Они не оставили большого беспорядка, о котором стоило бы говорить, – она увидела как мы все смотрим на нее. – Что вы тут все столпились и так глядите на меня?
– У меня есть новости, Салли-Джин, – улыбнулся папа.
Глаза мамы просветлели.
– Что за новости?
– Новая работа! – Он рассказал ей обо всем. Мама присела на кухонный стул, чтобы перевести дыхание, на сей раз от возбуждения.
– Ах, дети, – воскликнула она, – ну разве это не чудесные новости? Это самый лучший подарок, какой мы только могли получить.
– Да, мама, – сказала я, но Джимми не поднимал глаз.
– Почему Джимми выглядит таким кислым? – спросила мама.
– Он не хочет идти в «Эмерсон Пибоди», – ответила я.
– Мы там не впишемся, мама! – выкрикнул Джимми.
Неожиданно я разозлилась на Джимми. Мне захотелось ударить или накричать на него. Мама была так счастлива, в этот момент она выглядела как в свои былые годы, но тут же он снова сделал ее печальной. Мне кажется, он осознал это, потому что глубоко вдохнул и сказал:
– Но я думаю, что не имеет значения, в какую школу я пойду.
– Не забирай себе в голову, Джимми. Ты еще покажешь всем этим богатым детям.
В ту ночь мне было очень трудно заснуть. Я вглядывалась в темноту, пока мои глаза не приспособились к ней, и я смогла видеть лицо Джимми: обычно гордое, с твердым ртом и взглядом, сейчас, в темноте, оно смягчилось.
– Не беспокойся о том, что придется быть с богатыми детьми, Джимми, – сказала я, зная, что он не спит. – То, что они богатые, еще не означает, что они лучше нас.
– Я никогда такого и не говорил, – сказал он, – но я знаю богатых ребят. Они думают, что это делает их лучше.
– А ты не думаешь, что мы найдем там, по крайней мере, несколько детей, с которыми мы сможем стать друзьями?
– Конечно. Все учащиеся в «Эмерсон Пибоди» умирают от желания подружиться с детьми Лонгчэмпов.
Джимми волновался, и это было нормально, ведь он пытался защитить и меня от моих собственных мрачных мыслей.
В глубине души я надеялась, что папа не будет слишком далек и труднодостижим для нас.
Через неделю Джимми и я должны были пойти в новую школу. Накануне вечером я приготовила свою самую хорошую одежду: бирюзовое хлопковое платье с рукавами в три четверти. Оно немного помялось, я выгладила его и попыталась убрать пятнышко на воротнике, которого раньше не замечала.
– Почему ты так усердно возишься с тем, что надеть? – спросил Джимми. – Я просто надену мои дангари и белую рубашку-поло, как всегда.
– О, Джимми, – взмолилась я, – хоть завтра надень хорошие брюки и нормальную рубашку.
– Я не хочу наряжаться для кого-то.
– Это вовсе не для кого-то, Джимми. Разве не приятно хорошо выглядеть в первый день, когда ты идешь в новую школу? Ну можешь ты это сделать хоть раз? Для папы? Для меня?
– Все это ни к чему, – сказал он, но я знала, что он поступит, как я просила.
Как всегда, я нервничала при поступлении в новую школу и встрече с новыми подругами. Я долго не могла заснуть и проснулась утром труднее, чем обычно. Джимми ненавидел рано вставать, а тут он должен был и приготовиться раньше, чем обычно, потому что школа находилась в другой части города, и мы должны были идти вместе с папой. Было еще темно, когда я встала с постели. Джимми, конечно, тут же застонал и натянул подушку себе на голову, когда я толкнула его в плечо и зажгла свет.
– Вставай, Джимми. Не усложняй, – настаивала я. Я уже вышла из ванной и приготовила кофе, прежде чем папа вышел из своей спальни.
