Переговорив с ее наставниками-испанцами, он обнаружил, что мнения их насчет отъезда противоположны, а сами они погрязли в ссорах. Испанский посол, душу положивший на то, чтобы составить неслыханно сложный брачный контракт, настаивал, что принцессе следует ехать за мужем, поскольку все и каждый должны видеть в ней замужнюю женщину. Исповедник Каталины, единственный, кто испытывал к девушке отцовскую нежность, поддерживал эту точку зрения, считая, что молодые должны быть неразлучны. Однако дуэнья, величественная и неуживчивая донья Эльвира, предпочла бы не покидать Лондон. Она слышала, что до Уэльса далеко, что страна эта горная, каменистая, неприютная, что делать там нечего. А вот если Каталина останется в Бейнард-Касле одна, без Артура, они устроят в самом сердце английской столицы маленький испанский анклав, где будет царить дуэнья, непререкаемо правя и принцессой, и ее двором.
Королева Елизавета говорила, что в середине декабря Уэльс покажется Каталине холодным и неприветливым, и не разумней ли молодоженам пожить в Лондоне до весны.
— Да ты попросту хочешь держать Артура при себе, вот и все, — отмахнулся король. — Нет, ему надо ехать, Артуру ведь предстоит быть королем, и нет лучшего способа научиться править Англией, чем поуправлять провинцией.
— Он еще так молод и робеет…
— Значит, должен научиться править и женой тоже.
— Им придется учиться, как ладить.
— Вот пусть и учатся вместе, а не поврозь.
Дело, в конце концов, решила мать короля.
— Отошли ее, — жестко посоветовала она. — Нам нужен ребенок. Она не понесет, если останется одна в Лондоне. Отошли ее в Ладлоу с Артуром. — И хмыкнула: — Видит Бог, больше там заниматься нечем…
— Елизавета тревожится, что Каталине будет там скучно и одиноко. А Артур боится, что они не поладят.
— Ну и что за беда? Поладят, не поладят… Важность какая! Они женаты, вот и должны жить вместе и родить наследника.
— Но ей всего шестнадцать, — заметил король. — Она скучает по дому, по матери. Ты не делаешь скидок на ее молодость…
— Меня выдали замуж в четырнадцать, и родила я тебя в том же году, — отрезала Маргарита Бофор. — Мне скидок не делал никто. И все-таки я выжила.
— Сомневаюсь, что ты была счастлива.
— Я и не была. Но разве это имеет значение?
Донья Эльвира советует отказаться от поездки в Ладлоу. Отец Джеральдини считает, что мой долг — следовать за мужем. Доктор де Пуэбла настаивает на том же и говорит, что матушка моя, вне всякого сомнения, хотела бы, чтобы я жила с мужем и делала все, дабы брак наш был полноценным. Артур, безнадежный мямля, молчит, а его батюшка вроде хочет, чтобы я решила сама, но он король, и я ему не верю.
Если бы можно было на самом деле сказать, чего я хочу, я бы ответила: домой, в Испанию. Здесь, живи мы в Лондоне или Уэльсе, все равно холодно, и все время льет дождь, даже воздух промозглый и пропитан влагой, да и еда невкусная, а еще я не понимаю ни слова на местном языке.
Я знаю, что я принцесса Уэльская и будущая королева Англии. Но что-то это меня больше совсем не радует.
— Мы должны ехать в мой замок в Ладлоу, — с неловкостью проговорил принц Артур, сидя рядом с Каталиной за ужином.
Весь зал перед ними и галерея, его опоясывающая, были заполнены людом, собравшимся со всего города бесплатно развлечься, поглазев, как пируют при королевском дворе. Большинство явилось нарочно ради принца Уэльского и его молодой жены.
Наклоном головы Каталина дала понять, что слышит, но на мужа не посмотрела.
— Это приказ твоего отца?
— Да.
— Тогда я с радостью подчинюсь.
— Тогда я с радостью подчинюсь.
— Мы будем там одни, только мы да смотритель замка и его жена, — добавил он. В этих его словах звучала надежда, что ей это по сердцу, что ей не будет там скучно, что она не будет тосковать или, хуже того, на него злиться.
Она посмотрела на него без улыбки:
— И что?
— Я надеюсь, тебе понравится, — пробормотал он.
— Как будет угодно его величеству, — ровно сказала она, словно напоминая Артуру, что они пока лишь принц и принцесса и никаких прав и никакой власти у них нет.
Он покашлял, чтобы прочистить горло, и провозгласил:
— Сегодня вечером я приду к тебе.
Она взглянула на него взором таким же синим и жестким, как сапфиры, которые обвивали ей шею, и невыразительно промолвила:
— Как пожелаешь.
Вечером, когда он явился, она уже была в постели, и донья Эльвира с каменным лицом — осуждение в каждом жесте — впустила его в опочивальню. Каталина сидя смотрела, как постельничий принца снимает с него накинутый на плечи халат и, поклонившись, выходит, неслышно закрыв за собой дверь.
— Вина? — предложил Артур, побаиваясь про себя, что голос дрожит.
— Нет, спасибо.
Неуверенным шагом, робея, молодой человек подошел к кровати, откинул одеяла и улегся рядом с женой. Она повернулась к нему, и он, покраснев под ее испытующим взглядом, кинулся поскорей гасить свечу, чтобы Каталина не увидела, до чего же ему не по себе. Кровать скрипнула, это Каталина откинулась на спину и повозилась, задирая свою рубашку, чтоб не мешала. Он понял, что он для нее не человек, а вещь, причем вещь не важная, нечто, что нужно перетерпеть, чтобы стать королевой Англии.
Отбросил одеяла, соскочил с кровати и отрывисто сообщил:
— Я здесь не останусь. Я пойду к себе.
— Что?!
— Я здесь не останусь. Мне тут не рады…
— Не рады? Я никогда не говорила, что…
— Да это же очевидно! Один твой вид…
— Здесь темным-темно! Откуда ты знаешь, какой у меня вид? И потом, ты сам выглядишь так, словно тебя пригнали сюда силой!
— Я?! Разве это я послал записку, из которой весь двор узнал, что мне не следует сюда приходить!
Каталина ахнула:
— Я не говорила, что тебе не следует приходить… Мне пришлось сказать им, чтобы они сказали тебе… — и в смущении запнулась, ища слова, — что это мое время… ты должен был знать…
— Твоя дуэнья сказала моему груму, что я не должен к тебе приходить. Как я, по-твоему, после этого себя чувствовал? Как, по-твоему, выглядел перед всеми?
— А как еще я могла тебе об этом сказать? — растерялась она.
— Да сказать мне самому, а не всему свету сразу! — разъярился он.
— Да как я могла! Да разве об этом говорят! Я бы умерла от смущения!
— Ну да, пусть лучше я выгляжу дураком!
Каталина соскользнула с постели, прошла к изножью и встала там, для устойчивости держась за высокий резной столбик балдахина.
— Милорд, я приношу свои извинения, если обидела вас. Я не знаю, как такие вещи делаются здесь, у вас… В будущем я буду вести себя в согласии с вашими пожеланиями…
Он промолчал.
Она ждала.
— Я ухожу, — сказал он и решительно направился к двери звать своего грума.
— Не надо! — почти против своей воли вскричала она.
— Что? — обернулся он.
— Все узнают, — в отчаянии сказала она. — Узнают, что между нами что-то произошло. Ведь ты только что пришел! Если уйдешь сразу, все подумают…
— Нет, здесь я не останусь! — закричал он.