— Думаю, он подался в Варвикшир. Там сносят дома конца прошлого века, и есть шанс заполучить по дешевке подлинное сантехническое оборудование той эпохи. Современное его, видите ли, не устраивает, — хихикнула Саския и ткнула пальцем в стоявшие у стены рядами мраморные унитазы, затянутые прозрачной упаковочной пленкой.
— Ладно, разберемся, — сжав зубы, процедила Одетта. Вылетев, как пуля, в фойе, она потребовала у бригадира строителей начать установку сантехники немедленно, не дожидаясь возвращения Мориса.
— Никак невозможно, — сказал Эррол, заправлявший на стройке всем и вся. — Это работа Гэрри и Нева, а они уехали в Хэмпстед. Там на Бишопс-авеню строится новый мюзик-холл, где надо срочно установить пятнадцать биде. Мы, детка, можем пока только навесить дверцы на кабинки. Этот пижон Морис привез и сгрузил их в пятницу. Нам их навесить — раз плюнуть.
Одетта посмотрела на сложенные в штабеля белые с золотыми виньетками, будто только что из борделя на Диком Западе, двери и покачала головой.
— Нет уж, приятель. С дверьми придется повременить. Сначала сантехника. А ты с ребятами лучше сходи и приберись пока в баре. Не могу отделаться от ощущения, что в уикенд киношники снимали там потасовку с участием Чака Норриса и Джорджа Сигала.
Одетте пришлось идти звонить в телефонную будку на Эссекс-Роуд. В будке расположилась какая-то девушка азиатского происхождения, и Одетте пришлось ждать. Азиатка уходить не торопилась и с воодушевлением толковала о чем-то со своим абонентом.
От нечего делать Одетта занялась наблюдениями. Эссекс-роуд была довольно-таки грязной улицей, по которой шли совсем не респектабельного вида люди. По обеим сторонам улицы в нижних этажах домов располагались многочисленные пабы, бары и рестораны, которые, судя по их отнюдь не процветающему виду, держались на плаву в этом районе только с большим трудом. Одетта подумала о том, что «РО», ее детище и отрада, тоже располагается в этом районе, и впервые задалась вопросом: сможет ли ее предприятие здесь выжить? Ответ напрашивался неутешительный, и это до такой степени ее расстроило, что у нее перехватило горло, а на глазах заблестели злые слезы. Чтобы успокоиться, она, широко раскрыв рот, несколько раз глубоко вдохнула.
— Эй, мисс, вам плохо?
Одетта смигнула, чтобы согнать с глаз непрошеные слезы, и обнаружила, что девушка-азиатка, открыв дверцу кабинки, с озабоченным видом смотрит на нее.
— Да нет, милая, у меня все нормально. Просто замоталась немного, — неискренне улыбаясь, сказала Одетта и вошла в будку. Вставив в щель пластиковую карточку и сняв трубку, она с минуту остановившимся взглядом созерцала сквозь пыльное стекло противоположную сторону улицы и местных обывателей, которые в отличие от нее были, казалось, вполне довольны жизнью.
Вернувшись мыслями к действительности, Одетта заметила, что по-прежнему сжимает в пальцах трубку, положила ее на рычаги и закрыла лицо руками. Определенно, с ней творится что-то неладное. Неужели нервный срыв? Ей представлялось, что для этого должна быть более весомая причина, нежели банальная нехватка денег или возможная задержка с открытием клуба. Одетта полагала, что нервные срывы бывают у людей, злоупотребляющих наркотиками, алкоголиков, несчастливых любовников и сопровождаются дрожанием рук, душераздирающими рыданиями, апокалиптическими видениями и навязчивым желанием совершить самоубийство. Ничего подобного она в себе не замечала. Тем не менее отделаться от мысли, что все у нее не ладится и она катится под горку, ей не удавалось.
Обругав себя за малодушие и кое-как совладав со своими чувствами, Одетта снова сняла трубку и твердой рукой набрала номер Калума. Увы, ей — в который уже раз — пришлось выслушать любезное предложение автоответчика оставить после сигнала сообщение. Она оставила, как делала это на протяжении последних нескольких дней.
