Надо признать, что Энди и сам понимал неловкость положения. Он предложил Томасу видеться с Биллом с пяти до семи, когда он, Энди, занимался в спортзале.
Это было бы разумно, резонно и даже душевно, но раздражало Томаса еще больше. Словно его отодвигали на второй план, чтобы он не мешал им жить. Во время каждого визита он все больше ненавидел дом: банки с витаминами и пищевыми добавками по всей кухне и в ванной, тренажеры в гараже, журналы о здоровье и фитнесе на журнальном столике.
Когда появилась возможность сбежать, Томас воспользовался ею незамедлительно. С мальчиком он мог общаться по телефону, по почте, через Интернет. Просто будет меньше раздражения и неприязни.
Он убедил себя, что так лучше и для него, и для всех.
Первые недели так и было. Он больше не просыпался в гневе, не сходил с ума, думая о новой семье сына. Передышка пошла на пользу.
Но сегодняшние события все изменили. Все эти погибшие, траур в деревне, плач в гавани.
Невозможно было заснуть, и мысли в голове копошились, словно насекомые.
Томас ходил по квартире Вонни всю ночь. Иногда он посматривал на курятник в дальнем углу сада, увитого виноградом. Раз или два ему показалось, что видел ее взъерошенную голову в окне, но это могла быть и старая курица.
Фионе тоже не спалось в маленьком домишке на окраине города, который принадлежал тощей суетливой женщине по имени Элени, матери троих маленьких сыновей. Похоже, что мужа не было вообще. Обычно она постояльцев не пускала. Фиона и Шейн нашли место, стучась в дома и предлагая немного евро за то, чтобы переночевать. Шейн был непреклонен. Денег, чтобы сорить ими ради койки на ночь, у них не было. Жилье должно быть самым дешевым.
Дом Элени оказался именно таким.
Теперь Шейн спал в кресле, ему одному удалось отдохнуть в эту ночь. Фиона не смогла заснуть потому, что Шейн вдруг заявил, что на следующий день они уезжают.
Это стало для нее неожиданностью.
Им обоим казалось, что Агия-Анна как раз то место, где можно немного пожить. Но Шейн передумал.
— Нет, оставаться нельзя. После всего случившегося не стоит, — сказал он. — Давай уедем завтра, сядем на паром до Афин.
— Но Афины большой город… там будет жарко, — запротестовала она.
Шейн настаивал на своем, убеждая ее, что ему надо встретиться с другом, что это очень важно.
Когда месяц тому назад они с Фионой отправились в дорогу, про этого друга он даже не упомянул. Но Фиона хорошо знала, что расстраивать Шейна по таким пустякам нельзя.
В общем-то какая разница, где они будут жить, здесь или в Афинах.
Ей просто хотелось попасть на похороны Маноса, этого красивого, сексуального грека, который шлепнул ее по попке и сказал, что она «ореа», что означало «прекрасная, красивая».
Он был тупым парнем, но добрым и веселым, считал, что все женщины «ореа», он пил вино прямо из бутылки и танцевал для них национальные танцы, позируя перед камерами и красуясь на фотографиях, которые расходились по всему свету.
Но вреда от него не было никакого, он не заслужил смерти вместе с его маленьким племянником, другими членами его команды и всеми туристами, которые так радовались жизни.
А еще Фионе хотелось повидаться с сегодняшними знакомыми, со стариком Андреасом, который был так чуток с ними, так щедр, с Томасом, профессором из колледжа, мудрым, добрым человеком, и, возможно, она смогла бы заставить Дэвида быть более уверенным в себе.
Что же касается Эльзы… Фиона никем так не восхищалась прежде; Эльза знала точно, что и когда сказать. У нее не было обручального кольца, хотя лет ей уже около двадцати восьми. Фионе было интересно, кому она звонила в Германию.
Шейн все еще спал в кресле.
Фиона боялась, как бы он не обидел Андреаса и остальных. Он иногда мог быть очень едким и колючим.
