Для некоторых из них она даже придумала клички.
– В процессе соединения они потребляют тепло и расходуют энергию. Надо подогреть их до температуры выше 37,2.
– Вся индустрия ломает голову над проблемой охлаждения компонентов, а ты предлагаешь сделать все наоборот? – удивился Люк.
– Наши-то живые! – возразила Хоуп, хотя еще не была полностью убеждена в обоснованности своего предположения. Но она исходила из того, что Флеминг открыл пенициллин после того, как, отправившись в отпуск, забыл препараты в лаборатории. Раз она ночь за ночью мерзла от взбесившихся кондиционеров, почему бы и ей не испытать судьбу?
Джош и Люк с сомнением переглянулись, но Хоуп поняла, что ей удалось их заинтересовать.
– В конце концов, почему бы и нет? – бросил Джош.
– Хотя бы потому, что мы рискуем их убить. Разве это мало? – спросил Люк.
– Тогда мы повторим первый и второй этапы, – сказала Хоуп.
– И потеряем две-три недели. Сомневаюсь, что Флинч согласится столько ждать.
– Вот именно! Нам ничего не остается, кроме как рискнуть. Была не была! – воскликнул Джош, вдохновленный отчаянием.
– Минуточку! – Хоуп подняла руку. – Все согласны, что возможная неудача будет результатом коллегиального решения?
– Как и удача? – дружно подхватили Люк и Джош.
– Об этом я не подумала, но… Скажем, если вы вдвоем как следует меня отблагодарите, закатите мне королевский ужин и предоставите два выходных… В таком случае я согласна.
– Скажи-ка, Флеминг доморощенный, – насмешливо проговорил Люк, кладя руку ей на плечо, – до какой температуры нам следует нагреть чипы?
Хоуп сделала вид, что раздумывает, хотя понятия не имела, что ответить. От трех лишних градусов у нее ожили занемевшие от холода фаланги пальцев; «головастикам» явно потребуется меньше, иначе у них будет смертельный тепловой удар. Она притворилась, что считает на пальцах, изобразила гримасой процесс вычитания и воскликнула:
– Тридцать восемь градусов! Нет, 37,8, – тут же поправилась она.
– То есть от балды! – усмехнулся Джош.
– До чего же ты груб! Но раз ты догадался, то у меня гора с плеч.
– Если не возражаешь, начнем с 37,5.
Джош поместил препарат «головастиков» на нагревательную плитку и стал постепенно повышать температуру, кое-как контролируя ее зондом. Они сильно перепугались, когда она подскочила выше 38, прежде чем Люк успел снять органические чипы с плитки и присоединить их кабелями к компьютеру. Все трое затаили дыхание.
* * *
В шесть утра Люк, Джош и Хоуп последними покинули бар, где достойно отпраздновали первую передачу информации от органических процессоров к их электронным аналогам.
Люк уведомил об этом достижении Флинча только днем позже. И не из желания воспроизвести эксперимент ради подтверждения результата – они все равно сделали это, доложив о нем, – а потому, что раньше ни один из троицы все равно не смог бы выдать ни одной осмысленной фразы.
Их результат не был крупным вкладом в области создания искусственного интеллекта, тем не менее он стал еще одним шагом в процессе, захватившем весь мир. Пускай крохотная, но все же частица жизни была перенесена в машину. Достигнутое в крайне малых масштабах могло рано или поздно быть воспроизведено на куда более значительном уровне.
Именно этой логикой и руководствовался Флинч, когда без промедления оплатил из средств «Лонгвью» стоимость обучения Джоша и Люка в университете сразу на два года вперед.
* * *
В середине июля Хоуп и Джош впервые разлучились. Хоуп сдержала слово: отправилась в гости к отцу в Сан-Франциско.
