Партия уже началась.
За обедом я старательно подбирал слова и говорил, только когда ко мне обращались, тщательно обдумывая ответы на вопросы, которыми засыпáла меня мать Аманды. Впрочем, мои слова или поведение мало что могли изменить: эти люди приняли решение задолго до того, как увидели меня воочию, поэтому отвечал я достаточно искренне, не забывая отдавать должное выставленным на стол изысканным блюдам. Лезть из кожи вон не имело смысла еще и потому, что, не стараясь произвести впечатление на мать и отца Аманды, я делал именно это: производил впечатление. Эти двое наверняка не привыкли к тому, что гость ведет себя свободно и раскованно и даже не пытается скрыть факты, который любой другой на его месте постарался бы обойти молчанием. Впрочем, повторюсь, я был уверен, что мистер и миссис Пикеринг и так знают обо мне все, поэтому, когда меня спросили о родителях, я совершенно честно ответил, что мой отец был таксистом и погиб, спьяну врезавшись на полном ходу в бетонное дорожное ограждение, что мама работала на двух-трех работах, стараясь заработать нам обоим на хлеб, но скончалась от сердечной недостаточности, когда я учился в старшей школе. Упомянул я и том, что написал Академический оценочный тест лучше всех в школе, что Гарвард, где мне предложили стипендию, я выбрал, потому что не хотел делать карьеру в морской пехоте, что уже в университете я пробежал милю за 4:07 и заработал высший балл и что, если бы не стипендия Пикеринга-Кюхля, я закончил бы Гарвард еще полгода назад.
– А кто воспитывал вас после смерти мамы? – спросила миссис Пикеринг. – Кто помогал? Ведь, насколько я поняла, других близких родственников у вас не было.
– Никто меня не воспитывал, – ответил я честно.
– Но… как же вы жили? Ведь вам нужно было покупать продукты, оплачивать счета за электричество и прочее?
– Я работал разносчиком пиццы и приторговывал «травкой».
Пока она смеялась над моей шуткой (она действительно думала, что это шутка), ее супруг откинулся на спинку стула и самодовольно ухмыльнулся. Он, похоже, точно знал, что я нисколько не шучу.
Вино за столом разливал сам папа Пикеринг. Он никому не уступил эту обязанность, видимо, считая своим долгом лично проследить за тем, чтобы гость попробовал и оценил его «домашнее» вино, которое, как шепнула мне Аманда, продавалось по оптовой цене двести долларов за бутылку. Я, однако, к вину даже не прикоснулся. Каждый раз, когда мистер Пикеринг пытался наполнить мой бокал, я вежливо, но твердо отказывался.
Похоже, мое упорство всерьез заинтриговало его. Он то и дело с любопытством посматривал на мой нетронутый бокал. Уже в конце трапезы, когда зажгли банановый фостер, папа Пикеринг не выдержал и спросил – с довольно разочарованным видом:
– Может, тебе хотелось бы чего-то другого?
Это была его первая серьезная ставка. Он пытался повышать, но я не принял вызов. Покачав головой, я ответил только на поставленный вопрос:
– Нет, благодарю вас.
– Тебе не нравится мое вино? – не отступал Маршалл Пикеринг.
На этот раз я ответил, удвоив ставку:
– Не могу сказать. Я его не пробовал.
Он прищурился, прикидывая, насколько хороши карты у него в руке. Аманда потихоньку потягивала вино, с удовольствием наблюдая за нами. Одновременно она несильно наступила мне под столом на ногу.
– Я вообще не пью, – коротко сообщил я, отрицательно качнув головой.
Пикеринг наверняка был в курсе, однако ничего не сказал – только отсалютовал бокалом сначала мне, потом Аманде, и наконец – жене и собаке породы персидская борзая.
Даже не знаю, выиграл ли я эту взятку. Мне, впрочем, казалось, что место за игровым столом, куда приглашали очень немногих, я заработал.
После трапезы мы отправились «отдохнуть» на заднюю веранду особняка, выходившую на океан.