Я уже вышла из ванной и приготовила кофе, прежде чем папа вышел из своей спальни. Он был тоже готов, а затем мы вдвоем стали расталкивать Джимми. Он встал, похожий на лунатика, и побрел в ванную.
Когда мы вышли из дома и направились в школу, город выглядел таким дружелюбным. Солнце только что взошло, и его лучи отражались в витринах. Вскоре мы очутились в самой красивой части Ричмонда.
Дома здесь были выше, а улицы чище. Мы ехали по загородной дороге среди фермерских построек и полей. Город исчез. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, перед нами возник «Эмерсон Пибоди».
Это вовсе не походило на школу, построенную из холодных кирпичей или бетона, окрашенного в жуткий оранжевый или желтый цвет. Это было высокое белое здание, которое больше напоминало один из музеев в Вашингтоне. Вокруг был просторный участок, с изгородью вдоль подъездной аллеи и деревьями повсюду. Справа я увидела небольшой пруд. Но больше всего впечатляло именно само здание.
Передний вход напоминал вход в большой особняк. Длинные, широкие ступени вели к колоннам и портику, над которым были выложены слова «ЭМЕРСОН ПИБОДИ». Справа у входа стояла статуя сурового джентльмена, который, как оказалось, и был сам Эмерсон Пибоди. Хотя перед фронтоном находилась автомобильная стоянка, папа объехал вокруг школы к стоянке, где парковались служащие.
Когда завернули за угол, мы увидели спортивный комплекс: футбольное поле, бейсбольное поле, теннисные корты и плавательный бассейн олимпийского класса. Джимми даже присвистнул.
– Это школа или отель? – спросил он.
Папа остановился и выключил двигатель. Потом повернулся к нам. Лицо его было мрачным.
– Директор здесь леди, – сказал он. – Ее зовут миссис Торнбелл, она беседует с каждым новым учеником, который поступает сюда. Миссис Торнбелл тоже приезжает рано, так что она уже ждет вас обоих в своем кабинете.
– Что она из себя представляет, папа? – спросила я.
– Ну, у нее глаза – зеленые, как огурцы, она пялится на тебя все время, пока разговаривает с тобой. Я бы сказал, что росту в ней не больше пяти футов, но зато она очень плотная, как сырое медвежье мясо. Она принадлежит к семейству голубых кровей, чья история восходит ко временам Американской революции. Я должен отвести вас туда прежде, чем приступить к работе, – сказал папа.
Мы последовали за папой к лестнице, которая вела к главному коридору школы. Холлы были в безупречном состоянии, ни одной линии графита на стенах. Свет проникал сквозь угловое окно, от солнечных лучей полы блестели.
– Все как с иголочки, не так ли? – сказал папа. – Теперь все это на моей ответственности.
По пути мы заглядывали в классные комнаты. Они были меньше тех, которые нам доводилось видеть раньше, но доски были большими и совершенно новенькими. В одной из комнат я увидела молодую женщину с темно-каштановыми волосами. Она что-то писала на доске для своего класса, который вот-вот должен был заполниться. Когда мы проходили мимо, она взглянула в нашу сторону и улыбнулась.
Папа остановился перед дверью с надписью «Директор». Он пригладил ладонями волосы и открыл дверь. Мы вошли в крохотный кабинетик, в котором прямо напротив двери было маленькое бюро. Справа стоял черный кожаный диван, а перед ним – маленький деревянный столик со множеством аккуратно разложенных журналов. Я подумала, что это помещение больше похоже на приемную врача, чем на кабинет директора школы. Перед нами стояла высокая, худая женщина в очках с толстыми стеклами. Ее тусклые, светлокаштановые волосы были подстрижены до мочек ушей.
– Мистер Лонгчэмп, миссис Торнбелл ждет вас, – сказала она.
Без малейших признаков дружелюбия высокая женщина открыла первую дверь и отступила на шаг в сторону, чтобы мы могли пройти во вторую, в кабинет миссис Торнбелл.