Не то чтобы Сабине так уж хотелось пойти – она не очень-то любила вечеринки, – просто ужасало то, что она может оказаться в изоляции.
– Энни – алкоголичка? – спросила она у миссис Х.
В конце концов они все ей рассказали. Потом настал черед Дженнифер Лэнг быть изгоем.
Миссис Х. обернулась к ней. У нее был по-настоящему ошеломленный вид.
– Энни? Алкоголичка? Разумеется, нет. Почему ты так говоришь?
Сабина покраснела:
– Я не говорю, что она похожа на алкоголичку или что-то такое… Просто вы все нервничаете, когда она в компании, и никто ничего не говорит, когда она немного странно себя ведет. Вот я… и подумала – это оттого, что она много пьет.
Миссис Х. принялась нервно поглаживать себя по волосам. Этой привычки Сабина прежде не замечала.
– Нет, Сабина. Она не алкоголичка.
Наступила долгая пауза, во время которой мальчики ссорились из-за пульта.
Сабина, прислушиваясь к отдаленному звону посуды на кухне, одновременно испытывала смущение за свои слова и обиду оттого, что никто не объяснил ей странное поведение Энни. В последнее время Энни стала еще более странной. Похоже, она позабыла, что такое уборка. В ее гостиной, где никогда не было особого порядка, теперь царил настоящий хаос. Она стала чаще засыпать, а проснувшись, иногда не слышала, что ей говорили. Сабина вдруг подумала, что это все от наркотиков. Она припомнила, как видела в новостях сюжет о наркомании в сельских регионах. Может быть, Энни наркоманка.
Миссис Х. упорно смотрела на свои руки. Потом встала и позвала с собой Сабину:
– Пойдем. Давай немного поболтаем.
Спальня миссис X. отличалась такой же безупречной чистотой, как и весь дом, и была, пожалуй, даже теплее. Передняя стенка кровати была обита малиновой тканью. На кровати лежало огромное лоскутное одеяло с вышивкой. Розовые тона лоскутного одеяла сочетались с велюровыми шторами и отделкой подушек, лежащих на креслах. На бордюре под потолком были нарисованы размытые изображения виноградных гроздьев, перевитых стеблями и листьями. Они с матерью посмеялись бы над подобной комнатой, так как знали, что стремиться, чтобы все сочеталось друг с другом, – это признак дурного вкуса, но все же Сабина не была совершенно уверена в своих взглядах. В тот момент уют и тепло дома миссис X. показались ей более привлекательными, чем то, что предлагала ее семья. В дальнем углу комнаты стоял шкаф с зеркальными панелями. Миссис Х. открыла дверцу и медленно выдвинула ящик.
Потом она сделала знак Сабине сесть и сама тяжело опустилась рядом с ней, вручив ей содержимое: фотографию маленькой девочки в серебряной рамке. Улыбающаяся девочка сидела на синем трехколесном велосипеде.
– Это Найам, – сказала она. Сабина разглядывала широкую улыбку и светлые волосы. – Дочь Энни. Была ее дочерью. Она умерла два с половиной года назад. Ее сбила машина, когда Найам выбежала из ворот. С тех пор Энни не может прийти в себя.
Сабина с сильно бьющимся сердцем смотрела на девчушку. На глазах у нее закипели слезы.
– Ей исполнилось три. Только что отметили день рождения. Трудно пришлось Энни и Патрику, а другого ребенка завести не удалось. Они пытались, но не получилось. Для Энни это чрезмерное бремя.
Для Энни это чрезмерное бремя. Вот почему я не хотела попросить у нее… Понимаешь? Лишнее напоминание, каждый месяц.
Миссис Х. говорила бесстрастным, размеренным тоном, за которым угадывались сильные переживания. Сабина чувствовала, как ее переполняет желание громко заплакать.
– Мы надеемся, что в конце концов она преодолеет это, – тихо продолжала миссис Х. – Эти несколько лет были ужасными. Кому-то требуется больше времени, кому-то меньше.
– Мне очень жаль, – прошептала Сабина.
Алкоголичка… Какой тупой, наверное, считает ее миссис Х.
– Ты не должна была об этом узнать, – похлопав ее по руке, сказала миссис Х. – Мы не говорим о Найам, потому что от этого только хуже. Энни не хочет, чтобы ее фотографии были на виду, и я храню эту в ящике. Хотя мне жаль. – Она провела пальцем по лицу девочки. – Мне бы хотелось, чтобы некоторые были здесь. Для памяти, понимаешь?
Сабина кивнула, все еще находясь под впечатлением о том, что узнала. Слышно было, как внизу смех тети Мэй и других гостей перекрывает звук телевизора.
– Это ее комната? В доме Энни?
– Рядом с Энни и Патриком? Да, была ее. Энни не любит, когда туда кто-нибудь входит. – Она вздохнула. – Я все время говорю ей, что пора там прибраться, но она и слушать не хочет. А заставить ее я не могу.
Сабина на минуту задумалась.
– Она… была у врача?
– О да, ей предлагали психологическую консультацию. И священник пытался помочь. Но они с Патриком решили, что справятся самостоятельно. Теперь, я думаю, Патрик сожалеет об этом, но уже поздно. Энни никого не хочет видеть. Даже врача. Ты, наверное, заметила, что она не любит выходить из дому.
Она замолчала, вспомнив о недавнем внезапном уходе Энни. Сабина рассматривала фотографию девочки. На ней были красные резиновые сапожки и футболка с пингвином. Сабина подумала, что никогда прежде не видела так близко фотографию умершего ребенка. Вглядываясь в ее глаза, она вообразила себе, что видит в них предчувствие смерти.
– Вы скучаете по ней?
Миссис Х. осторожно убрала фотографию в ящик. Задвинув его, она продолжала смотреть на шкаф, и Сабина не видела ее лица.
– Я скучаю по ним обеим, Сабина. По обеим.
Но даже бабушка теперь проявляла к ней доброту. Накануне вечером угощала ее овощным пирогом, а сегодня кеджери – необычным сочетанием риса, яиц, рыбы и кишмиша. Вкус этого блюда превосходил вкус отдельных ингредиентов.
– Это на самом деле охотничий завтрак, – сказала она, когда Сабина вытаращилась на тарелку, – но может служить также легким ужином.
Сабина решила, что бабушка в хорошем настроении, потому что дед ожил, как выразился врач. Это означало, что он смог спуститься вниз, разгоняя собак палкой, и, чуть-чуть поев, сидел теперь в одном из кресел в гостиной у камина.
Сабина помогла Джой убрать со стола, после чего направилась к себе в комнату, но бабушка окликнула ее.
– Мне надо выйти проверить лошадей, – сказала она, надевая стеганое пальто и повязывая на шею старый шерстяной шарф. – Хочу сделать Герцогу припарку и могу немного задержаться.