; только для того и речь повела... И отвела... мастерица была на такие отвороты.
* * *
Дён пять прошло после тех разговоров. Про отправленье Дунюшки на выучку и помина нет. Мать Макрина каждый раз заминает разговор о том, если зачнет его Марко Данилыч, то же делала и Дарья Сергевна.