Джош пустил немалую часть своего месячного бюджета на аванс за телефонную связь и истратил все за неделю. Люк пришел ему на выручку и предложил вернуть деньги на телефонный счет в обмен на обещание немного снизить интенсивность переговоров. Дело было не в частоте звонков. Просто по вечерам Хоуп и Джош подробно описывали друг другу события истекшего дня и засыпали, прижав к уху телефон и отключая связь только после того, как желали друг другу доброго утра, и так каждый день.
Проводив отца в больницу, Хоуп отправлялась гулять по Сан-Франциско. Город день ото дня нравился ей все больше. Она полюбила бродить по кварталу Кастро и вдоль пристани для яхт, торговаться в лавочках на Юнион-стрит и нежиться на черном песочке пляжа Маршалл Бич, если северную оконечность мыса не затягивало туманом.
Сначала присутствие Амелии смущало Хоуп, но потом она привыкла. За столом Амелии цены не было: она умела заполнять пустоты, так портившие Хоуп вечера ее детства, нескончаемыми рассказами о смешных происшествиях в поездках, о клиентах, которых она мастерски передразнивала, о собственных потешных промахах. Хоуп обнаружила в ней трогательное чудачество, о котором раньше не подозревала. Еще больше ее подкупало искреннее отношение Амелии к ее отцу. Когда та объявила, что отправляется в деловую поездку по штату, Хоуп даже испытала сожаление.
Амелия уехала утром. Хоуп и Сэм помогли ей сложить в багажник вещи и остались стоять рядом на крыльце, пока ее машина не исчезла, свернув за угол.
Сэм первым вернулся в дом и позвал застывшую на ступеньках Хоуп.
– Только не говори мне, что будешь по ней скучать. Дай сперва хотя бы выпить кофе!
– Так далеко я не зайду, хотя тоже не откажусь от кофе. Может, попьем его в городе?
– У меня нет времени, Хоуп, работы полно, – ответил Сэм, надевая плащ.
По пути он захватил портфель. Сев за руль своего универсала, он опустил стекло и помахал дочери рукой.
Что оживило в ней старые воспоминания – этот старый «форд» или прощальный отцовский жест?
Хоуп бросилась в кабинет отца с намерением воспользоваться его отсутствием и вывернуть содержимое всех ящиков и шкафов в доме, чтобы найти кое-что для нее важное.
Где могут храниться реликвии ее детства?
Она вспомнила, как в день ее отъезда из дома в Кейп-Мей отец отнес их все на чердак в картонной коробке, как будто желал показать ей, что тоже способен подвести черту под их прежней жизнью. Она тогда нежно улыбнулась, догадавшись, что для него это единственный способ скрыть нахлынувшие чувства.
Здесь не было ни чердака, ни гаража. Кабинет, гостиную и обе спальни она уже обшарила. Поднявшись на второй этаж, она занялась гардеробной, на две трети занятой вещами Амелии. Хоуп отодвинула отцовские куртки, привстала на цыпочки, кляня природу, отказавшую ей в высоком росте, раздвинула джемперы на полке – и радостно вскрикнула.
Коробка была спрятана за сложенными старыми простынями. Она тут же ее узнала и, бережно держа двумя руками, отнесла к себе.
Сев по-турецки, она сняла крышку и стала лихорадочно рыться в куче вещей, каждая из которых была полна воспоминаний. Отложив в сторону плюшевые игрушки, пустой тюбик от губной помады, альбомы для рисования и пенал с карандашами, она схватила детскую книжку и раскрыла ее на коленях. Это была иллюстрированная сказка об обезьянке, которую притягивали городские огни. Перелистывая страницы, Хоуп слышала голос матери, читавшей ей эту сказку. Поднеся книгу к лицу, она вдохнула запах бумаги в надежде уловить забытый аромат духов. Ей хватило бы даже едва заметной подсказки… Но книга молчала.
Хоуп долго рассматривала каждый предмет, прежде чем убрать его на место. Поставив коробку обратно в шкаф, она не вернула на место только книгу, которую сразу же спрятала в свой чемодан.
* * *
В день отъезда она в первый раз встала раньше отца.