После трапезы мы отправились «отдохнуть» на заднюю веранду особняка, выходившую на океан. Там мистер Пикеринг предложил мне сигару, но я снова отказался. Отец Аманды подержал свою сигару во рту, потом поджег и затянулся так глубоко, что ее кончик засветился, как раскаленная кочерга. Этот сверкающий уголек странным образом гармонировал если не с цветом, то с выражением его глаз.
Сигара, конечно, была кубинская. Мистер Пикеринг несколько раз с удовольствием затянулся, отчего воздух вокруг нас заполнился ароматным дымом, и проговорил:
– Похоже, Чарли, у тебя просто нет недостатков!
И хотя сказано это было вполне светским тоном, я почувствовал приближающуюся опасность. Да и любой на моем месте почувствовал бы. Таких парней, как я, мистер Пикеринг ел на завтрак десятками, а нашими косточками выковыривал застрявшее в зубах мясо. Еще за обедом – где-то после третьей перемены – я сумел расшифровать невербальные сигналы, которые посылало его внезапно напрягшееся тело, и понял, что в ближайшем будущем нам с Амандой придется реже видеться друг с другом. И изменить этого я не мог, что бы я ни сказал и ни сделал. Нет, мистер Пикеринг вовсе не хотел, чтобы его зятем стал безвольный, бесхребетный червяк, но и человек, который столь откровенно бросал ему вызов в его собственном доме (а именно этим я и занимался весь вечер), его не устраивал. Я это знал, и он знал, что я знаю.
Что ж, карты мне достались не самые лучшие, однако положение было не совсем безнадежным, и я решил, что потрепыхаюсь еще немного. «Честность – лучшая политика». Эти слова не были девизом всей моей жизни, но сегодня подобный подход уже принес мне кое-какие дивиденды, и я решил при случае испробовать его еще раз. Хитрить я умел не хуже папы Пикеринга, но сейчас был не тот случай. Почему-то у меня сложилось впечатление, что он способен разоблачить мой блеф куда быстрее, чем я успею состроить подходящее выражение лица, а раз так… Кроме того, мне еще никогда не доводилось обедать с человеком, чье состояние приближалось к миллиарду.
Выкурив примерно половину сигары, Маршалл Пикеринг сказал:
– Аманда говорила, что ты неплохо играешь в покер.
– Да, одно время я проделывал это достаточно часто.
Он показал на обитый сукном столик и улыбнулся почти по-отечески:
– Может, сыграем партейку?..
Я скрестил вытянутые перед собой ноги и сложил на коленях руки.
– Думаю, не стоит.
Почти минуту мистер Пикеринг сосредоточенно разглядывал свою сигару, потом еще раз глубоко затянулся. Кажется, он начинал испытывать раздражение.
– Почему же?
– Я обыгрывал в покер только «золотых мальчиков», которые рассматривали карты как развлечение. А вы, как мне кажется, пригласили меня сюда вовсе не затем, чтобы я вас развлекал.
Он снова затянулся, любуясь огоньком, мерцающим на кончике сигары.
– То есть ты обирал доверчивых простаков?
– Вовсе нет. Я просто оказывал услугу людям, которым не терпелось поскорее прокутить родительские денежки.
– А ты этим пользовался?
– Я просто не стал упускать представившуюся возможность.
Он кивнул:
– Что ж, это, наверное, правильно. Во всяком случае, мне это нравится. – Отеческое выражение исчезло с его лица, а тон стал жестким. – Я плачу́ большие деньги людям, которые умеют угадывать чужие мотивы и желания.
– Мне кажется, мистер Пикеринг, что вы читаете мои мотивы куда лучше, чем я – ваши.
Он улыбнулся и смахнул со стола воображаемые фишки.
– Туше́!..
Быть может, я не так уж сильно ему нравился, но моя способность сбросить карты, когда на руках у соперника появилась более сильная комбинация, вызвала у него если не уважение, то по крайней мере одобрение.