Решать проблемы — мое призвание, так я себя вижу в этой жизни, и соответственно этому поступаю. Если проблему нельзя устранить полностью, то можно попытаться изменить к лучшему хоть что-нибудь, в первую очередь образ действий. Мои взгляды и навыки сформировались благодаря отцу, который вынужден был постоянно решать сложные задачи. Нас у него было трое дочерей, и росли мы без матери. Лишенный, понятное дело, материнского инстинкта, он не мог интуитивно знать, что для нас хорошо, а что плохо, посоветоваться ему было особо не с кем, и потому он задавал нам вопросы, выслушивал ответы и искал решение. Он избрал такой способ, потому что он был наиболее действенным. Отец, на руках у которого остались трое детей — старшей десять лет, младшей четыре года, — пытался защитить нас как умел.
Я открыла собственное агентство по трудоустройству, что и без того звучит достаточно солидно, но предпочитаю думать о себе как об устроительнице в более широком смысле, ведь найти человеку хорошую работу — это, по сути, устроить его судьбу. И если все складывается удачно, то в выигрыше оказываются все: компания получает от сотрудника именно то, что ей нужно, а он, в свою очередь, то, что нужно именно ему, от компании. Ну и я тоже довольна. Иногда это простая арифметика — есть подходящее место и на него подходящий претендент, а иногда, как в случае с Оскаром, я выхожу далеко за пределы своих прямых обязанностей. Люди, с которыми мне приходится общаться, настроены очень по-разному. Одни потеряли прежнюю работу и переживают сильный стресс. Другие просто хотят сменить занятие и тоже, конечно, волнуются, но исполнены счастливых ожиданий. Есть и те, кто впервые нанимается на работу, и они предвкушают начало чего-то нового. Как бы то ни было, а все они, так сказать, в пути, и я их проводник. Я в полной мере отвечаю за каждого и должна привести его в нужное место. Н-да, следуя этой логике, получаем, что я привела Саймона Конвея в больничную палату.
Мне не хотелось оставлять его там одного, да и возвращаться в полупустую съемную квартиру, где, кроме как тупо смотреть в стенку, и заняться-то нечем, тоже не хотелось. У меня много друзей, у которых теоретически можно было бы пожить, но это наши с Барри общие друзья, и они не торопятся меня приглашать, потому что не хотят встревать в наши дрязги, занимать чью-либо сторону, а в особенности мою. Ведь это я — зачинщица, я — злое чудище, разбившее сердце крошки Барри. Нет, не стоит мне подвергать их таким испытаниям. Бренда предложила мне пожить у нее, но я бы не вынесла ее сестринских хлопот по устранению моего посттравматического синдрома. Я хочу поступать по собственному разумению и чтобы никто не донимал меня вопросами, в первую очередь о том, разумно ли я поступаю. Мне необходима свобода — это и была главная причина, по которой я ушла от мужа. Тот факт, что в отделении интенсивной терапии мне, как нигде, вольготно, говорит о многом.
Теперь о том, чего я не могла сказать ни следователю Магуайру, ни Барри, ни сестрам, ни отцу — вообще никому. Я пыталась найти особенное место, где мне было бы хорошо. Вычитала я об этом в книжке под названием «Как найти место счастья». Идея в том, что надо найти такое место, где у вас резко повышается настроение. Оно может быть связано с какими-то счастливыми воспоминаниями, окрыляющими душу, а может, там просто освещение удачное или вообще хорошо без причины, непонятно почему. Когда вы отыщете это «место счастья», говорилось в книжке, начинайте тренироваться, и в итоге вы научитесь вызывать счастливые ощущения, связанные с ним, абсолютно всегда и везде, где только пожелаете. Однако работает это только в том случае, если вам и вправду удастся отыскать правильное место. И я стала его искать. Именно этим я и занималась в ту ночь, когда встретила Саймона Конвея в заброшенном доме. Но я пришла вовсе не в этот дом, а просто туда, где он находится. Мне хотелось увидеть то, что там было раньше.
