Как выйти на сцену, когда боишься публики? В снах о своих концертах она даже не узнавала саму себя!
– Ты чудом выжила, теперь запасись терпением. Вращайся среди людей, проветрись, начни жить заново – остальное придет само.
– Как проветриться, если я никого не помню?
– Даже нас? – спросил Саймон.
– Вас?..
– Нас! – повторил Саймон с загадочным видом.
– Неужели мы…
– Конечно!
– Вы хотите сказать, что мы?..
– На каждых гастролях. О, что это были за ночи!
– Серьезно?!
– Увы, нет. Прости, я пошутил, – признался Саймон. – Я питаю пылкую любовь к женщинам, но не в постели. Пусть это останется нашей тайной, ты всегда была единственной в нашей труппе, кто был в курсе дела, не считая гримера Сэми. В общем, ты поняла: у меня не хватило духу сделать такое признание.
– Мой отец не рассказывал вам про мои… временные проблемы, как он это называет?
– Ни слова, клянусь! Только предупреждал, что ты еще не совсем поправилась.
– Тогда тайна за тайну. Я признаюсь тебе в своей, о которой тоже никто не знает, за исключением тех, кто меня лечил. Я ничего не помню: ни свою жизнь, ни концерты, ни Джорджа. Родителей – и тех не помню! Интеллект уцелел, я не впала в детство – так мне, по крайней мере, кажется, слов мне хватает, я не задумываясь делаю все необходимое для жизни, я виртуозно исполняю фортепьянные пьесы, сама не зная, как это у меня выходит, но все существовавшее до авиакатастрофы стерлось, вместо воспоминаний – одно огромное белое пятно. Мне захотелось всем сделать хорошо, вот я и жульничаю. Все, что я знаю, попросту заучено. Когда слоняюсь по дому, у меня иногда возникает чувство дежавю, и тогда всплывают обрывки детских воспоминаний. Но подлинны ли они, или я сама их придумала? В общем, перед тобой самозванка – так меня назвала бывшая моя нянька.
– Не будь слишком сурова к себе и не позволяй отцу изводить тебя чрезмерными требованиями. Эта амнезия вполне может оказаться временной. Если тебе нужно ломать комедию, чтобы чувствовать себя собой, не стесняйся. Я знаю что говорю. Я изображаю другого человека с четырнадцати лет. Некоторые любовники обвиняли меня в том, что я не желаю признавать самого себя, но они ошибались. Дело не в том, кем тебя считают, а в том, кто ты такая на самом деле… Что ж, после этих глубоких речей, о которых я непременно пожалею, предлагаю вернуться к остальным, иначе они решат, что мы затеваем что-то некатолическое…
– Подумаешь! Гарольд протестант, а Бетси вообще буддистка, – ответила она ему в тон.
Покосившись на нее, Саймон расхохотался.
– Ну вот, только что мы выяснили насчет тебя кое-что, чего даже я не знал, – проговорил Саймон, выходя из туалета. – У тебя есть чувство юмора.
* * *
Гарольд ошибался, опасаясь бури. На него обрушился настоящий ураган. Бетси никак не могла уняться. Мелли и Саймон после обеда отправились прогуляться вдоль реки Чарльз, и Гарольд оказался в машине нос к носу с женой. Спасало его разве что присутствие Уолта, мчавшегося на этот раз гораздо быстрее обычного.
Дома Бетси взяла мужа за плечо – он сознательно женился на женщине крупнее его и с тех пор пожинал последствия – и бесцеремонно поволокла в гостиную.
Горничная поостереглась предложить им кофе и вместе с лакеем скрылась за дверью. Прижиматься к ней ухом в этот раз не было необходимости – крик был слышен даже на кухне.
Сначала «Как ты додумался такое учинить?», потом «Ты ни перед чем не остановишься», «Она не твоя вещь», «Ты маньяк», «Постыдился бы» и, наконец, «Требую, чтобы ты перед ней извинился!».
