Он выглядел усталым и похудевшим; кроме того, под ним была другая лошадь – что случилось с вороным, Сара спросить не осмелилась, – однако, главное, Франсуа был жив и даже не ранен. Рассказывая ей о том, что он видел в Огайо, Франсуа старался избегать самых страшных и кровавых сцен.
По его словам, выходило, что он всегда оказывался довольно далеко от того места, где разыгрывалась какая‑нибудь драма, но Сару было нелегко ввести в заблуждение. Она сразу догадалась, что положение было гораздо серьезнее, чем пытался представить ей Франсуа. Усмирить индейцев при помощи военной силы оказалось невозможно, и армия терпела поражение за поражением. Ситуация осложнялась еще и тем, что англичане нарушили Парижское соглашение и выстроили новый форт на реке Моми, и Франсуа предвидел, что это приведет к еще большему кровопролитию.
Как повлиять на ситуацию, он не знал и, откровенно говоря, не хотел об этом думать. Франсуа считал, что лично он исчерпал свои возможности и вряд ли мог принести какую‑либо ощутимую пользу. Он вернулся домой вовсе не для того, чтобы думать о политике. Франсуа так соскучился по Саре, что все остальные заботы отодвинулись для него на второй план. Теперь у него были другие важные дела: любить жену, воспитывать сына и заниматься хозяйством.
Перед Рождеством Сара сообщила ему новость.
Она снова была в положении. Ребенок должен был родиться в июле, и Франсуа сразу вспомнил о своих планах относительно постройки нового дома. Сделав несколько набросков и чертежей шале, он начал объезжать лагеря лесорубов, покупая лучший лес.
В Шелбурне Франсуа нанял лучших мастеров и договорился, что они приступят к работе, как только растает снег.
Маленькому Александру к тому времени уже исполнились четыре месяца, и Сара была счастлива как никогда. Франсуа обожал сына – он играл с ним и часто брал его с собой на прогулки, особенно если отправлялся куда‑то верхом. Много времени он проводил в Шелбурне, объясняя строителям, что и как им нужно будет сделать, а по вечерам писал длинные письма производителям мебели в Делавэре, Коннектикуте и Бостоне, прилагая к ним собственные эскизы того, что он хотел получить. Франсуа так серьезно относился ко всему, что было так или иначе связано с их новым жилищем, что Сара, которая поначалу была более или менее равнодушна к его затее, тоже невольно увлеклась ею и принялась составлять списки всяких мелочей, которые были необходимы ей на кухне и в детской.
Они были целиком поглощены своим новым проектом, и поэтому, когда в Шелбурне появился какой‑то человек, который разыскивал Сару, это явилось для них полной неожиданностью. На ферму он приехал, когда Сара возвращалась с Франсуа и малышом с конной прогулки. Она вздрогнула, еще издали заметив у порога их дома незнакомую фигуру.
Этот человек чем‑то напомнил ей мистера Джонстона, нотариуса, и, как вскоре выяснилось, интуиция ее не обманула. Себастьян Мосли, как отрекомендовался прибывший, оказался юристом, совладельцем нотариальной конторы «Джонстон и Мосли». По его словам, мистер Уокер Джонстон все еще находился под впечатлением нападения диких индейцев во время своего посещения миссис Фергюссон в прошлый раз. Сара поняла, как маленький мистер Джонстон объяснил своему партнеру свое поспешное бегство. Впрочем, гораздо больше ее интересовало, зачем мистер Мосли приехал к ней сейчас. Этот человек показался ей гораздо более неприятным типом, чем его партнер, и Сара все время ждала, что он вот‑вот достанет из кармана какую‑нибудь мерзкую бумажонку, которую она должна будет подписать.
Однако никаких бумаг мистер Мосли с собой не привез. Оказалось, что он приехал, чтобы известить Сару о том, что ее муж скончался.
Сделав это сообщение, господин Мосли покосился на Франсуа, который стоял тут же с ребенком на руках. На лице Сары не дрогнул ни один мускул.