Она оставила, как делала это на протяжении последних нескольких дней. Текст его за последнее время тоже не претерпел никаких изменений и гласил: «Калум, это Одетта. Позвони мне, пожалуйста».
Только повесив трубку, она поняла, что Калуму, даже если он вдруг надумает ей позвонить, звонить в общем-то некуда. Мобильник у нее не работал, домой она пока что не собиралась, а телефоны в «РО» не были еще подключены к линии. Вот если бы у Калума имелся мобильник, связаться с ним не составило бы никакого труда, но он упорно отказывался его приобретать. «Из принципа», — как он не раз ей говорил. Одетта только никак не могла взять в толк, в чем этот самый принцип заключается. Иногда ей казалось, что в Калуме есть нечто от идеалиста и мечтателя. Она знала кое-что о том, в какой семье он воспитывался и как прошли его детство и юность. Эти сведения она получала в основном от Лидии, которая готовилась выйти замуж за младшего брата Калума милягу Финли.
Жизнь братьев Форрестер претерпела кардинальные изменения в начале восьмидесятых, когда их отец, безработный сварщик, неожиданно выиграл в футбольный тотализатор крупную сумму. Крупную даже по нынешним временам, а в те благословенные годы считавшуюся просто беспрецедентной. В один вечер Форрестеры разбогатели и уже через несколько недель переехали из трущоб в поместье в Бордерсе. Финли послали учиться в дорогую частную школу неподалеку. Особенной радости ему это не доставило, зато позволило со временем поступить в колледж Святого Андрея, куда очень хотел попасть его старший брат, но не попал, так как привилегированной школы не закончил. Тогда Калум уже учился в университете в Манчестере и с ужасом наблюдал за тем, как его предки проматывали свалившиеся на них с неба денежки. Они покупали огромные автомобили, которые боялись водить, строили бассейны, где никогда не купались, потому что не умели плавать, и комнату за комнатой загромождали дорогой электронной аппаратурой, которой не умели пользоваться. Соседи смотрели на Форрестеров как на выскочек и отказывались с ними общаться, так что деньги счастья Форрестерам не принесли и, в определенном смысле, даже превратили в изгоев. Богатство, опять же, развратило и испортило милягу Финли, сделав из него законченного наркомана. Хорошо еще, что Лидия, прибрав его к рукам, не жалела усилий, чтобы отучить его от этой пагубной привычки.
Калум все видел и все понимал. Вот почему, когда на последнем курсе университета его лишили стипендии, он не стал звонить родителям, требуя денег на завершение образования, но заработал их сам, вкалывая по ночам в барах и автомастерских. Неприятие богатства родителей и подспудная борьба с ними не прошли для Калума бесследно: он стал человеком трудным, упрямым и непредсказуемым.
Точно таким же он был и в сфере бизнеса. Вне всякого сомнения, гений во всем, что касалось ресторанного дела и умения заводить знакомства в деловых, богемных и артистических кругах, он презирал строгую отчетность и порядок. Он мог быть занудой, упрямцем, безответственным типом, грубияном, очаровашкой и любимцем женщин. Все эти качества, странным образом уживаясь в его натуре, делали его чрезвычайно непростым в общении человеком. Временами Одетте казалось, что ее чувства к Калуму круто замешены на ненависти — как, к примеру, сейчас. При всем том она считала его самым сексуальным мужчиной из числа знакомых. Более того, с некоторых пор он стал первым кандидатом на то заветное место в ее сердце, которое занимал киношный Джонатан из американского сериала о семействе Харт.
4
Калум договорился встретиться с Джимми Сильвианом в клубе «Неро» — известном на весь Лондон заведении, одним из основателей которого он являлся. Он не был там вот уже несколько месяцев, но стоило ему только туда войти, как он понял, что зря выбрал для встречи это место. Клуб ветшал и приходил в упадок, и это было видно невооруженным глазом. В определенном смысле клуб старел вместе со своими завсегдатаями, среди которых в свое время числилось немало знаменитостей.