Гарольд сохранял спокойствие, зная, что в такие моменты сопротивление бесполезно и способно только усугубить положение. Помалкивая, он привычно изображал раскаяние и наблюдал, как у жены близится приступ рыданий. Это обычно знаменовало прекращение военных действий.
Когда Бетси потянулась к серебряной шкатулке с бумажными платками, стоявшей на изящном столике, Гарольд понял, что опасность миновала, тяжело вздохнул и стал просить прощения.
– Я не хотел ее задевать, мне в голову не приходило, что щедрое предложение Джорджа так ее смутит.
– Смутит? Ей пришлось выбежать из-за стола, так ей стало плохо! Ты собираешься меня убеждать, что эта дурацкая идея принадлежит Джорджу?
– Согласен, я, наверное, повел себя неловко и опередил события, просто я думал, что ее обрадует его предложение вернуться в филармонию…
– Ты не просто неловок, бедный мой Гарольд, ты – сама неловкость! Только ты, один ты был бы на седьмом небе, если бы она снова стала гастролировать.
– Опомнись, Бетси! Сколько еще Мелоди будет неприкаянно бродить по дому? Долго еще это будет продолжаться?
– Пока она не будет готова.
– Она уже не та, какой была, даже люди, работающие у нас, это замечают, до меня доносятся их пересуды.
– Какие еще пересуды? Что отец, не довольствуясь тем, что дочь выжила в катастрофе вертолета, требует большего? Пойми, единственное, на что я всегда рассчитывала, – что эта законченная эгоистка, для которой единственная отрада – блистать, добьется признания публики. Не надо пафоса!
На смену первому смерчу мчался второй, еще более сокрушительный. Чувствуя его стремительное приближение, Гарольд сменил тактику.
– Мелоди всегда жила музыкой, поэтому я надеялся, что возвращение на сцену принесет ей пользу. Что ж, я ошибся и почувствовал за столом, что поторопился. Когда она вернется, я попрошу у нее прощения.
– Ты должен быть ей любящим отцом, вот что принесет ей настоящую пользу!
– Как это понимать? – возмущенно осведомился Гарольд.
– Что с ее одиннадцати лет отца сменил наставник, упрямый и фанатичный учитель музыки. Когда ты последний раз просто с ней разговаривал, а не сажал ее на табурет и не слушал ее игру? Нужно всего-то несколько часов нормального общения отца и дочери, обед вдвоем, прогулка, в конце которой она смогла бы рассказать тебе о себе, поход по магазинам, когда ты выбрал бы ей платье или еще что-то, что ей бы понравилось. Не напрягай память, Гарольд, такого никогда не было. Общие у вас только ноты, для нее это печально, а у тебя вызывает растерянность. Как ты умудрился лишить себя настоящих отношений с дочерью?
Гарольд пропустил бросок, и мяч ударил его прямо в грудь. Он рухнул в кресло с совершенно потерянным видом, в кои-то веки не ломая комедию.
– Что верно, то верно… – пробормотал он.
– Ты о чем?
– Где-то я оплошал.
– «Где-то» здесь явно лишнее.
– Как мне теперь быть? – пролепетал он.
– Я уже тебе сказала.
– Ну да: обед, прогулка, платье?
– Об этом надо спрашивать ее!
18
Гарольд подождал несколько дней, не позволяя себе появляться в гостиной, где музицировала Мелли.
Лишь однажды он осмелился приоткрыть дверь и убедился, что все в порядке. В следующий раз он предложил дочери пройтись.
Бетси тем временем приняла приглашение посетить салон современной архитектуры, открывшийся в Центре Джекобса в Нью-Йорке. Гарольду был предоставлен последний шанс, и она надеялась, что он воспользуется ее отсутствием, чтобы за него ухватиться.
Гарольд решил устроить Мелли шопинг. По пути к машине он спросил, доставит ли ей это удовольствие.