Кроме Франсуа, у нее не было другого мужа; Эдвард уже давно перестал для нее существовать.
– Так в чем же дело? – спросила она холодно.
– Неужели вы проделали весь путь из Бостона только для того, чтобы сообщить мне эту, гм‑м… печальную новость?
У нее, правда, было подозрение, что юрист отправился в дорогу, спасаясь от эпидемии оспы, которая свирепствовала в Бостоне на протяжении уже нескольких недель. В эти дни все разумные люди стремились под тем или иным предлогом покинуть город, однако она ошиблась, дело оказалось совсем в другом.
Мистеру Мосли было известно, что погибший в результате несчастного случая на охоте граф Бальфор намеревался лишить свою супругу, Сару Бальфор, урожденную Фергюссон, всех прав на наследство, передав свое движимое и недвижимое имущество и титул одному из своих незаконнорожденных сыновей. В этом месте мистер Мосли запнулся и покраснел. Граф даже подготовил завещание, но подписать его не успел.
Налицо, таким образом, была довольно сложная ситуация. С одной стороны, имелся собственноручно подписанный Сарой документ, в котором она отказывалась от всех имущественных и прочих претензий к графу Бальфору. С другой стороны, наследодатель умер, не оставив завещания, и Сара была его единственной законной наследницей, поскольку общих детей у них не было, а своих незаконнорожденных отпрысков – у графа их было четырнадцать, но юрист предпочел не упоминать об этом – он так и не удосужился признать официально. В связи с этим юрист хотел знать, не желает ли Сара оспорить документ, который она подписала некоторое время назад. В этом случае, деликатно заметил он, мисс Фергюссон могла бы поручить представлять свои интересы фирме «Джонстон и Мосли».
Но для Сары вопрос решался предельно просто. Она была не особенно богата, но ей вполне хватало того, что у нее было. От Эдварда ей не нужно было ничего – ни земель, ни денег, ни права ставить перед своей фамилией слово «графиня».
– Я полагаю, что следует передать наследство графа жене его сводного брата и четырем его дочерям, – сказала она без малейших колебаний. – Как я понимаю, кроме меня, только они имеют право на наследство графа Бальфора.
– Так‑то оно так… – юрист, явно расстроившись, покачал головой. – Но не хотели бы вы обдумать все более обстоятельно, прежде чем принимать такое ответственное решение?
Господин Мосли втайне надеялся, что если Сара решит заявить свои права на наследство, то у них с Джонстоном будет работа, за которую они сумеют получить неплохое вознаграждение. Английские партнеры их фирмы, с которыми они совместно вели некоторые дела, сообщали, что наследство графа Бальфорского оценивается в огромную сумму.
– Нет необходимости говорить об этом, мой ответ окончательный, – решительно произнесла Сара.
Юрист был весьма разочарован и не стал задерживаться. Отказавшись от любезного предложения пообедать, он отправился в обратный путь, даже не дав своей лошади как следует отдохнуть, и Сара и Франсуа, стоя на крыльце своего дома, некоторое время смотрели ему вслед. Сара думала об Эдварде и о его странной смерти, но не чувствовала ни сожаления, ни радости – ничего. Все, что было связано у нее с этим человеком, было похоронено еще раньше, его судьба давно уже не трогала ее. Единственное облегчение, которое она испытала, было связано с тем, что теперь с прошлым покончено навсегда.
Но для Франсуа это было началом новой, ничем не омраченной жизни. Теперь он мог жениться на Cape – он подумал об этом сразу, как только услышал о смерти Эдварда. И когда они остались одни, он повернулся к ней и спросил:
– Вы выйдете за меня замуж, мисс Сара Фергюссон?
И Сара, не колеблясь ни секунды, ответила ему «да», Они обвенчались первого апреля в крошечной бревенчатой церкви в Шелбурне. Церемония была очень скромной – присутствовали только двое юношей‑ирландцев, которые продолжали работать у Сары, да маленький Александр. Следующий их ребенок должен был появиться месяца через три, однако, кроме священника, это, похоже, никого не смущало.