Мне хотелось увидеть то, что там было раньше.
Крикетная команда Клонтарфа играла против Саггарта. Мне было пять лет, мама умерла всего несколько месяцев назад, и я помню, что день выдался очень солнечный, первый ясный день после долгой холодной и мрачной зимы, и мы с сестрами пришли смотреть, как будет играть папа. На матч явились болеть все члены клуба, и я помню, как крепко пахло пивом, и еще вкус соленых орешков из пакетиков, которые я опустошала один за другим. Отец бил по мячу, это было уже под конец игры, я видела его напряженное лицо, у него было то самое выражение, которое не покидало его все последние месяцы, казалось, что глаза совсем спрятались под нахмуренными бровями. Соперник ошибся, отбивая его подачу, и промазал. Мяч разрушил калитку, и тот парень был выведен из игры. Папа завопил так громко и так яростно выбросил вверх сжатые кулаки, что болельщики взорвались от восторга. Сначала я испугалась общего бурного безумия, казалось, все вокруг разом подхватили загадочный вирус (как в фильме про зомби, который я видела незадолго до того), а на меня этот вирус почему-то не подействовал, но потом увидела папино лицо и поняла, что все в порядке. Он улыбался во весь рот, и сестры тоже были совершенно счастливы. Их, как и меня, не слишком интересовал крикет — на самом деле всю дорогу на матч они ныли, что лучше бы папа разрешил им остаться играть во дворе, — но теперь, когда они наблюдали миг его торжества и вся команда дружно подняла его на руках, они разулыбались, и я помню, что вдруг подумала: у нас все будет хорошо.
Я пришла в те края, чтобы снова поймать это ощущение, но вместо этого обнаружила заброшенную стройплощадку и встретила Саймона.
Вечером, выйдя из больницы, я вновь двинулась на поиски места, поднимающего настроение. К тому времени я занималась этим уже полтора месяца и успела побывать в своей старой начальной школе; на баскетбольной площадке, где когда-то целовалась с парнем, который, как мне казалось, был во всех отношениях — игрок высшей лиги; в колледже; в доме, где жили бабушка с дедом; в садовом питомнике, куда мы часто с ними ходили; в местном парке; в теннисном клубе, где я бывала во время летних каникул, и во многих других местах, о которых у меня сохранились добрые воспоминания. Я даже заглянула наугад к своей однокласснице по начальной школе, и мы немного поболтали. Ничего кошмарнее себе и вообразить нельзя, я немедленно горько пожалела, что зашла. Вообще-то я была на этой улице по делу, но, проходя мимо ее дома, вдруг вспомнила: сладкий запах горячей выпечки у нее на кухне. Кажется, всякий раз, когда я у них бывала, ее мама что-нибудь пекла. Двадцать четыре года спустя уже не было ни того запаха, ни ее мамы, а взамен появились два ребенка, которые висли на моей измученной приятельнице, точно она не человек, а шведская стенка. Они ни секунды не дали нам поговорить спокойно, и это было прекрасно, потому что сказать нам друг другу было решительно нечего, разве что в ее глазах я прочитала немой вопрос: «За каким чертом ты сюда притащилась? Мы ведь даже не дружили по-настоящему». Но, видимо, она сочла, что у меня в жизни трудный период, и потому из вежливости не спросила об этом вслух.
Поначалу я не слишком тревожилась, что мне не удается найти «место счастья», поиски давали мне возможность чем-то себя занять, но постепенно я стала впадать в уныние. Вместо того чтобы подзаряжаться позитивной энергией, я планомерно уничтожала свои хорошие воспоминания.
Визит в больницу преисполнил меня железной решимости найти это место. Мне надо было взбодриться, и я понимала, что у себя в съемной квартире с обоями в магнолиях я бодрости не обрету.
Вот чем я была занята, когда крайне маловероятное событие произошло второй раз за один и тот же месяц с одним и тем же человеком.
Глава IV
Как ухватиться за жизнь
В ночь на воскресенье на улицах Дублина было тихо и малолюдно, зато зверски холодно.