Он иногда мог быть очень едким и колючим. Жизнь его оказалась такой сложной, лишенной любви.
Но так было лишь до встречи с Фионой, и только она знала настоящего Шейна.
В комнате стало невыносимо жарко и душно.
Следовало бы поселиться в более приятных условиях. Тогда бы Шейну не захотелось уехать так быстро.
Ночью, когда звезды освещали гавань, Андреас писал письмо. Он переписывал его несколько раз и решил, что последний вариант самый удачный. Утром первая и единственная за девять лет весточка к сыну в Чикаго была готова.
На рассвете он сел на свой старенький мотоцикл и отправился в город.
Когда над Агия-Анной взошло солнце, в опрятной квартирке над сувенирной лавочкой зазвонил телефон.
Это был сын Томаса Билл.
— Па, как ты, нормально?
— Отлично, сын, просто отлично. Спасибо за звонок, мама дала тебе мой телефон?
— Конечно, папа. Просто мама говорила, что у тебя там всегда ночь. Энди сказал, что стоит попробовать.
— Поблагодари Энди.
— Да, папа. Он показал карту мира, чтобы я знал приблизительно, где ты, а потом мы увидели пожар по телевизору. Наверное, было страшно.
— Да, печальное зрелище.
— От тебя это далеко, папа.
Томасу до боли захотелось быть рядом с сыном. Невыносимо. Но приходилось притворяться веселым.
— В наше время, Билл, все близко, и телефон всегда под рукой. Так слышно, словно ты в соседней комнате.
— Да, знаю, ты всегда любил путешествовать, — согласился мальчик.
— Да, люблю, и ты тоже когда-нибудь полюбишь.
— Еще бы. Я звонил бабушке, сказал, что ты о’кей, и она просила, чтобы ты берег себя.
— Постараюсь, Билл, обязательно буду осторожен.
— Мне пора, до свидания, папа.
Связь прервалась. Взошло солнце, и день был прекрасен. Его сын позвонил. Томас ожил, впервые за долгое время почувствовав, что жизнь прекрасна.
Когда над Агия-Анной взошло солнце, Фиона пошла в ванную и вдруг поняла, что у нее задержка на шесть дней.
Когда над Агия-Анной взошло солнце, Эльза отправилась в гавань. Она прошла церковь, которая на время превратилась в морг. Затем, завернув за угол, с ужасом обнаружила в толпе людей, прибывающих из Афин, немецкую телевизионную команду из ее студии, снимавшую все еще тлеющий катер, который отбуксировали в гавань.
Она знала телеоператора и звукооператора. И они бы узнали ее, если бы увидели. Тогда Дитер сообразит, где она, и примчится через несколько часов.
Эльза осторожно укрылась в маленьком кафе, испуганно озираясь.
В кафе были старики, неловко пытавшиеся помочь ей. За одним из столиков сидел Дэвид, все еще встревоженный после вчерашних событий, добрый английский юноша, недовольный своим отцом.
— Дэвид, — прошептала она.
Он страшно обрадовался, увидев ее.
— Дэвид, вы можете найти мне такси? Я не могу выйти отсюда. Там люди, с которыми я не хочу встречаться. Пожалуйста, сделайте это для меня…
Он, казалось, растерялся, увидев ее совершенно не похожей на себя, такой неуверенной. Но, вероятно, все понял и посочувствовал.
— Что сказать таксисту, куда вы едете? — спросил он.
— А куда вы собирались сегодня? — нетерпеливо поинтересовалась она.
— Километрах в пятидесяти отсюда есть небольшой храм и поселение художников. Называется Три… Три… как-то так. Это у небольшой бухты. Хотел отправиться туда на автобусе.
— Поедем туда на такси, — решительно заявила она.
— Нет, Эльза, поедем на автобусе, на такси будет очень дорого, поверьте, — запротестовал Дэвид.
— У меня как раз много денег, уверяю.